Ознакомительная версия.
Кролль смотрел в потолок, слегка улыбаясь. Видно было, что вспоминать тот день ему в самом деле приятно.
– Никита Илларионович Квашнин был совершенно уникальной личностью. Вызывал безотчетное, спонтанное доверие. Даже у такого Фомы неверующего, как я. Однажды мы с ним заспорили о том, как следует относиться с людям…
Э, даты меня убалтываешь, догадался Филипп. И, чтоб не выглядеть дураком перед начальством, хлопнул со всей силы ладонью по столу.
– Отставить треп!
Ага, вздрогнул! И сел, как положено. То-то. Краем глаза Бляхин заметил, что Шванц одобрительно кивает.
Приободрился.
После крика говорить надо было тихо и вежливо – для контрасту.
– Вот мне удивительно, гражданин Кролль. Вы человек умный, осторожный. После революции вели себя тихо, в совучреждения, под чистки-проверки не лезли. Обучились денежному ремеслу, неплохо устроились. Неужто вы не догадывались, чем закончатся ваши посиделки в «Счастливой России»? Вы ж видели, что ваш председатель Квашнин совсем дурак и лезет со своими вражескими разговорами к незнакомым людям. Рано или поздно он не мог не запалиться. На кой вы с ними связались? Просто любопытно.
Действительно стало любопытно – почему, зачем?
– Хороший вопрос. Непростой. Я себе его, конечно, задавал. – Кролль дернул костлявым плечом. – Понимаете, в моей переплетной артели было совершенно не с кем поговорить об интересном. А мозг – как цветок в горшке. Если регулярно не поливать, засыхает.
– Что ж, развлеклись, поговорили об интересном. Покатались с ветерком, теперь придется саночки повозить.
Хорошо это у Филиппа получилось, с правильной усмешливостью. Шванц снова кивнул.
– А знаете… – Теперь подследственный пожал обоими плечами сразу. – Нисколечки не жалко. Иначе что? Ну, проскрипел бы еще лет десять. Переработал бы в фекалии пару тонн хлеба и колбасы. А так хоть душой отдохнул, с прекрасными людьми пообщался.
Вроде контакт установлен. Опять же сам про сообщников заговорил. Пора было переходить к существу.
– Хорошо. Давайте потолкуем про «прекрасных людей». – Филипп взял быка за рога. – Расскажите про члена организации по кличке «брат Иларий». Как его настоящее имя?
– Понятия не имею.
Уперся, гад. Методичка рекомендовала в такой момент переключиться из рационального регистра в эмоциональный, то есть перейти с культурной беседы на ор.
– Только вот брехать мне не надо!!!
И кулаком по столу, так что все пять телефонов подпрыгнули и звякнули всяк своим голоском. Бляхин еще и вскочил, обежал вокруг стола. При эмоциональном регистре надо занять господствующую позицию – чтоб допрашиваемый глядел снизу вверх, задирал голову.
Кролль и задрал, только страха в холодно-злых глазах никакого не было.
– Бить будете? Предупреждаю: назову первое попавшееся имя – какое в голову взбредет. Хоть сейчас пишите. Настоящее имя врага народа брата Илария… Ромуальд Леовкадьевич, допустим, Лопухницкий.
Глумится, паскуда. Вон и Шванц хмыкнул.
– Я тебе дам Лопухницкого! – Филипп замахнулся.
Кролль лицо прятать не стал, только зажмурился и стиснул зубы – чтоб оставшиеся не вышибло. Опытный.
Раньше Бляхин присутствовал на допросах только наблюдающим, в порядке приобщения, и никогда арестованных не бивал. Однако деваться некуда – капитан наблюдает. Надо было себя показать.
Двинул по скуле, стараясь не разбить себе костяшек.
– Будешь говорить, падла?!
Неубедительно выкрикнулось, с дрожанием. А кулак все равно зашиб. Морда у арестанта была прямо каменная.
Кролль качнулся, выпрямился. Подождал, не ударят ли еще. Потом открыл глаза, тронул побелевшую скулу.
– Хм. Мордовали меня и посильнее. Но уж ладно, скажу. Настоящее имя брата Илария – Петр Иванович Кузнецов. Так вас больше устраивает?
Филипп в растерянности повернулся к Шванцу – записывать, нет? Тот с усмешкой качнул головой: не пиши, врет.
Что делать дальше, Бляхин не знал. После перехода на средства физвоздействия полагалось применять их «до результата». Поторопился Бляхин с мордобоем. И вообще не надо было затеваться, коли не умеешь.
Опростоволосился Филипп перед начальником. Провалил допрос. Черт знает, как стал бы выкарабкиваться, но тут дверь без стука отворилась, и в проем сунулся конвойный.
Как это он насмелился – без вызова, поразился Бляхин. А Шванц не удивился. Должно быть, заранее так велел.
Вскочил.
– Идет? Этого вывести, живо!
Охранник подскочил к арестованному, схватил его за ворот, потащил к выходу.
– Руки за спину! Бегом, бегом!
Шванц застегивал верхнюю пуговку на кителе.
Не понимая, что происходит, Филипп на всякий случай тоже провел рукой по макушке и подтянул ремень. Кто идет-то?
Из коридора донесся рык конвойного:
– Лицом к стене стоять! Не поворачиваться!
Обе двери остались приотворенными.
Неужто… мысленно ахнул Бляхин. Неужто?
Раздались приближающиеся шаги – скрипучие и странно мелкие.
Качнулась дверь. На пороге появился человек очень маленького роста – не человек, а человечек – будто вколоченный в тесный мундир и портупею, с большими золотыми звездами в петлицах. Сам генеральный комиссар госбезопасности железный сталинский нарком товарищ Ежов! Филипп его раньше вблизи никогда не видел, только из зала, ряда с двадцатого.
Растерялся, конечно.
– Шванц, я к тебе, – сказал нарком, не задержавшись взглядом на Бляхине.
Капитан тянулся в струнку, тугим пузом вперед. Руки по швам, глаза вытаращены. Спохватившись, встал по стойке смирно и Филипп.
– Что Кролль? – кивнул на коридор товарищ Ежов. – Запирается, тварюга?
Большой человек бывает и очень маленький, пришла Филиппу в голову умственная идея, не ко времени. В природе, у зверей, никогда – там кто крупнее, тот и нарком, а у людей – сколько угодно. Это, наверно, и есть прогресс цивилизации.
Не иначе как с перепугу мозга за мозгу заехала – на философию повело.
Но Бляхин что – вот Шванц, тот от страха прямо трясся, вспотевший лоб рукавом вытирал. Куда только всё нахальство подевалось, перед живым-то «Малюткой», подумал Филипп, и как-то стало немного спокойнее.
– Работаем, Николай Иванович. Распутываем вражеский клубок.
– Работают они. Это я за вас, бездельников, работаю. Вот этим вот местом. – Нарком постучал себя по низкому лбу. – Сегодня вдруг как ударило. Вот скажи, Шванц, если «Счастливую Россию» сокращенно назвать, что получится?
– СР., – удивился капитан.
– Ну? – Товарищ Ежов пошел прямо на Шванца, и тот на глазах делался меньше ростом, так что, когда нарком приблизился, они оказались вровень. – Соображай, соображай. Задействуй серое вещество. – Острый палец дважды ткнул капитана в висок. – Эс Эр.
– Эсэры! – ахнул Шванц. – А ведь действительно… Эсэровское подполье прикрылось другой маской! Для конспирации назвалось «Счастливой Россией», а на самом деле… Это же… это же какие перспективы открывает! Гениально, Николай Иванович. А мы – болваны и слепцы. То есть, конечно, в идеологии «счастливороссов» ничего эсэровского не просматривается, но это мы поправим. Поработаем на предмет связей с ранее разоблаченными эсэровскими организациями, с эмиграцией.
Нарком подошел к столу, взял бумагу, стал чертить. Филипп вытянул шею, чтоб видеть.
– Гляди. Кружок в центре – «Счастливая Россия». Это будет ихнее теоретическое ядро, вроде нашего идеологического отдела ЦК. Вот тут, – он провел несколько линий к другим кружкам, – эсэровские подпольные ячейки, нами уже обезвреженные. Сколько у тебя бывших эсэров наберется?
– Сотни полторы есть.
– Набери еще столько же. Успеешь до октябрьских?
– Сложновато, но постараюсь.
– Теперь сюда смотри. – Нарком нарисовал на другом краю листка квадрат. – Это савинковские эсэровские недобитки в Варшаве. Всё, что нужно, – связать одно с другим. Одних СР. с другими СР. Ясно тебе?
– Теперь ясно. Гениальное озарение, Николай Иванович! Вот честно – гениальное! – повторил Шванц и вдруг, поверх склоненного наркома, высунул Филиппу кончик языка.
Не может быть. Померещилось от напряжения. Бляхин тряхнул головой, на миг зажмурил глаза, прокашлялся.
Товарищ Ежов оглянулся – и будто лишь теперь заметил, что здесь есть кто-то еще.
– Кто?
– Это оперуполномоченный Бляхин. Прислан из ЦК по партпризыву. Из аппарата товарища Мягкова.
Нарком слегка нахмурился.
– Кстати насчет Мягкова… – И Филиппу: – Выдь-ка, товарищ.
Бляхин вышел с большим облегчением. Узнать, что такого скажет товарищ Ежов про Патрона, было бы, конечно, очень неплохо, а только ну их, ихние секреты. Без них целее будешь.
В коридоре репродуктор разливался задушевной песней «Полюшко-поле» в исполнении Краснознаменного ансамбля Александрова. Значит, уже седьмой час, рабочий день кончился. Но это только по трудкодексу, на самом-то деле на Лубянке работают все допоздна. Просто недавно вышел приказ Наркома: с восемнадцати ноль-ноль во всех местах общего доступа – в коридорах, курительных, столовых – включать радио. Забота о сотрудниках, в порядке укрепления бодрости духа.
Ознакомительная версия.
