Мы задумались.
– И все-таки маловато, – нарушил я тишину.
– Ну, можно за пятьдесят.
– Маловато.
– Двести.
– Мало.
– Лимон!
Миллион – серьезная сумма. Я не представлял себе, что такое миллион, но подозревал, что очень много. Перед глазами поплыли роскошные женщины, автомобили, яхты.
– А что такое лимон? Дом на Рублевке и какая-нибудь шалава капризная. Ну может, две шалавы. А дальше что?
– Как что? – удивился Юкка. – Живешь себе и ничего не делаешь.
– Но душа-то ведь штука серьезная. Ее назад не получишь, а лимон быстро кончится. Жизнь, воры, налоговая. Спросят: откуда взял? Ты что им скажешь? Ребята, я душу продал. Такие сделки, мол, налогом не облагаются.
– С налоговой можно договориться.
– Все равно мало! Да пускай даже два лимона или десять. Души-то нет! Люди низко себя ценят, а потом оказывается, что все души в мире были проданы по дешевке.
– А сколько не дешево, по-твоему?
– Нисколько. Все мало.
Юкка замолчал.
– Ты не обиделся, Юк?
– Нет, я просто думаю.
– О чем?
– Я думаю, что дьявол – это подчиненный Бога. Бог же его создал. Он, как министр, возглавляет один департамент, а Иисус – другой. Искушение и прощение.
– Но дьявол же сбежал от Бога.
– Разве от Бога можно сбежать?
– Получается, что, продавая душу дьяволу, на самом деле продаешь ее Богу?
– Конечно. Добро и зло – одно и то же. Спор о добре и зле напоминает ситуацию, когда стоишь под душем и споришь сам с собой, что мыть, руки или ноги.
– Ты, я вижу, стал философом, – сказал я.
– Противоположность добра не зло и ненависть, а равнодушие…
– Круто ты завернул…
– Это не я, это мне Макс рассказал, с философского. Он бухал на Казанском вокзале с одним бомжом, бывшим доцентом. Тот ему и не такое рассказывал. Он, кстати, спас Москву от нашествия бесов.
– Как это ему удалось?
– Этот доцент, то есть бомж, почувствовал, что грядет пришествие Антихриста, и решил осенить Москву крестом. Знаешь, что он сделал? Он взял карту метро, обнаружил, что красная и зеленая ветки пересекаются, образуя крест, и начал срать на каждой станции, расположенной на этих ветках. Срал он только в пределах кольцевой. Начал с «Комсомольской». На «Парке Культуры» ему менты дубинками наваляли, но он очухался и взялся за зеленую. Двинул от «Белорусской» на юг и так до «Павелецкой».
– И что… на каж… на каждой станции?! – от смеха я едва мог выговорить слова.
– Ага. На каждой станции по куче. Он хотел огненный крест устроить, но дерьмовый проще.
– А заклинания он какие-нибудь читал?
– Вот уж не знаю. Надо у Макса уточнить, когда вернемся.
Подошла Марианна с девочками:
– А теперь по магазинам!
Мы подъехали к гигантскому торговому центру. Это было трехэтажное здание размером с аэропорт. Мы ни в чем не нуждались, но галантно согласились сопровождать дам. Больше всех шопингом интересовалась Марианна.
– Мальчики, мне так хочется что-нибудь купить. Вы мне поможете? – Мы кивнули. – А ты, Мишель, пока подыщи для Лицы заколки, а то ходит, как нюша. Даже не верится, что это моя дочь!
Мишель усмехнулась и увлекла за собой Лицу. Мы последовали за Марианной. В одном из магазинов она решила выбрать себе платье. Мы уселись в кресла, она скрылась в примерочной кабинке. Я полистал журналы, а потом принялся смотреть от скуки по сторонам и застыл от удивления. Занавеска в кабинке Марианны не была задернута до конца. В зазоре между занавеской и стенкой было отчетливо видно зеркало, а в зеркале… В зеркале отражалась Марианна в полный рост. Все бы ничего, но она была абсолютно голой и смотрела на меня.
Ее глаза встретились с моими. Надо отметить, выглядела она очень сексапильно. Подтянутая, загорелая. Крепкая упругая задница, грудь, гибкая спина… Хватило секунды, чтобы оценить ее красоту.
Вместо того чтобы со стыдом задернуть занавеску, Марианна мне подмигнула. Я сглотнул. Юкка, сидящий рядом, ничего не замечал. Марианна сделал пальцем какой-то знак, я недоумевал. С напускной сердитостью она насупила брови и начала кивать куда-то вбок. Я ткнул пальцем себе в грудь: мол, «меня хотите»? Марианна хихикнула и отрицательно покачала головой. «Юкку позвать»? – произнес я одними губами. Марианна с облегчением закивала.
– Юк, а Юк, – почему-то шепотом выговорил я.
– Чего? – он поднял голову от журнала.
– Тут… э-э-э… посмотри туда, – я кивнул в сторону кабинки с Марианной.
Юкка взглянул.
– Чего, реклама, что ли?
– Да нет! В кабинку смотри, – пришел мой черед злиться на несообразительность. На этот раз Юк заметил. Марианна поманила его.
– Я не пойду.
– Иди!
– Не хочу.
– Иди, дубина! – шипел я, будто Юкка был юной балериной, которую поманил к себе в ложу сам президент. Я же выступал в роли балетмейстера и по совместительству сводника. Юкка неуверенно поднялся с кресла и сделал пару неуверенных шагов в сторону кабинки, с мольбой оглядываясь на меня.
– Ах, вот вы где! – услышал я голос Мишель за спиной. Это было такой неожиданностью, что я подскочил в кресле, как ошпаренный. Юкка с радостью бросился назад. Занавеска задернулась.
– А мы вас ищем.
За спиной Мишель стояла Лица.
– А где тетя?
– Платье примеряет.
– Мы подождем, правда, Лица? – спросила Мишель, и девочки уселись рядом.
По указанию Марианны я наполнял бутылки из-под кетчупа «Хайнц» дешевым китайским месивом.
– Перебьются, – говорила Марианна про гостей ресторана. – Если каждый раз подавать им «Хайнц», никогда денег не заработаешь.
Мне такие хитрости были знакомы с детства. Мамина подруга, жена генерала Похило, любила наливать в красивые бутылки крепкое пойло собственного приготовления и с невинным видом предлагала гостям. Отец ее постоянно разоблачал, а мать толкала его коленкой под столом, от души нахваливая очередной «двенадцатилетний французский коньяк». Дома мать устраивала отцу разнос:
– Помалкивал бы, тоже давно бы генерала получил!
Вообще, еда у греков не пропадала. В отличие от чисто американских ресторанов, где вчерашнее мясо летело в помойку, они продукты не выбрасывали. Объедки шли на соусы, нетронутые куски перекладывали на новые тарелки и подавали заново. Масло во фритюрнице вообще не меняли вопреки закону и здравому смыслу. Жалоб не было. Туристы все съедали, причмокивали и оставляли щедрые чаевые.
Вечером все официанты выстраивались в очередь к донне Розе, которая самолично стояла за кассой, подсчитывая прибыль.
– Где мои деньги?! Дайте мои деньги! – требовала она без лишних церемоний, хотя никто доходов не утаивал.
В конце августа, поздним вечером в пятницу, Марианна сказала нам:
– Сегодня вы приглашены на семейный ужин. Здесь в ресторане. Будут только свои.
Мы обрадовались приглашению, так как рассчитывали бесплатно поесть. Денег мы скопили еще недостаточно, а день отъезда, двадцатое сентября, приближался.
После закрытия я, как обычно, помог убрать грязные скатерти и пропылесосить зал. От усталости я вместе с грязными прихватил пару чистых скатертей. Они были практически белоснежными, не считая нескольких пятнышек.
– Ты хочешь меня разорить?! – рявкнула донна Роза из своего угла. – Стирка каждой скатерти обходится в три цента! Положи чистые на место!
– Простите, мэм. Не заметил, – я вновь застелил столы.
Накрывать к ужину мне помогала Лица.
– Как поживаете? – Лица передала мне стопку тарелок.
– Спасибо, нормально.
Последовала тишина. Я не знал, как продолжить разговор. Да и Лица тоже.
– Смешно, что вы мусор в бассейн опрокинули, – сказала Лица, расставив тарелки.
– Да уж, – усмехнулся я.
Вытирая руки о передник, подошел Бельмондо.
– Он к тебе пристает? – шутя спросил он у дочери.
– Папа, ты опять начинаешь! – ей явно было стыдно за своего неотесанного деревенщину-отца. Она родилась здесь. Чисто говорила по-английски. Училась в местном престижном колледже.
– Женщины все такие, – пошутил Бельмондо, обняв Лицу. Слово «женщины» он произносил «вумэнс» вместо «уимен». Распространенная ошибка.
– Уимен! – раздраженно поправила его Лица, выворачиваясь из объятий. – Сколько можно делать одну и ту же ошибку! – Она убежала на кухню.
Бельмондо неловко улыбнулся.
Я подмигнул, скорчив фальшиво-ободрительную гримасу, которую обычно корчат тренеры, похлопывая по спине своих проигрывающих всухую игроков:
– Пустяки.
– Она меня презирает…
– Да ладно тебе. Она просто избалованная девчонка.
– Я все делаю ради нее… Я работаю только ради нее… Я из любого дерьмо выбью…
В час ночи прибыли гости: отставной цэрэушник мистер Панайотис с супругой. Нас представили. За стол не садились, ждали еще кого-то. Наконец дверь открылась и въехала коляска со стариком в кепке. Коляску вез улыбающийся как ни в чем не бывало Бельмондо.
