Ознакомительная версия.
Предрассветный час.
Свежо и немного ветрено.
Море выбрасывает из себя кусочки янтаря.
Мама, выбрав место в ложбине между двумя дюнами, раскладывает на светлом чистом песке широкую жёлтую скатерть, на которой умещаются пластмассовые тарелки с хлебом, сыром и ветчиной. Слышно, как неподалёку бьются о берег морские волны. Отец Повилас, запрокинув голову, следит за движением облаков, которые ловко проникнув друг в друга, объединяются, разрастаются и густеют, а потом, немного передохнув, бегут дальше, пока не натыкаются на себе подобных, и тогда они вновь останавливаются, но теперь уже заметно растеряв упругость своих прежних очертаний.
– Рассказать, о чём думал? – спросил Виктор.
– Нет.
– Нет?
– Нет!
– Мне сказали, что женщины любопытны.
– Тебя вводили в заблуждение.
Виктор снова взглянул на часы, подумал: «Наверно, не меня одного…»
Вдруг Рита спросила:
– У тебя есть женщина?
– Проглядел! – сказал Виктор.
– Проглядел?
– Жил, не замечая тебя…
Рита рассмеялась.
– Ты заигрываешь со мной?
– Разве заметно?
– Нет, но у тебя, вроде бы, получается…
По дороге проехала новая колонна машин. Виктор перевёл взгляд на небо.
– Над нами чудесное солнце! – сказал он.
– В этот час?
– Оно прекрасно…
– Сейчас луна, – сказала Рита.
Виктор вытянул губы, скосил глаза и сделал разочарованное лицо.
– Журналистка ты неважная, – прошептал он. – В тебе ни капли воображения… И, кроме того, не хочу, чтобы ты стала луной…
– А чем же?
– Тем, что не уходит…
– В конце концов, уходит всё… Зато, когда уходит луна, приходит утро…
– А зачем приходит утро?
– Чтобы мы начинали жить по-новому…
– А зачем нам жить по-новому?
– Чтобы не жить по-старому…
Виктор высунул голову в окно, надеясь ощутить на лице касание ветра, но ветра не было.
– Что с тобой? – вскинулась Рита.
Виктор задумчиво смотрел перед собой и зашевелил губами.
– Молишься? – спросила Рита.
– Пытаюсь следовать одному из заветов Марка Аврелия: «По утру следует сказать себе: «Сегодня мне придётся столкнуться с людьми навязчивыми, неблагодарными, заносчивыми, коварными, завистливыми, неуживчивыми»
Рита приблизила лицо.
– Сегодня утром мне придётся… – сказал Виктор.
В зрачках Ритиных глаз отразились первые блики рассвета, а губы проговорили:
– Но ещё не совсем утро, и мы может пока поиграть…
– Поиграть?
– Почему бы нет?
– В мячик? В шашки?
– В души…
– В души не играют, в души заглядывают…
– Вот и заглянем…
– Чтобы увидеть фигу?
– Почему фигу?
– В чужой душе ничего другого не увидеть.
– Тогда поиграем во что-нибудь ещё…
– В кубики?
– Разве нет более увлекательных игр? – шепнула Рита, подставляя губы. – Надеюсь, ты о них знаешь…
– Не знаю, – соврал Виктор.
– Тогда и в них играть не будем.
– Постой! – сказал Виктор. – Я рискну…
– Так ты готов покориться? – спросила Рита.
– Я всего лишь сдам свои чувства в аренду.
– Мне?
– Тебе!
– В аренду чувства?
– Могу подписать контракт…
– Ты уверен, что готов?
– Конечно!
– До чего же ты мужественный парень! – проговорила Рита.
Виктор привлек девушку к себе.
Небо начинало голубеть, а на асфальте заметались красные блики. «День будет до сумасшествия жаркий», – подумал Виктор.
Свернув с дороги, на бензоколонку въехал заваленный огромными тюками зелёный тендер. Рита кивнула в сторону машины:
– Принимай клиентов…
– Вливай, сколько войдёт! – выбираясь из кабины, сказал бородатый мужчина. У него был измученный вид. В кузове, уткнувшись в женские колени, дремали четверо малышей. Женщина смотрела прямо перед собой. У неё тоже был неважный вид.
– Туда? – Виктор махнул рукой в сторону моря.
– Оттуда, – проговорил мужчина.
Виктор снял крышку с бензобака.
– В эту ночь вы единственные оттуда… – сказал Виктор.
– Будут ещё, – мрачно отрезал мужчина.
Виктор взглянул на антенну с оранжевой ленточкой.
– Близится утро, – сказал он.
Мужчина опустил голову.
– Проклятое утро… – сказал он.
Виктор подумал о спящих в кузове малышах.
– Утро – это намёк на возможность зажить по-новому, – сказал он.
– На кой чёрт?
– Что?
Мужчина махнул рукой.
– На кой мне чёрт жить по-новому? – сказал он. – Нам бы, как прежде…
Виктор пожал плечами.
– Напрасно… – сказал он.
– Что?
– Это чревато…Помнишь, что случилось с женой Лота, когда она оглянулась назад?
– При чём здесь жена Лота? Да, и с чего ты взял, что утро – это намёк?
– Говорят…
– А ты прислушиваешься? – сквозь зубы проговорил мужчина.
– Так ведь Бог дал нам уши… – объяснил Виктор.
Мужчина замахал руками.
– От ушей-то и беды… Мы всем лжём, нам все лгут… Целые поколения, развесив уши, росли на рассказах о поселенцах, о Трумпельдоре, а потом они ушли в пустыню, чтобы стать форпостом страны… И что теперь? Вдруг нам дают понять, что всё это было ни к чему, и вот мы потихоньку, сами того не замечая, по самые уши завязли в собственной лжи… «Умереть за родину – счастье!» О таком слышал?
– Ещё бы!..
– Счастье умереть!.. – по губам мужчины пробежала странная улыбка. – Как тебе такое наслаждение?
– Не знаю, не пробовал, – признался Виктор.
– При случае, попробуй!
– Зачем?
– Испытаешь наслаждение… Мы, вот, пробовали!.. С автоматами пробовали…С мотыгами и лопатами пробовали… Пот на лбу никогда не просыхал… Зато теперь нас из собственных домов гонят… Нас – евреев… Правда, евреев всегда и везде гоняли, но чтобы свои…Ты сам подумай: свои же предают!..
– Французы говорят: «Предают лишь свои…», – напомнил Виктор.
Мужчина задумчиво покачал головой.
– Так то французы… – сказал он и продолжил: «Думаешь, миром правят золото или вот этот бензин? Как бы не так!.. Обман…Ложь…Макароны, которые нам вешают на уши – вот что миром правит… А мы за эти макароны расплачиваемся… Ну, что тут объяснять?.. К чёрту!.. Всякое объяснение – это попытка оправдаться. А моя вина в чём? В том, что десятки лет доверял своим правительствам? Уши развесил… А теперь выходит, что никто не виноват, хотя… Я уверен, так не бывает, что никто… Ну что ж, одурачить меня им удалось, а из дома выгнать – фигу!.. Утром солдаты придут в Кфар-Даром, чтобы прогнать мою семью, только нас там уже не будет… Знаешь почему? Нет, ты молодой ещё, чтобы понять…Фигу им!.. Такого не бывать, чтобы мои дети видели, как их отца из собственного дома гонят… Помнишь, Господь сказал Моше: «Вот земля, о которой я клялся Аврааму, Исааку и Иакову, говоря: «семени твоему дам её». А что из этого вышло?.. Даже самого Моше, который вёл нас в Землю обетованную, Господь сюда не впустил…Теперь Он, видимо, решил и нас… Почему? И кому теперь верить, если и Он… Всё: теперь я своё отжил…Вот, посмотри, как выглядит сбежавший от позора счастливый труп…»
Виктор сощурил глаза.
– Напрасно я залил тебе полный бак, – сказал он.
– А что?
– Надо было четверть…
– А что?
– Меньше бензина – короче путь к отступлению…Ведь рано или поздно вернёшься…
– Куда?
– В свой дом.
– Так ведь утром его…
– А ты не отдавай!
Какое-то время мужчина молча разглядывал Виктора, а потом вдруг стал читать стихи:
Когда Господь рукой с горы повёл,
Нам показав родимые пенаты,
Он ничего не знал про Арафата.
Он злого Арафата не учёл!
И вот мы, переплыли Иордан
И победили разных аммореев,
ессеев, гергесеев, евусеев,
амалкитян и мидиантиян.
Тогда ж – мы не боялись ни черта.
Под руководством Господа крушили —
поскольку очень правильно решили,
что наш Господь – он прочим не чета.
Он кушал наших жертвенных ягнят,
но всё-таки младенцев Он не кушал!..[4]
Виктор кивнул головой и повторил «младенцев Он не кушал!».
– Я две войны прошёл. Целых две!.. Знаешь, что такое война?
– Догадываюсь, – ответил Виктор.
По лицу мужчины скользнуло выражение снисхождения, и он проговорил:
– О войнах не догадываются…О них или знают или не знают … Война – это когда убьёшь ты или убьют тебя… Без обмана, понимаешь?.. В открытую…А тут, когда свои…Нет, не убивают, а, скрутив руки, со света сживают…Обидно, понимаешь?.. А ещё противно от собственного отрезвления…И никакого суда…Понимаешь? Глотай свою обиду и помалкивай…
– А ты не молчи! – сказал Виктор.
Мужчина вдруг закричал:
– А-а-а-а-а-а-а-а!
– Браво! – вздохнул Виктор.
– А-а-а-а-а-а-а-а!
Виктор оглянулся вокруг, спросил:
– Зачем же так орать?
– Чтобы оглохнуть, чтобы от собственного крика уши отвалились, понятно? Господи, каким я был глупцом, кретином, олухом, придурком, недотёпой, дефектом…
– Достаточно! – прервал Виктор. – Сказанного достаточно…
Но мужчина остановить себя не мог.
Ознакомительная версия.
