Ознакомительная версия.
– Эй, дистрофики, живые есть? – прошептал Ахмет.
– Если поискать, найдутся, – отозвался Филипп. – Живучие мы какие-то, командир, не идет к нам вечный сон. Но это ненадолго. Желудков у нас практически не осталось, проживем еще сутки, потом потихоньку угаснем.
– Может, червячка заморим? – прокряхтел Федорчук, приходя в чувство. – У нас там что-нибудь осталось?
– Один сапог и пол-литра воды.
– Вот это богатство!
– И что вы тут разорались? – Серега заворочался, открыл глаза и изумленно воззрился в небо. – Мне ангел с крыльями пригрезился. Ну и ну!..
– Что сказал? – шевельнулся Филипп.
– Откуда я знаю, что он сказал! Вы тут орете, поспать не даете. Серьезно, пацаны, настоящий ангел, белокурый такой, в белой пижаме, с крылышками, порхал как бабочка. Стыдно признаться, готов уже в бога поверить. Может, действительно после смерти что-то есть, а? Так не хочется, чтобы было темно.
– А если в ад попадешь? – усмехнулся Ахмет.
– С какой радости я в ад попаду? – рассердился Серега. – Нормально жил, работал, грехов не помню, если только по мелочам – где-то напился, с кем-то подрался. В армии служил чин по чину, вон комсоргом роты назначили, сознательный, стало быть.
– Дурында ты, Серега, – вздохнул Филипп. – Для Бога главный грех – твоя… вернее, наша приверженность коммунистической идеологии. Не любит этого Господь. Мы же ярые безбожники, как нас Бог может в рай определить, если мы в него не верим?
– А если я, того… поверю? – задумался Серега. – Вот с этого самого дня… возьму и поверю?
– Ну, может, и прокатит, – допустил Филипп. – Но я бы на твоем месте особо на это не рассчитывал.
– Попадешь ты в рай, Серега, – успокоил Ахмет. – Бог не Яшка, видит, кому тяжко. Только что ты делать будешь в раю? Политинформацию спасенным душам читать? Машинистом на железную дорогу устроишься? Там ведь работать не принято, а коммунизм и без тебя построили. Из века в век болтаться по райским садам, топтать дорожки, летать на облаках? Скука смертная, ни уму ни сердцу.
– То есть в аду, ты считаешь, нам будет веселее? – выдержав паузу, спросил Филипп.
Смеяться было больно, душил кашель. Беседа дальше не клеилась. Серега прошептал, что последние пол-литра воды лучше оставить на завтра. Мол, бог даст, проснемся. Пелена оплетала сознание сержанта.
«Утром можно и не проснуться, – тоскливо думал Ахмет. – Во всяком случае, кто-то из нас наверняка не встанет. Может, стоит попрощаться – так, на всякий случай?»
Он провалился в обморок, а очнулся от дребезжащего гула. Звуковая галлюцинация была какая-то странная, она превышала допустимые децибелы. Грохот нарастал, ощущался физически. Задрожал настил с матрасами, вибрация передавалась телу. Резко подул ветер, превращаясь в ураганный. Взвился, словно парус, брезентовый тент, затрепетал, забился. Надломилась одна из ножек, держащих навес, со звоном покатилась по палубе. Брезент прибило к рубке. Повалилась вторая штанга, хорошо, что никому не причинила вреда. Ураганный воздух закручивался кольцами. Над баржей зависло тяжелое серо-зеленое брюхо. Оно покачивалось, испускало адский грохот, а работающие лопасти создавали мощную ударную волну.
Сознание почти не работало, Ахмет равнодушно смотрел на летучего монстра. Он не чувствовал ни радости, ни страха. Ураган отлично освежал, лопасти винта служили замечательным вентилятором – это было единственным, о чем он подумал.
Железный аппарат болтался в воздухе примерно полминуты, потом немного сместился, показалась кабина, а в ней – две головы, едва заметные. Сумерки сгущались, да и зрение подводило, картинка получалась размытой. Только общее представление, без подробностей. Машина повисела еще секунд пятнадцать, потом поворотилась в воздухе, показав громоздкий хвост и пропеллер-стабилизатор. Она еще раз качнулась и неторопливо поплыла на север. Дребезжание стихало, захлебнулся ураган. Брезентовое полотнище сползло с рубки и осталось валяться комком.
Вибрации уже не ощущались. Все вернулось на круги своя, за исключением того, что над головой теперь не было брезента, а распахнулось темнеющее небо. На нем загорались звезды.
«Вот паршивец, – подумал Ахмет. – А кто брезент на место повесит?»
Парни заворочались, как-то недовольно закряхтели.
– Мужики, вы тоже это видели? – прошептал Ахмет.
– Я что-то видел, – отозвался Федорчук, – но черт меня побери…
– Меня трясло как припадочного, – пожаловался Серега. – Гром небесный, не иначе.
– Этот гром небесный называется вертолет, – пояснил всезнающий Полонский. – Любопытные какие-то прилетали, повисели и смылись, а мы остались.
– Слава богу, – прошептал Ахмет. – Значит, с мозгами все в порядке. Не могло же нас вот так, всех вместе… У кого хорошее зрение? Чей это был вертолет?
– Не наш, – откликнулся Серега. – Вроде пятиконечная звезда у него была на корпусе, но не наша, в круге. Мужики, какая разница, он ведь все равно улетел!
– И что же получается? – вздохнул Филипп. – Умираем дальше?
– Никаких «умираем», – проворчал Ахмет. – К утру все должны быть живыми как огурчики. Но на всякий случай, мужики… – Тут он выдавил из себя то, что не хотел говорить больше всего на свете: – Давайте простимся, что ли.
Наступило утро 6 марта. Солнце еще всходило, не успело разогреть и раскалить палубу, но уже стреляло резкими лучами, раздражая слизистую оболочку глаз. Четыре скелета, обтянутые кожей, в последней стадии истощения, валялись на палубе. Вот вздрогнул один, распахнул глаза, заполненные желтоватой слизью. В туманных блюдцах мелькнуло недоумение. Не ожидал он очнуться на этом свете, покосился вбок и пихнул товарища, лежащего рядом. Тот застонал, натянулась на скулах синяя кожа. Бедняга сипло закашлялся, испачкал бурой слизью бороду. Заворочался третий, вздрогнул так, словно через его тело прошел неслабый разряд. Он распахнул глаза и недоверчиво вылупился на лазоревое небо.
Глухо, словно из могилы, засмеялся четвертый и сказал:
– Невероятно, чуваки, мы еще здесь.
– Зря прощались, – прошептал Филипп. – Снова придется любоваться вашими хорошенькими личиками. Но это не затянется. Вымираем, черт возьми, как динозавры в мезозойскую эру. – Он начал фальшиво напевать: – И на Тихом океане свой закончили поход.
– Парни, у нас еще осталось пол-литра воды, – прошепелявил Ахмет. – Может, повременим убиваться и звать старуху с косой? Нужно только сползти вниз.
– Уже не хочется, – равнодушно вымолвил Федорчук. – Извиняй, сержант, ничего не хочется. Быстрее бы уж…
– Он прав, Ахмет, – пробормотал Полонский. – В жизни, как и под дождем, наступает момент, когда уже просто до лампочки. Давай посмотрим правде в глаза, не возражаешь? Мы оттягивали этот день как могли. Но мы же не всесильны, верно?
По барабанным перепонкам снова ударил трескучий гул. Словно слепень вился вокруг уха. Треск нарастал, играл на нервах, становился зверски неприятным. Рев стал пронзительным, словно на корме включили лесопилку, и давешняя туша на бреющем полете прошла над палубой! Она зависла над правым бортом, покачалась как маятник и подалась обратно. При свете дня машина не казалась такой огромной, метров двенадцать в длину. Обычный армейский вертолет «Ирокез», многоцелевая машина фирмы Bell Helicopter Textron, производство которых наладили в пятьдесят шестом году.
Вертолет на малой высоте сделал круг над дрейфующей баржей, отвалился набок и исчез за левым бортом. Глаза у солдат болели, открывались лишь частично, обзор был сильно усечен. Треск затухал.
– Поднимаемся, пацаны, – прошептал Ахмет. – Вертолет не случайно вернулся.
– А подниматься-то зачем? – простонал Федорчук. – Нам и так вроде не дует. – Он первым начал шевелиться, подтягивать под себя колено, чтобы опереться на него.
Люди поднимались, возрождались из тлена и пепла. Жутковатые малокровные существа с запавшими глазами и высохшей кожей знали, что нужно подняться. Не понимали, зачем именно, но знали интуитивно – надо. Наступал торжественный момент. Они не имели права демонстрировать свою беззащитность. Люди старались через не могу. Солдаты поднимались на колени, опираясь ладонями о палубу, выжидали, пока уймется головокружение, медленно распрямлялись, стараясь расставить ноги. Стоять без опоры было невозможно. Четыре шага на подгибающихся ногах – они вцепились в левый борт и стали всматриваться в сияющую бирюзу.
– Мать его!.. – простодушно прошептал Федорчук.
Ничего подобного советские бойцы еще не видели. В миле от терпящей бедствие баржи возвышалась стальная серая громадина. Она напоминала скалу, остров правильной геометрической формы. Но это был не остров, а исполинская плавающая крепость, ощетинившаяся мощными дальнобойными орудиями. На бескрайней, идеально ровной палубе выстроились самолеты, издали кажущиеся игрушечными. Над палубой высились замысловатые надстройки, рубки, оружейные башни.
Ознакомительная версия.
