– Надо же, прямо в яблочко, – он держался за плечо. – Стеклянный, или хрустальный, это как приговор, пожизненное бремя. Повышенная ломкость костей, слышала о такой болезни?
Даша отступила назад, споткнулась и села на скамейку, не сводя глаз с Томаша.
– Я никогда не дрался, не катался на велосипеде, не играл в хоккей и не гонял во дворе мяч. Вместо этого я складывал фигурки из бумаги. Сотни, тысячи бумажных человечков, журавликов и цветов.
– Но ведь нельзя же так! Нельзя все время скрываться, идти у болезни на поводу… – ее голос стал робким и тихим.
– Да что ты! Что ты об этом знаешь? Зачем рушить то, что кто-то выстроил до тебя? «То, что есть, не отличается от того, чего нет, и то, чего нет, неотличимо от того, что есть» – японская мудрость.
Томаш сел на скамейку, она оказалась теплой, не успела растерять ласку весеннего солнца.
– Вот как! Что ж, давай проверим, – Даша забралась на скамейку с ногами и повернулась к Тому лицом, от ее губ шел прозрачный пар.
– Что ты задумала?
– Ничего. Абсолютно. Только сиди и не двигайся, великий мыслитель.
– Даша, не надо.
– Замри! И глаза закрой.
Она придвинулась так близко, что стало слышно, как шуршат ее длинные ресницы, задевая щеку Тома. Девушка застыла на мгновение, и дыхание прожигало кожу насквозь, до самого сердца. Она коснулась губами сначала одной его щеки, потом другой. Затаившись, оба перестали дышать, когда их губы соединились.
Даша открыла глаза, в них горела, бесновалась настоящая страсть.
– А теперь? Теперь тоже ничего не изменилось?
Новый поцелуй был горячим, долгим, трепетным. Оторвавшись и глотнув воздуха, девушка прошептала:
– А теперь?
Она встала и ушла, растаяла в тумане вечерней набережной, а Томаш сидел, ощущая сладкий цветочный вкус ее губ. Даже боль от перелома исчезла.
Глава шестнадцатая
Когда вырастают крылья
Следующий день обещал покой и время для раздумий. Но Томаш проснулся еще затемно, голова разрывалась от последних событий, и сон пошел не на пользу. Он не мог решить, как относиться к Дашиным выходкам. Эта вздорная девчонка сводила с ума, затмевала собой весь мир, наполняла пространство до краев – это одновременно бесило и вдохновляло. Редкие проблески разума остужали пыл, заставляя вспомнить, кто он такой – посредственный, неинтересный, необщительный, неспортивный. Такими «не» можно исписать пару страниц в тетради! На его фоне Даша выглядела совершенством. Все в ней казалось идеальным, даже слишком! Хотелось умереть от единого взгляда, от одной ноты ее голоса, от мягкого шороха волос. То, что произошло вчера, мало походило на реальность. Только в робких грезах, в бредовом полусне он приближался к ней, ощущая, будто наяву, запах и тепло кожи. Но губы хранили прикосновение, память воспроизводила сюжет кадр за кадром, до тех пор, пока легкие девичьи шаги не стихли в сумерках наступившего вечера.
Том вышел на улицу с пакетами для мусора и пристроил их у контейнера за оградой. Вспышка фар заставила его вздрогнуть. Чуть ниже дома, у дороги стоял желтый «Пежо». Томаш оставался на месте, засунув руки в карманы. Все-таки, французов так и тянет на излишнюю вычурность, как раз для девочек в стиле R amp;B. Не машина, одуванчик какой-то! Том спустился вниз.
– Долго спишь, я почти половину «Индианы» прочитала, – Даша держала в руках подарочный том Жорж Санд с позолоченными завитушками на буквах.
– Я никого не ждал.
Том опустил глаза, ему стало неловко: «Отличное приветствие, ничего не скажешь».
– Странная история, наивная до рези в желудке, – Даша захлопнула книгу. – Может, съездим куда-нибудь? На остров или, например, в зоопарк.
– Животные в клетке – я что-то не очень. Не люблю ограничения с детства.
Девушка сникла, она царапала ногтем позолоченную «Индиану», не зная, как вырулить из сложившейся ситуации, а Томаш ругал себя за вредность на чем свет стоит.
– Впрочем, можно погулять среди оленей или у озера. Думаешь, лебеди уже проснулись? – он улыбнулся глупой импровизации, забыв про обиду. Даша казалась такой искренней и теплой, настоящей, чувственной, человеческой.
В зоопарке блуждали редкие посетители. Как только Томаш купил билеты, Даша потянула его ко входу.
– Давай же, я сто лет здесь не была! Может, еще рыб посмотрим? Аквариум – это просто маленькое море, это не клетка!
– Ну, если хочешь, – Том понял, что готов смотреть все что угодно, если она вот так будет держать его за руку, если ее глаза будут сиять от радости.
– Пойдем наверх, к оленям!
Она спешила, будто зоопарк вот-вот закроется, будто времени осталось совсем немного.
Вольер с оленями казался пустым, его обитатели мирно паслись на сопке, только одна молодая олениха жевала траву у самого забора. Томаш протянул руку, теплый шершавый нос уткнулся в его ладонь в поисках чего-нибудь вкусного.
– Хочешь покормить ее?
Даша подошла к Тому. Животное встрепенулось, девушка поймала тревожный взгляд больших влажных глаз.
– Не бойся, – Томаш похлопал олениху по загривку, – я сейчас вернусь.
Через пару минут он принес две свежие булки из киоска фаст-фуда, Даша отломила кусочек и протянула руку между прутьев.
– Она не хочет, может, олени не едят хлеб?
– Нет, она осторожничает, – Том взял Дашину руку в свою. – Ну же, малышка, посмотри, какая хрустящая корочка!
Олениха дернула ушами, моргнула и потянулась к булке, вздрагивая от шороха своих губ.
Из-за дерева выглянули две маленькие любопытные мордашки, два олененка на тоненьких полусогнутых ножках робкими шагами приблизились к забору и стали тыкаться в Дашины ладони. Девушка достала еще одну булку. А Томаш гладил их мягкие пятнистые спинки, и олени совсем осмелели, перестали дрожать и оглядываться по сторонам.
– Ты им нравишься! – Даша с удивлением наблюдала, как малыши ластятся и заигрывают с парнем. – Ты инопланетянин, совершенно определенно!
– Ну нет, я скучный книжный червяк и нравлюсь исключительно парнокопытным, даже сам не могу понять, почему, – он улыбался, все, что сейчас происходило, казалось ему удивительным, светлым и сказочным.
– Скажи, а это больно?
– Что больно?
– Ну, все время ломаться?
– Только спустя некоторое время. Сначала слышишь звук, такой характерный треск, отвратительный, хуже, чем скрежет пенопласта. Потом боль дает о себе знать. Вообще, это как один и тот же сон, который настойчиво повторяется, из раза в раз. Когда ты пытаешься что-то достать или догнать кого-то, но тело тебя не слушается, оно ватное, застревает в трясине и не дает двигаться быстро, как бы ты ни старался. И желаемое всегда ускользает. Всегда – недостижимо. В этот момент ты просыпаешься и понимаешь, что затекла рука или нога. Через мгновение кровь устремляется обратно в конечность и разрывает ее на миллионы частей. Вот так. Примерно, – Том поежился. – Хотя со временем боль перестает удивлять и становится обыденной. Как после долгой тренировки у индийских йогов.
– Чем же ты занимался, если все, что любят дети, для тебя оказалось под запретом?
– Я складывал из бумажных квадратиков разные фигурки и верил, что непременно стану сильным и тоже все смогу.
Даша и посмотреть в его сторону не осмелилась в этот момент.
– Но я хорошо плаваю, с раннего детства – бассейн три раза в неделю, – Том решил сменить тему.
– А я не люблю бассейн и воду, она сырая и…
– Сырая и холодная.
– Ага.
– Я это уже слышал. Раньше, – он даже остановился. Клочки воспоминаний витали рядом, не давая ухватиться за себя.
– Ну, я ведь не одна такая – не все любят плавать. Моя кошка в этом очень похожа на меня, – девушка засмеялась.
Они до вечера блуждали по дорожкам зоопарка, держась за руки – странная и красивая пара. И когда у пруда Томаш набросил свою куртку на плечи Даши, расправил волосы и поцеловал, этот поцелуй не выглядел пошлым только оттого, что оказался на виду у посетителей зоопарка. Каждое движение пропиталось нежностью, и Вселенная подчинялась ритму их сердец.
Две пенсионерки проходили мимо и улыбались, вспоминая юность, первые объятия и время, когда вырастают крылья. Они оглядывались на юных влюбленных, чья трепетная близость выглядела такой завораживающей и притягательной.
И даже когда ночь окутала город, а темные силуэты деревьев у дома стали напоминать застывших сказочных великанов, Томаш никак не мог расцепить объятий, словно боялся потерять обретенное счастье. Он не заметил, как шторка на окне дрогнула, выпуская наружу тоненькую струйку света. Прижав книгу к груди, сквозь узкую щелку Бьянка наблюдала за сыном, смятение и тревога снова завладевали ее сердцем.
– Когда ты мне представишь свою девушку?
Ее голос заставил Тома дернуться от неожиданности.
– Мама! Ты меня напугала. Я познакомлю вас, обязательно, – он не мог сдержать улыбки. – Она тебе понравится.
– Конечно, только…
