– Это можно.
– Я вот только не пойму: если вы умеете колдовать, то чего вы не наколдуете нормальную урожайность?
Паучиха подумала-подумала и сказала:
– Сама не знаю.
Я полагаю, что это она слукавила, видимо, жизнь как категория представлялась ей настолько отлаженной, совершенной, что она считала предосудительным вмешиваться в естественный ход вещей.
А электричество в тот вечер, действительно, вырубилось на всей территории колхоза «Луч», и его не было две недели.
Существует предание, что якобы незадолго до Октябрьской революции в Москве, вернее, в ближнем Подмосковье, в селе Измайлово, объявился молоденький юродивый Христа ради, который называл себя Студентом Прохладных Вод. Происхождение этого причудливого самоназвания остается неясным, особенно в части прохладных вод, но кое-что от студента в нем, по некоторым сведениям, действительно наблюдалось, например, университетская тужурка с голубыми петлицами, сальные волосы до плеч и круглые очки в металлической оправе, придававшие ему сильно ученый вид.
В скором времени Студент Прохладных Вод прославился на все северо-восточные московские околотки и сельскую местность, лежавшую за Преображенской заставой, как маг и волшебник в области женских болезней, преимущественно бесплодия, которое он вылечивал в четырех случаях из пяти. Равно неизвестно, каким именно способом он пользовал от бесплодия женщин Басманной части, Сокольников, сел Черкизово, Семеновское, Богородское и целой волости деревень, однако определенно известно то, что от страдалиц отбою не было и, по соображению отдельных старушек, легче было попасть на прием к московскому генерал-губернатору, чем на прием к Студенту Прохладных Вод.
Конец этой полезной деятельности был положен в 1919 году, когда Студенту запретили практиковать, как гасителю и мракобесу от медицины, наживающему себе политический капитал на вековой непросвещенности города и села. Юродивый запрета не послушался, как и следовало ожидать, поскольку по исключительному своему статусу он не боялся никого и ничего, верно, ему и бояться-то было нечем, напрочь в нем отсутствовал инстинкт самосохранения, и тогда его расстреляли в Преображенском монастыре. Бездыханное тело Студента Прохладных Вод два дня валялось неприбранным, а затем исчезло, как вознеслось. Молва народная утверждает, будто покойника выкрали почитательницы его дара, некогда исцеленные от бесплодия, и похоронили в Измайлове, на кладбище при Рождественской церкви, где-то на задах, вроде бы в левом дальнем углу, к которому присоседилась позже бензоколонка. Скорее всего, именно так и было, ибо на протяжении многих лет, чуть ли не до середины пятидесятых годов, женщины, прослышавшие от своих бабушек о Студенте Прохладных Вод, ходили приникнуть к его могиле. Районные власти несколько раз срывали надгробный холмик, дважды перезахоранивали подозрительные останки, однако страдалицы каким-то наитием обнаруживали заветный клочок земли, пластались на нем ничком и лежали так, покуда их не сгоняли церковные сторожа. Некоторые после такой терапии действительно понесли, а те, кому она нимало не помогла, считали, что легли не на ту могилу.
Легенду о Студенте Прохладных Вод, которая в те годы едва теплилась в памяти народной, Веня Сидоров слышал от своей бабушки по женской линии, и она ему почему-то запала в душу. Во всяком случае, когда он заканчивал курс наук в Московском университете, то вздумал писать дипломную работу на тему «Городские суеверия в первые годы советской власти», имея в виду легенду о Студенте Прохладных Вод. Одно его смущало во всей этой истории: что легендарный целитель был расстрелян без особенных оснований, – но он подумал-подумал и решил, что этот пункт можно будет запросто обойти.
Дело, однако, оказалось куда сложней. Даже в страшном сне с четверга на пятницу Вене Сидорову не привиделись бы те мытарства, через которые ему довелось пройти: он две недели просидел в архиве Мособлздрава, обползал все кладбище при Рождественской церкви и навел справки о каждом захоронении, часами торчал в женских консультациях Первомайского района и таскался по квартирам в пространстве между улицами Никитской и Моховой, пока изыскателя не схватили милиционеры, сломавшие ему при аресте одно ребро. Заметим, что Веня Сидоров был малый настойчивый, даже настырный, и поэтому в конечном итоге он своего добился, то есть он не того добился, на что рассчитывал, но истины он достиг. Во-первых, в архиве Мособлздрава ему удалось обнаружить донос от 1919 года, писанный еще в правилах дореформенной орфографии, в котором Студент Прохладных Вод фигурировал под своим природным именем и фамилией, – звали его в действительности Иван Максимович Щелкунов. Затем из документов ему открылось, что таковой никогда не был погребен в пределах Измайловского кладбища, и вообще неизвестно, был ли он погребен. Но главное, Вене Сидорову случайно повезло найти родную сестру Студента Прохладных Вод, которая служила при свечном ящике в старообрядческой церкви на Преображенской площади и была еще довольно деятельная старушка. В один прекрасный день Веня посетил ее и сказал:
– Здравствуйте, бабушка! Я бы желал навести кое-какие справки о вашем брате.
– Како веруешь? – ни с того, ни с сего спросила его старушка.
Веня Сидоров на мгновение смешался, но отвечал прямо:
– По коммунистическому образцу.
– Это еще ничего. Главное, что ты не табачной церкви.
– Ну так вот, я бы желал навести кое-какие справки о вашем брате…
– И говорить о нем не хочу, потому что он жулик и еретик! Сами с ним объясняйтесь, если пришла охота. Он тут неподалеку живет, 3-я Прядильная улица, дом 15, квартира 7.
– То есть как это – живет?! – в изумлении спросил Веня.
– Обыкновенно живет, как все. Ноги плохо ходят, а так живет…
– А разве его не расстреляли в девятнадцатом году?
– К сожалению, до этого не дошло.
– Вот-те раз! А я-то думал, что его как раз расстреляли и похоронили на кладбище при Рождественской церкви, хотя документы о том молчат. Чего же тогда женщины ходят полежать на его могилке?
– Ходить-то они, действительно, ходят, да нечистый их знает, чего они ходят, может быть, они, наоборот, рассчитывают на аборт!..
Веня Сидоров был до такой степени потрясен сделанным открытием, что даже не осмотрелся в старообрядческой церкви, куда он попал впервые, а прямо от старушки сел в 11-й трамвай и поехал в Измайлово выводить на чистую воду Студента Прохладных Вод. Дорогой он почему-то думал о том, что у него уже полгода не плачено за комнату на Стромынке, а после о подозрительно низкой урожайности зерновых. «Это, конечно, необъяснимо, – говорил себе Веня. – Наверное, во всем виноват резко континентальный климат, или магнитные аномалии, или Тунгусский метеорит…»
Дверь ему открыл небольшой старик, который передвигался при помощи стула, совершенно лысый, в очках со значительными диоптриями, в галифе на подтяжках и ветхих домашних туфлях на босу ногу. Веню Сидорова он впустил сразу и без вопросов, вероятно, приняв его по старости за участкового милиционера, либо разносчика пенсии, либо лечащего врача. Веня прошел в комнату, чрезвычайно бедно обставленную, сел за стол и сделал обиженное лицо.
– Скажите, – обратился он к старику, – вы и есть тот самый знаменитый Студент Прохладных Вод, который морочил головы женщинам в первые годы советской власти?
– Если вы из милиции, – ответил ему старик, – то должен вам сообщить, что у меня в голове три мухи живут, – это будем иметь в виду.
– И давно они там у вас поселились?
– В одна тысяча девятьсот семнадцатом году.
– Кусаются, что ли?
– Не то чтобы кусаются, а щекотно.
– Ну, это еще ничего…
– Вот и я думаю: ничего. За давностью лет с меня взятки гладки, что было, то прошло, и поэтому для милиции я никакого интереса не представляю.
– Бог с вами, Иван Максимович, какая еще милиция, я ученый, хотел работу о вас писать…
– А то имейте в виду, что у меня в голове три мухи живут…
– Это я буду иметь в виду. Только как же мне о вас работу писать, если вы бессовестно всех надули, если вы живы-здоровы, вместо того, чтобы лежать на Измайловском кладбище и проводить в жизнь легенду о Студенте Прохладных Вод?!
– Вам, молодой человек, хорошо рассуждать после двадцатого съезда КПСС! А вот как вызвали бы вас в Чека в девятнадцатом году да сказали бы: «Ты это что себе позволяешь, собачий сын, не сегодня-завтра настанет социализм, а ты тут нам разводишь вредное колдовство!» – да еще показали бы наган вороненой стали, так не было бы о вас ни слуху, ни духу до самого двадцатого съезда КПСС! Я, прямо буду говорить, человек малодушный и поэтому сразу уехал, с глаз долой, в деревню под Моршанском, потом работал механиком на тралфлоте и только сравнительно недавно вернулся назад в Москву. Поселился я тут, на Третьей Прядильной улице, и ушам своим не верю: оказывается, женский плавсостав до сих пор верит в Студента Прохладных Вод!
