Алесь набрал номер Коляша. Голос Коляша бьёт по барабанным перепонкам надеждой: у него теперь есть друг, есть брат!
– Надо поговорить как мужик с мужиком.
И Алесь спешит сказать «да» этой встрече.
– Могу быть у тебя в четыре. Сейчас нужно на полигон и на завод.
– В четыре совещание. Приезжай в шесть за вчерашний стол. Сегодня там Лера. Предупрежу её, чтобы усадила тебя с любезностью и принесла соку, если явишься раньше. До шести, Алесь.
2
Курсы вместе с Аней, репетиции – Аня оставалась дома, с Ольгой шила занавески и чехлы на диваны в гостиной, покупка тахты, игрушек, пособий для занятий, одежды… поздние ночные и утренние ранние застолья с Гоги и Аней, иногда с Петром (он полюбил у них ночевать) – время несётся: некогда косы переплести. Ей нравится вместе с Аней готовить завтрак и нести его к накрытому Аней столу, нравится засовывать грязные тарелки в машину, бесшумно и чисто вымывающие их, нравится устраивать с помощью Семёнычей и Ани детские комнаты.
Пока их две – для двух мальчиков и двух девочек. Для каждого Семёныч соорудил уголок по диагонали: шкаф – для белья и костюмов, кровать, которая легко превращается в стену со шведской лестницей, тумбочка, стол с выдвигающейся полкой для компьютера, с ящиками и тайниками.
Каждую новинку бежали смотреть все, кто переступал порог дома: охали, ощупывали и оглаживали как живые существа.
Гриф всё пробовал на язык – словно мету ставил: принято.
Он снова превратился в щенка: носился по участку, нюхал снег, раскидывал его лапами – скорее, скорее освобождайся, земля! И по дому носился, сбивая стулья и прихватывая мягкими губами обувь.
С ним возникло сразу несколько проблем: как ему выходить гулять и приходить обратно независимо от людей, как чистить лапы в дождь и грязь и что разрешать ему, что нет – уж очень он во всё суёт свой нос. Выход нашёл Семёныч:
– У вас же есть чёрный ход! Вырежу лаз для него: Гриф сам сможет открыть его лапой туда и обратно, а захлопываться лаз будет автоматически. На пол от лаза до кухни настелем специальные циновки, поглощающие влагу и грязь. Конечно, их нужно будет пылесосить.
Родители приехали во второй вечер переезда. За ужином сидели тихие, и расшевелить их Лиза не смогла. А Гоги ещё не вернулся.
– Вы расстроены? Вам не нравится дом? Вы обижены на меня? – приставала к ним Лиза.
Они вяло отвечали, что всё в порядке, просто устали. И рано собрались домой.
– Останьтесь! – упрашивали их Лиза с Аней, но они уехали, а Лиза долго не могла уснуть. Что-то с ними происходило, им явно сейчас плохо, но как помочь, Лиза не понимала – она неслась вихрем подготовки к своей многодетности.
Гоги тоже отмалчивался, о родителях разговоры тушил: «Ну, устали люди, сразу видно!»
В свои свободные дни Гоги куда-то убегал. Возвращался довольный и возбуждённый.
Звонила родителям каждый день перед сном – заплетающимся языком желала спокойной ночи и падала в койку. «Завтра, всё завтра». Даже сказки Ане рассказывать не было сил. Сказки стал рассказывать Гоги. Он садился к ним на тахту со стороны Ани, брал её за руку, и начиналась импровизация. Это не были сказки её родителей или её истории, это были спектакли, где все герои говорили разными голосами и характеры у каждого были яркие, колоритные. Откуда у Гоги брались силы после репетиции, иногда спектакля, бега с ней вместе посреди дня по магазинам, гонке взад-вперёд с нагруженной машиной домой и обратно в театр, Лиза не понимала – делал он всё весело и легко. Не сорок ему, двадцать, когда энергии – через край.
Заснуть под Гогины спектакли Лиза не могла – её будоражил его голос, его близкое присутствие. Прослушивала она его спектакли от слова до слова, все они – о его любви к ней, об их детях и их приключениях: то они добывают воду, то спасают птицу от гибели.
Один спектакль встряхнул её: пропал ребёнок, и все герои бросились искать его. Сами они попадали в сложные ситуации, из каждой выбирались невредимыми. Сжалось сердце: зачем Гоги придумал эту историю, зачем ребёнку пропадать? Не дай Бог!
Герои переходили из спектакля в спектакль, и Лиза почему-то представляла себе своих детей, с ними она попадает в Гогины приключения. И Гоги, главный волшебник, всех спасает.
Часто стала ловить себя на том, что хочет смотреть на него. Смотрит исподтишка, как девчонка: не дай бог заметит! У него торчит на макушке хохолок, он смешно морщит нос, когда ему что-то нравится, бегает по сцене подростком, торопится объяснить сразу каждому в отдельности мизансцену и характер героя, и слои переживаний. Если он случайно ловит её взгляд, Лиза готова провалиться сквозь пол, а он ещё стремительнее трактует роль или бежит по магазину. Хорошо, не видит её, когда рассказывает Ане свои сказки.
Но вот Гоги привёл своих героев к счастливому концу и замолкает. Идёт к ней. Не присаживается на тахту, склоняется над ней низко, задерживает дыхание, осторожно берёт её руку, лежащую поверх одеяла, едва касается губами. И стремительно выходит, унося с собой грохот сердца. А она словно реликвию прикладывает руку к лицу.
В очередной свой выходной Гоги надел парадную рубашку и галстук. Она только встала и растерянно таращилась на Гоги.
– Вы уезжаете? – спросила робко.
Сегодня у неё на Гоги большие виды: хотела попросить его помочь составить план занятий, обязанностей и развлечений, хотела посоветоваться, с каких книжек начинать. Книжки – самая главная учёба. Нужно выработать систему чтения.
– Кто сказал – уезжаю? – прервал её мысли Гоги. – Вовсе нет. Просто у меня сегодня праздник.
– Какой, папа? – Аня ложкой ела клубничное варенье, вчера принесённое ей Семёнычами, и губы у неё были в варенье.
– День рождения у вас в ноябре! – пробормотала Лиза.
Зазвонил Гогин телефон, он спешащими руками распахнул его, поднёс к уху, улыбнулся, сказал одно слово «Иду!» и кинулся к двери.
Лиза не успела ничего понять, как на пороге увидела своих родителей с чемоданами и сумками, а отец совал в карман телефон.
– Примешь нас, дочка, на постоянное жительство?!
– А как же… – хотела спросить: «работа»…
Гоги засмеялся. И родители засмеялись следом.
Гриф прыгал то на одного, то на другого, как прыгал, когда был щенком, старался лизнуть в лицо.
– В свою мастерскую пока буду ездить, но уже начал создавать мастерскую здесь – Гоги и Семёныч купили мне гараж, нужно же учить ребят чинить машины, ездить на них! – Вот куда убегал Гоги в свои выходные! – Попробую перевести сюда ценных клиентов, пока появятся новые. А маму они устроили в местную поликлинику. Нужен же вам врач.
Гоги, пока отец вводил её в курс дела, разгружал газель, затаскивал в дом чемоданы и сумки, тащил на второй этаж.
Семёнычи, тоже разряженные, ветром влетели в дом следом за родителями и тоже носили вещи и говорили не прекращая: «комната готова», «повезло, на пенсию ушёл терапевт», «попробуй храни секрет столько дней!», «хорошо, Лизы целый день нет, вот и не заметила, как готовлю комнату. Попробуй пройти незаметно, если комната чуть не в гостиной! Ловить момент надо, когда и Ани тоже нет! Сюрприз!» – пела Ольга.
– Какая комната? – залепетала Лиза и вдруг выпала из столбняка и, как девчонка, кинулась к отцу на шею и к матери. – Я сейчас. Мы… завтракать…
– Вот это правильно, мы не успели поесть дома. Уже с вечера всё связано… Скорее сюда завтракать вместе!
Лиза с Аней понеслись к холодильнику. И ошеломлённо застыли: он был забит под завязку. Большой торт, пакеты с ветчинами-колбасами-сырами!
– Гоги, когда ты…
Гоги выронил отцовский чемодан с инструментами, постоял посреди суеты, пошёл к ней.
– Повтори, пожалуйста.
– Спасибо… – хватило её лишь на это слово, но внутри уже повторялось: «ты», «ты».
И в ответ на каждое «ты» она слышала его «спасибо».
Они смотрят друг на друга, и это «ты», явившееся внезапно, меняет всё: у Гоги чуть дрожат губы, и ей хочется коснуться его щеки.
«А разве такая женщина не может любить двоих?»
Они с Алесем спрятались под ель… Нет, сейчас она с Гоги… в их доме.
– Ещё чуть-чуть потерпи… пожалуйста. – Говорит она, или слова остаются внутри?
Но вот Гоги осторожно берёт её руку. И звучит: «ты».
Открыта дверь холодильника перед щедростью Гогиных закупок, Аня несёт отцовский чемодан с инструментами в хозяйственную комнату. Над ними – суета и голоса, а между ними – «ты», и Гоги держит её руку в своей.
1
И плечи словно затяжелели силой, и зрение словно стало другим: рентгеном сквозь слой притворства и хитрости видит Алесь крутящихся перед ним ставленников Херувима. Пока Херувим ездит по детским домам, нужно успеть! Алесь выполняет задачу, посланную ему свыше: впасть в доверие к каждому, распоясаться до компаньона Херувима.
Директору завода Алесь говорит: ему Гена велел сегодня взять выручку. Он ведёт директора в ресторан и поит его, а свой коньяк незаметно сливает в суп и капризничает: суп ему не нравится, неси, официантка, прочь, другой давай. Он куражится и с жадностью голодного заглатывает изменения в пухлом лице директора: масляные глазки, шлёпающие в комплиментах губы и доверие. «Я Генке говорю, чтоб доверял тебе! Мы все вместе такие дела обкрутим…» – изо всех сил Алесь начальственно пялится на Бобика Херувима и врёт дальше: о ненависти к Варьке – под бабой все ходят, о ездках и кусках, которые они с Херувимом делят «благодаря тебе, Бобик, тебе!». И пьяный бред подтверждает догадки Алеся: ловко сработали Херувим с Бобиком, ловко «обкрутили» владычицу земную!
