А пока: Он – и Океан. И всё.
Господь уронил на землю три яблока. Первое тому, кто умеет рассказывать. Оно досталось мне. Второе тому, кто умеет слушать. Оно свободно. Третье тому, кто понимает. Оно у Ньютона.
Время такое амебное было. Все и всё делилось на части. Вожди, начиная с Ильича, кепки таскали. В шляпах, удлиняясь, семафорили враги трудового народа. Трудно представить было такое, что кто-то, когда-то, пусть даже не по своей воле, сменит кепку на шляпу. Но – на то она и Россия, что всё невозможное в ней возможно.
Стоял в нашем городе смотрящий за образованием, Максим Горький, стоял, естественно, в кепке, подавая пролетарский пример будущим педагогам. Возвышаться ему в этом головном уборе века отмерили. Шляпных дел мастера в его сторону и взглянуть опасались. Но беда в России всех по очереди бьет. Дошла она и до вождей. Правда, не при жизни она их по темечку тюкает, а чуть попозже. Из мавзолея вынесли, из библиотек изъяли, а в одну из ночей черед и до памятников дошел.
Подъехали служивые, смотрят: мужик в кепке и с усами стоит. Ну и давай раскачивать его из стороны в сторону.
У одного во внутренних органах что-то не так зашевелилось, дочь у него в институте на третьем курсе обучалась. Позвонил он ей из телефона-автомата:
– Дочка, кто у вас перед институтом в кепке и при усах: Сталин или не Сталин?
– Папка, какой он Сталин, это же Максим Горький, друг Ленина.
Испугались служивые, что чуть самого Ленина друга не лишили, доложили наверх. Там кумекали, кумекали по «буревестнику революции» и из-за опасения, что вдруг еще кто-то перепутает, постановили: кепку изъять, а усы оставить. Тюбетейки в городе не нашлось, а шляпа в музее отыскалась. Стоит с тех пор Алексей Максимович перед Педагогическим со своими усами, но без кепки, а в шляпу ему студенты знания после получения дипломов за ненадобностью бросают. Горе от ума больше никому не грозит, весь ум у Горького в шляпе хранится.
Происходит всё. И это произошло. Свидетелей предъявить не смогу. Не было их. Да и откуда свидетели у диалога.
Встретились двое. Один любопытным был, другой стал.
– А сколько стран на вашей земле?
– Две.
– Как, всего две?
– Да, две.
– Воюют?
– Постоянно, перемирия случаются, но редко.
– А как с расами дела обстоят?
– Сколько стран, столько и рас, вот такой расклад.
– Национальный вопрос остро стоит?
– Больше лежит, чем стоит, но остро.
– А какая из национальностей лежачая?
– Во время перемирия обе лежать горазды.
– Различия у народов значительные?
– На войне не отличить, мама родная и та не узнает.
– В плен берут?
– А как же, ради этого и воюют.
– Государственная граница переменам подвержена?
– Нет, с этим строго. Граница одна, имечко у нее больно забавное.
– Откуда оно пришло?
– От лент, фотовспышек, шампанского, цветов.
– Деньги хождение имеют?
– Само собой.
– А какая монета у вас самая звонкая?
– Тишина.
…И не такое бывает порой. Встретятся два дождя, а разойтись не могут. Так и идут рука об руку. Все думают – дождь. Ан нет. Диалог двух дождей – явление хоть и обычное, да малодоступное. Не всякому дано услышать, о чем они промеж собой речь ведут.
– В мирное время одних от других отличить возможно?
– В мирное да.
– Как?
– Одни – мужики, другие – бабы.
– Ну, что сказать, можно только позавидовать.
– Чему завидовать?
– Тому, что третьего не дано.
– А третье – это что?
– На третье компот подают.
– А какой на вкус компот этот?
– Голубой, но лучше о нем не думать.
– Вы сюда отдыхать приходите?
– Отдохнуть везде можно. К вам дышать идем, у нас от компота воздух не тот.
Происходит всё. Несколько раз моя земля могла увернуться от компота. Не повезло ей. Пьет и на первое, и на второе, а третье само собой запивается.
После окончания школы сразу поступил работать на завод. Родители огорчились, они мечтали о сыне инженере. Одноклассники, учителя удивились: учился я довольно неплохо. Причину, почему не пошел учиться дальше, хранил в тайне. Я ее стеснялся. Образование мало волновало. В математике, в химии кое в чем кумекал, и ладно. Целоваться страсть как хотелось! Не знал, с кем и как начинать это сладостное занятие. Пацаны во дворе болтали, что в общаге при заводе есть девчата, за деньги готовые не только целовать научить, но и показать – куда дальше двигаться. Выбора не было – без калабашек в общагу не сунешься.
Первой зарплаты как манны небесной ждал. Дни в календаре зачеркивал. С нужной девчонкой парень из бригады за пузырь свел. В комнату к ней силком заволок. Познакомил и сбежал водяру халкать.
– Ты садись, сейчас ужинать будем. Есть хочешь?
– Ладно, так постою.
– Знаешь, давай без так. Начнем с макарон, потом лапша и компот с черносливом.
– Может, погулять сходим, в кино или еще что?
– И не выдумывай. Макароны почти готовы. Не скучай, мигом на кухню сгоняю, и начнем пир на весь мир.
Я бы смылся, но она, уходя, дверь на ключ закрыла. Кинулся к окну – подоконник ощетинился кактусами, пришлось отступить.
– Ну, вот усаживайся напротив и давай за макароны возьмемся: ты с одной стороны, я с другой. Ну, чего тянешь?
– Мне бы вилку.
– Вот еще что выдумал.
Она вытянула рукой из кастрюльки одну макаронину, обдула, один конец сунула в свой рот, другой к моему подставила.
– Может, я куда за вилкой сгоняю?
– Ты в глаза, в глаза гляди и губами ко мне по макаронине двигайся.
– Я не умею без вилки есть.
– Дурачок, макаронина – дорога, мы с тобой губами в гости по ней отправимся. Давай, пока не остыла.
Вспомнил, как в школе, в спортзале, по канату лазил, и пошел, а как встретились, понял: губы вкуснее макарон. Когда очередь дошла до лапши, денег не жалко стало совсем, правда, рукам воли она не позволяла.
– Плати и катись, притомилась я, завтра на смену рано вставать. Ты иди, спать охота.
Заплатил, вывалился из общаги сытым: от макарон, лапши, поцелуев. На улице шел дождь. Мне с ним по пути. Слёз сдержать не мог. Меня становилось всё меньше и меньше, казалось, в следующей луже с головой скроет. Потом, много позднее, дошло, что не всё покупается. В заводской столовке все раздатчицы знали, что с лапшой и макаронами ко мне лучше не соваться.
В комнату прокрался, хотел без света под одеяло юркнуть. Он вспыхнул ослепительно, со всех сторон сразу.
– Ну, где был, сынок, рассказывай.
– Да так, с друганами шлялся.
– А с лица чего спал?
– Дождь на улице сильный идет, а зонта у меня нет.
– Ладно, спи, завтра разберемся.
Все вышли, а бабушка осталась. Разглядывала меня, разглядывала и выдала:
– Ты что, с самой совестью целовался?
Нам было по восемнадцать, когда его забрали на войну. Сейчас мне тридцать шесть. Войны нет, но нет и его. В последнюю нашу ночь, она была и первой, он мне подарил зеркало в ванную комнату. Я смеялась над его подарком, а он обиделся. Последние восемнадцать лет я не люблю мужчин. У меня есть оно. Его зеркало. Светлое и юное, как тот июнь.
Вхожу в ванную комнату, закрываю за собой двери, включаю горячую воду и…
И снимаю халат, и вижу, как оно, как он волнуется, как выступают капельки пота на его теле. Обнажаюсь, довожу его до состояния тумана и…
И ложусь в воду одной волны. Волнуясь, обжигаюсь и тону от его любви ко мне. А потом, как всегда, идет дождь. Мой дождь и его. Из дома выбегаю счастливой, подруги спрашивают:
– Ты опять была с ним?
– Да, всё утро мы были вместе.
– Когда ты наконец познакомишь нас со своим мужчиной?
– И не просите, никогда.
– Почему?
– Он не мужчина, он не может быть им.
– А кто он у тебя?
– Юноша, он даже меня до сих пор стесняется.
Нам было по восемнадцать. Было… Так и осталось навсегда. Завтра опять придет июнь. Спасибо, Господи, что ты не забываешь о нас.
Многократный роман «Данет»
«Я» – редкое однобуквенное слово. Есть ли еще однобуквенные слова, мое «я» сомневается.
У каждого «я» собственный дом. У моего в дому пол мужской. Стены – смысл. Смысл – мы со словом. «Мы» – это мое «я» мычит. Потолка нет. «Я» небо обожает.
Замедли мысль, и увидишь смысл. Замедлил? Сегодня мое «я» расскажет о двух словах: «да» и «нет». Они состоят из пяти букв, что для пяти чувств достаточно. Мужские буквы «а» и «е» – их две. Об этом еще Пифагор знал, Фрейд потом понял. Женских три, они согласные: «д», «н» и «т». Сложно? Попробую попроще. «Да» – два, мужская частица. «Нет» – три, хоть третьего и не дано, а хочется, поэтому она женская.
Думаю, достаточно подготовил к восприятию «да» и «нет». Пора!
