– Счастливая ты, Саня, – проговорила наконец Ольга.
– Чего это ты вдруг?
– Да ничего… – она махнула рукой. – Ты вот говоришь – стадии, этапы… А я никогда до этого не доходила – до разговоров этих. Со мной всё на первом этапе заканчивается, на бессловесном. Да и в этом уже никакой новизны. Когда-то волнение это было, а сейчас… ну их всех, гадов…
– Брось, – сказала я. – Уж тебе-то жаловаться…
Ольга придавила догоревшую до фильтра сигарету и тут же закурила новую.
– Кончай, Саня, ну сколько можно с этим «уж тебе-то»? Ко мне тут, знаешь, товарищ комиссар Миронов пристает. Перешел к активным боевым действиям… – Ольга горько усмехнулась. – Вчера вечером улучил момент, прижал на лестнице. Я из умывальной шла после душа. Пойдем, говорит, ко мне, у меня коньячок есть, шоколадка, музыку поставим… Неужели, говорит, никто тут не хочет комиссарского тела? Тьфу, козел! И руки свои тянет поганые прямо мне под халат. Пусти, говорю. Не пускает…
– Вот сволочь!
– Ага, – кивнула она. – Сволочь.
– Ну, а дальше?
– А что дальше? – пожала плечами Ольга. – Дальше – больше. Оттолкнула раз, оттолкнула другой. Потом кто-то внизу на площадку вышел, я и вырвалась. Иду к нам в комнату, а он следом, идет и шипит, так, чтобы только я слышала. Ты, шипит, из себя недотрогу-то не строй. Тут все знают, что ты даешь. И мне дашь, не переломишься. Лучше, говорит, добром иди… тебе понравится. Вот такие у меня, Санечка, разговоры. Такой этап…
– Хочешь, я его убью? – вдруг сказала я совершенно неожиданно для себя самой. – Прямо сегодня вечером. Хочешь?
Ольга посмотрела на меня и рассмеялась.
– Дурочка ты, дурочка, Сашка! Да разве этим поможешь? Ну, убьешь ты этого козла… – но они ведь все у нас такие! – она подмигнула. – Разве что, за исключением твоего парнокопытного. Ты мне лучше вот что скажи: что ты об этом задрыге думаешь?
– О каком задрыге? – не поняла я.
– Да вон, об этом… – Олька кивнула в сторону двора, где как раз нескладный длиннорукий Райнеке тащил на вилах копну увядшей ботвы. – Только не пялься на него, заметят!
– Кто заметит? – оторопело спросила я. – Что заметят? Зачем заметят?
Она снова рассмеялась и махнула рукой.
– Ладно, проехали. Не поняла и не надо.
– Ну уж нет! – решительно возразила я. – Давай-ка, колись. Я перед ней, можно сказать, сердце раскрываю, а она – «проехали». Давай, давай…
– Ну вот, и ты тоже – «давай», прямо как Миронов…
– Давай-давай, не увиливай.
– Да не о чем и колоться, – с несвойственным ей смущением проговорила Ольга. – Этот Райнеке… Райнхард… он ведь какой-то другой, тебе не кажется? Не такой, как наши козлы.
Я помолчала, обдумывая ответ. С моей непредвзятой точки зрения, Райнеке, если и отличался от остальных гномов, то совсем-совсем немного. Однако подруга явно была заинтересована в ином взгляде на вещи, и мне меньше всего хотелось ее разочаровывать.
– Наверно, другой. Неловкий. Смущенный. Взгляд у него какой-то… не знаю… ну, нездешний, что ли.
– Вот именно! – горячо зашептала Оля. – Нездешний! Это мне в нем и нравится! Если у нас тут вокруг одни козлы, то вовсе не обязательно, что и у них там так же, въезжаешь?
– Въезжаю, – неуверенно отвечала я.
– Ну вот! – она быстро огляделась по сторонам и продолжила уже совсем тихо, чтобы никто не услышал: – Санечка, помоги мне с этим, ладно?
– Конечно, конечно. Ты только скажи, как…
– Ты ж понимаешь, мне к нему прямо так не подойти, – прошептала Олька. – Там эта Блонди – всегда на стреме, сучка эсэсовская. Она его, знаешь, как сторожит – вдвое сильнее, чем остальных. Во-первых, как работника соцтруда, а во-вторых, виды на него имеет. Личные. Видишь, как нам с комиссарами повезло: наш Миронов на меня болт точит, а ихняя Блонди под Райнеке гайку нарезает…
Я только кивнула, пораженная наглядностью придуманного Олькой литературно-механического образа.
– Если бы Блонди в отдельной комнате жила, было бы намного проще, – она снова огляделась по сторонам. – Но в том-то и дело, что она спит вместе с парнями, только угол себе занавеской выгородила, я специально смотрела. И все равно: овчарки тоже спят, хотя и чутко. Нужно только дождаться, пока она отключится.
– Пока отключится… – эхом повторила я.
– В общем, я вот что придумала… Нужно ему записку передать. Мол, жду тебя в час ночи во дворе. Уж до часа-то она точно задрыхнет…
– До часа задрыхнет, – подтвердила я. – Но что я-то должна делать? Передать?
Олька нетерпеливо мотнула головой.
– Да погоди ты… в том-то и дело, что передавать пока нечего! Он ведь по-русски ни бельмеса! Писать нужно по-немецки, ферштейн?
– А ты умеешь?
– Ты что, совсем дурочка? – удивилась Ольга. – Откуда? Я и по-русски в сочинениях не ахти.
– Тогда как?
– Сатек, вот как!
– Наш чех?
– Ну да! – закивала она. – Он по-немецки точно маракует. И парень, вроде, надежный. В общем, подойди к нему…
– Погоди-погоди… почему я? Записка-то о тебе.
– Ну что ты меня все время перебиваешь? – недовольно пробормотала она. – Записка обо мне, но без подписи. И просить о ней должна не я, для секретности. А то еще, не дай бог, слухи пойдут.
– Слухи? О ком?
– Как это о ком? О Райнеке и обо мне.
– Ага, – ухмыльнулась я. – О тебе, значит, нельзя, а обо мне можно…
– Конечно, о тебе можно. У тебя Лоська, слухам о тебе все равно никто не поверит. А обо мне только намекни, сразу с три короба напридумывают. Разве не так?
Так. На это действительно было нечего возразить. О любовных приключениях Ольги Костыревой в институте ходили самые фантастические слухи.
– Хорошо, – сказала я. – Сделаю тебе твою записку без подписи. Только как он узнает, что это от тебя?
– Узнает, не волнуйся, – заверила меня Олька. – Мы с ним уже пару раз переглянулись. Этого хватит… Ну, ты еще здесь?
– А где я должна быть?
– Иди к чехам.
– Прямо сейчас?
– А чего ждать-то?
Я затушила сигарету и отправилась на поиски Сатека. Он нашелся в дальнем конце двора. Вдвоем с Йонашем они сидели на ящиках в тени забора и увлеченно играли в ножички. Йонаш увидел меня первым и что-то вполголоса сказал приятелю. Сатек обернулся; на его круглом лице играла широченная улыбка.
– Александра! Такая большая честь для двух простых чешских солдатов Швейков!
– Солдат, – поправила я, присаживаясь на соседний ящик. – Для двух солдат Швейков. И хватит звать меня Александра. Зови как все, Саша.
Сатек покачал головой:
– Никак не можно! Звать императорку Саша? Император Александер, императорка Александра. Так верно.
– Какая я тебе императорка?
– Такая, – твердо постановил Сатек. – От имперарии не отказываются. А я вообще не могу. Я потому что тоже император.
– Ты? Император?
– Конечно, – важно сказал он. – Ты не думай, что меня зовут Сатек. Сатек – это упростительное. Вообще я Сатурнин. Был такой император. Даже дважды. В первом веку и в третьем. Хотя и узурпаторы.
Сатек вздохнул и потешно развел руками.
– Так это ж давно, – заметила я, старательно соображая, как бы свернуть разговор на нужную мне тему.
Помимо всего прочего, меня смущало присутствие Йонаша, который, хотя и не понимал почти ничего, вполне мог бы и догадаться.
– Давно? – переспросил Сатек. – Смотри, ты уже важная какая. Александер был еще больше давно.
– Да ладно, ладно, – успокоила его я. – Император так император, я не против. Чем ты правил-то? Римом?
Сатек сокрушенно помотал кудлатой башкой:
– Нет, не успел. Голову срубили и на форум поставили. Мне еще до тридцати не было. Это в первом веку. И в третьем тоже.
– Что тоже?
– Тоже срубили. И опять до тридцати было, – грустно улыбнулся Сатек.
– Такой молодой? – ахнула я. – А сейчас тебе сколько?
– Двадцать семь.
– Ты вот что, Сатурнин, будь осторожней, – посоветовала я. – Особенно, голову береги. А то вдруг чего.
– Да, так оно, – согласился Сатек. – Правда.
– Слушай, – сказала я, – а может, ну ее на фиг, эту империю? Сам посуди, ну зачем она нам, если за это головы рубят? Какой тогда смысл быть узурпатором-императором?
Сатек тщательно обдумал мое предложение.
– Не быть императором? – повторил он, вслушиваясь в каждое слово. – А кем тогда быть?
– Ну, не знаю… – я пожала плечами. – Кем-нибудь…
– Святым? – предположил Сатек.
– Да хоть бы и святым.
Он горестно вздохнул и махнул рукой:
– Пробовал и это. Сатурнин из Тулуза, первый там епископ, третьего веку. Так то еще горше.
– Что… тоже голову? – спросила я.
– Хуже, – почти простонал Сатек. – Привязали к быку. И бык таскал его по улицам. Таскал-таскал, таскал-таскал, таскал-таскал…
– Что, так долго? – не выдержала я.
– Ага, – Сатек печально кивнул. – До смерти. Лучше уж голову срубить.
– Точно, – согласилась я. – Тогда уж лучше будь императором.
Мы немного помолчали. Потом Сатек что-то сказал Йонашу по-чешски, тот флегматично кивнул, сложил ножик и пошел в цех.
