Ознакомительная версия.
После первого тоста мужчины поменялись ролями: говорил больше Бархатнюк, его гости безоговорочно кивали в ответ. Бархатнюк удивлял, искренне ругая президента, по поводу которого все в Молдавии были убеждены, что глава государства – его, Бархатнюка, безвольная марионетка. Он все распылялся, и Анна видела, как сгущается прежняя непринужденная атмосфера, как смущаются его гости и чувствовала, что из-за нее. Возможно, во всем было виновато шампанское. Два последующих бокала ненадолго отстали от первого, и Анна, еще вчера морщившаяся от одного изображения Бархатнюка на экране, теперь ощущала себя хозяйкой здесь, в его доме. В одном из его домов, поняла она.
Там, где среди женщин разгорелось бы беспощадное соперничество, мужчины готовились к расставанию. Они еще поговорили о каких-то трансферах, упомянув с десяток зарубежных банков, из которых для Анна не пустыми звуками были, пожалуй, лишь «Сити», «Пиреус-банк» и, само собой, «Сосьете Женераль». Бархатнюк мрачнел, и его настроение передавалось присутствующим. Всем, кроме Анны. Даже прощались мужчины торопливо: обнялись, но провожать гостей Бархатнюк не вышел.
Сделав еще пару глотков шампанского, Анна наклонила голову набок. Так профиль Бархатнюка выглядел еще забавней и, поняла она, еще привлекательней. Она видела перед собой самца, за недовольством которого невозможно было утаить комок энергии. Она чувствовала ее, энергия отзывалась пульсом у нее в горле. Как же она была непохожа на неуловимую энергию Виктора!
Поначалу Анна находила в этом особое удовольствие – улавливать настроение мужа, настраивать себя как сверхчувствительный локатор и наносить вовремя неотразимые удары. Он казался ей капризным ребенком, с которым невыносимо до тех пор, пока не настраиваешься на его волну. После этого наступали, пусть и минуты, но рая. Она и настраивалась, пока им обоим не надоело. Пока не развалился старый шелкографский станок и в памяти Анны не потускнели, как старые фотографии, впечатления об их первом сексе.
Это было, по большому счету, изнасилование. С Виктором они встречались уже два месяца и на что-то большее, чем поцелуй в уголок рта, пока не рассчитывала. Она даже решила, что ей изменил нюх, и теперь вместо остроумного парня с выпирающими от худобы скулами ей мерещился угасающий тюфячок, и даже его букеты, неизменные алые розы пугали ее, когда она представляла, сколькими привычками им придется обзавестись, став семьей.
Развязка случилась неожиданно. В тот вечер в клубе «Беакс» Анна позволила себе лишнего, смешала светлое пиво с темным. В разгар медленного танца ее замутило, и Анна, вырвавшись из объятий Виктора, едва добежала до туалета. Преследователя она не заметила, но как только унитаз обдала первая зловонная струя, за ремень на джинсах ее схватили чьи-то цепкие руки. Она вырвала еще трижды, успев оглянуться между первым и вторым извержением, когда Виктор уже стаскивал с нее джинсы. После приступа ей сразу полегчало и смыв рвоту, Анна оперлась о бачок, дожидаясь финала. В кабинке воняло прокисшим спиртом, Виктор дышал все чаще и когда издал первые стоны, Анна отпрянули и прижалась спиной к перегородке, позволив ему кончить в унитаз. Она впервые видела его член, чуть вздернутый и не обрезанный, первая струя из которого разбилась о стенку бачка. Анна никогда не говорила мужу о том, что не будь тех нескольких минут в туалете ночного клуба, вряд ли она вышла бы за него замуж.
От всех своих мужчин Анна всегда хотела ясности, силы и напора. Мужчины-загадки ее интересовали лишь до тех пор, пока не обнаруживалось, что за букетами, горячим шоколадом в одном и том же кафе и еженедельными походами в кино скрывается невротик с уймой комплексов, от одного из которых он надеелся избавиться с ее помощью. С такими Анна быстро раставалась, ее не вдохновляла перспектива быть секс-наставницей для вечных подростков. Теперь невозможно было поверить, что когда-то она искала силы, а не компромиссов, верила в страсть и презирала жалких мужчин. Муж сделал ее кроткой, не касаясь ее и пальцем, хотя Анна и была согласна на побои взамен непрекращающейся бури в постели.
Все было не так, как раньше, и все-таки все снова упростилось. Поднявшись, Анна подошла к Бархатнюку и положила руки ему на плечи. По его телу пробежал короткий разряд и он поежился как от холодного компресса.
В дверях возник комбинезон. Ее поползновение в камере не скрылось от него – весь дом был, понятное дело, под видеонаблюдением – и он решил перестраховаться. Бархатнюк поднял голову, и Анна, держась за плечи Бархатнюка, без боязни смотрела в глаза комбинезону, понимая, что с такой поддержкой она не может не выиграть. Она вспомнила отца – это ведь он научил ее в детстве спасаться от дворовых собак. Главное, говорил папа, не пытаться бежать. Застыть перед псиной, ни на секунду не упуская из вида ее глаза. Собака всегда тушевалась первой, опускала взгляд, поджимала хвост и трусила в сторону, пропуская девочку, которой еще минуту назад намеревалась прокусить ляжку.
Потупился и комбинезон. Потоптавшись для вида, он исчез, и Анна поняла: теперь все зависит только от нее самой. Против поглаживания плеч Бархатнюк не возражал, но Анна не остановилась бы, даже если бы он вскочил, чтобы влепить ей пощечину.
Все еще массируя плечи и шею, Анна медленно присела за его спиной. Осторожно, чтобы не выдать себя даже дыханием, она наклонилась вперед и коснулась губами его правого бока. Бархатнюк сотрясся всем телом, задрал руку и попытался отпрянуть, но ее рука уже скользнула по его груди. В ее глазах мелькнул его взгляд, полный удивления и недоверия, но все, на что она могла смотреть сейчас, был вздернутый треугольник посередине его верхней губы. Она закрыла глаза и ринулась ему навстречу.
***
Проснулась она от качки и тошноты. Накануне ее корабль затонул – от избытка любви и алкоголя на борту. Теперь ее раскачивали – не волны, а чьи-то руки. Будили и никак не могли добудиться.
Она слишком давно не испытывала похмелья, с мужем они так и не завели традиций вечерних пьянок в качестве замены сексу. Болела ли у Анны теперь голова? Для начала надо было хотя бы определиться, с какой стороны у нее глаза. Уши были с боков – это стало понятно, когда она услышала гул. Потом поняла, что это голос, потом – что знакомый голос и, наконец, разобрала слова.
– Воды, дайте ей воды.
Комбинезон – это был его голос. Как только Анна поняла это, в нее стали вливать воду. Она вскрикнул, открыла глаза и захрипела, захлебываясь. Заступиться за нее было некому, Бархатнюка рядом не было.
Чтобы убедиться в этом, ей пришлось долго откашливаться. Она, наконец, прозрела, проснувшись – да еще как – в своей собственной квартире, сидя на собственной кровати в спортивном костюме собственного мужа в окружении людей, по поводу которых стоило подумать, являются ли они теперь ее собственным личным кругом.
Комбинезон стоял слева от кровати, у шкафа. Будь он ближе на пару метров, Анна вряд ли смогла бы поднять голову, чтобы убедиться, что это действительно он.
– Ну надо же! – покачал он головой. – Надо же, зацепилась.
Должно быть, он помнил что-то, чего не могла вспомнить она. Пока же Анна точно могла сказать, что в первый раз у нее с Бархатнюком случилось прямо за столом, вернее на столе, с которого она собственноручно смахнула тарелки, бокалы, бутылки. Уже лежа Бархатнюк попытался взглянуть на пол, словно не веря, что тот усеян осколками дорогой посуды. Анне было плевать: колесо жизни вновь завертелось в полную силу.
Дико устав на столе, Анна потянула Бархатнюка в бассейн и едва об этом не пожалела. На ватных ногах она вошла в воду и поняла, что тонет. Забила руками по воде – это был знак, по которому в Бархатнюке проснулся зверь. Он взял ее прямо здесь, в бассейне, где, должно быть, впервые поднялся шторм, и дельфины, казалось, сойдут с ума. Анне даже показалось, что они пару раз ударялись в стекло, правда, беззвучно. Стекло, как и следовало ожидать, было не только сверхпрочными, но и со звукоизоляцией. На своих любимцев Бархатнюк даже не смотрел, как они не старались поддержать порыв хозяина. Неизвестно, волновались ли дельфины когда-либо так сильно, и все же Анна была почти уверена: никто из гостей Бархатнюка даже в мыслях не пытался разбить в этом доме даже самый невзрачный стакан.
Ну а затем – да, затем была спальня. Выпили они много, мешали мартини с абсентом, снова шампанское и какой-то неземной, тягучий как нуга, ликер. Стирали границы между реальностью и забытьем, между страхом и страстью и все, что доставалось Анне – мужское тело. Горячее, влажное и ненасытное.
– Надо же, – повторил комбинезон.
Все это время в голове Анны раздавался какой-то стук, и лишь сейчас она поняла, что это комбинезон, спрятав руки за спину, барабанит по дверце шкафа.
Ознакомительная версия.
