Полазав по углам, скромные и старательные работяги находят дыру за чугунной ванной. Жена бежит за цементом, а муж просит бутылку. Нет, не пить. Подойдет любая стекляшка. Разбивает пустую банку из-под майонеза и утыкает дыру острыми кусками стекла. Чтобы наверняка. Чтобы грызуны напарывались и истекали кровью.
Еще несколько дней Криста по инерции живет в страхе.
Что, если нечистая сила проделает новые ходы в ее жилище?
А вдруг ее Крыс остался в доме и теперь хочет, но не может выбраться?
Загнанный зверь…
Но по ночам – тихо. Мыло, губки никуда не падают…
Криста задвигает листы с нетронутым слоем муки под ванну, под угловой диван на кухне, потом перестает проверять, есть ли на них следы, а потом аккуратно, чтобы не просыпать, складывает и выбрасывает их в мусорное ведро…
На ночь забывает водворить тазик с водой в дверной проем спальни…
В продолжение пути
Василиса
Вроде бы радуйся, Василиса: добилась, чего хотела. Правильно поставила задачу, организация выставки – грамотное решение… Семейные ценности в целости.
Они же, их отношения, восстановились, но не замерли в удобной для Василисы позе.
Успех изменил Герку.
На вернисаж уезжал домашний муж, благодарный жене за все ее хлопоты, почти в рот смотрел.
Я же еще и приукрасила героя дня, галстук купила под цвет его голубых глаз. Послушно надел, хотя, как многие недалекие мужчины, терпеть не может визуализированных ошейников, до последнего сопротивляется. А хватку виртуальных цепей не замечает.
В полупустой галерее прямо испугался. Побледнел, синева глаз подвыцвела. И так не взрослый, а тут прямо как мальчик. «Вдруг никто не придет?» – схватил за локоть и не отпускает. Больно. Нужно его успокаивать, а сама тоже похолодела – цепная реакция. Страх очень даже заразен.
Провал?
Обозлится именно на меня.
На минуту из головы вылетело, что богема никогда вовремя не является. Неприличным считается. И элементарное правило у нас действует: чем позже предъявил себя, тем выше твой рейтинг.
В общем, держался за мою юбку, то есть за брюки, но, когда набежал народ и журналисты, мною же затащенные… Пришло почти три четверти из извещенных. Неплохой процент. Проигнорировавших надо будет запомнить…
А Герка согрелся, глаза снова посинели. Спина выпрямилась, и он так несуетливо держится в центре внимания. Высокий, узкобедрый, плечевой пояс что надо, шикарную стрижку сделала ему моя Стелла.
Мой.
Горжусь.
Но он… Охапку веников в целлофане из рук не выпускает, с ними стоит под зрачками теле– и фотокамер, не с женой. Мне даже цветочка не отдарил. А я нарочно далеко не отхожу. Когда очередной букет ему суют, думаю: ему же не удержать столько цветов, вот сейчас догадается и передаст мне хоть эти три крепеньких тюльпанчика. С гласным, четко проартикулированным «спасибо». Чтоб все поняли, кто тут главный, кто вдохновитель и организатор.
Нет…
Василиса решила потерпеть до банкета. Заранее села в торец стола, рядом – единственное место, ясно же, для виновника торжества. Он замешкался, вслушиваясь в ритуальные похвалы, потом не стал далеко пробираться, а скромно устроился с краю, рядом с Кристой.
О чем они там ворковали?
Всю обратную дорогу промолчал, дома лишь небрежно бросил, не глядя в глаза:
– Цветы не забудь в воду поставить.
Сдержалась, не огрызнулась даже. Наблюдаю.
Модельки теперь побоку. Он – художник. Со всеми вытекающими.
– Художники живут в другом пространстве. Недоступном даже такой умной карьеристке, как ты, – совсем несклочным тоном объявил очнувшийся гений.
Коммерческие заказы перестал брать, на пленэр выезжает: задумал, мол, серию портретов бомжей. Ищет лица, похожие на рембрандтовских старух и стариков.
– Посмотри вот хотя бы на этого… Даже на пробнике видно, как он понимает другого… того, на кого смотрит. Речь интеллигентная… Борода… Видишь? Чистая, подстриженная… От него не пахнет. Вон заплатка на пальто. При мне ставил. А о себе мало что помнит. Когда-то избили… Память вышибли, но что-то осталось. Вера осталась. Вера в то, что найдет дочь. Не ропщет и не отчаивается.
Все ищут… Криста вон тоже кого-то потеряла… Отца или дядьку – не помню.
Да ладно, мне бы самой мужа не профукать.
Эх, Герка… Тоже мне, конфуцианец. Маргинал по натуре… Тянет человека к отбросам…
А тут еще в периодике кучка материалов ему в поддержку. Авторы большинства, конечно, подлизываются к Василисе, частично оплачены спонсорами, а плоды – все Герке.
Совсем испортят мне мужа!
Хотя бы в своей газете она остановит это безобразие!
Поздновато осенило. Уже написано и запланировано в красный газетный угол. А Ефим в Лондоне. Можно, конечно, позвонить ему… Прямая связь есть… Удивится. Вот так, явно, пока еще не вмешивалась в его работу. Нет, не тот случай, чтобы испытывать на прочность их связь.
Повезло: дежурит замзавша. Удается затащить ее в буфет и слегка подпоить. Подшофе она как шелковая – сама сократила статеечку и засунула ее, обкорнанную, неиллюстрированную, обезглавленную, в подвал, где та затерялась среди мелочовки. Не переусердствовать теперь. Надо, чтобы этот эпизод стерся из памяти алкоголички-любительницы, а то еще проговорится Герке…
Ну, дальше – дело техники.
Несколько раз промолчать с правильным, чуть скорбным выражением лица, когда начинают хвалить Геркины работы. Мол, спасибо, но я-то знаю ему цену. Еще и сама набираешь очки как объективный эксперт с безупречным вкусом.
Пришлось перехватить несколько звонков. Герка в ванной, отмывается после очередной «мусорной» фотосессии. Вода льется, он поет, а его мобильник звонит. Или он в сортире… Пару-тройку раз ответила, что он не дает интервью, не передала просьбу перезвонить…
Летучее это вещество – популярность. Там наткнулась на препятствие, тут – и все, крылышки у нее сникли.
А Герка-слабак, успевший всего-то за месяц привыкнуть к восхвалениям, в условиях информационного молчания вмиг сдулся. Без скандалов, без объяснений понял свое место. Правда, что-то быстро стало кончаться виски из холодильника.
Но ничего, отправлю его на месяцок в теплое место у моря. С Милечкой и няней.
Криста не сразу узнает голос звонящего. Говорит он тихо, медленно подыскивая самые обычные слова. И так робко звучит, что язык не поворачивается сказать даже вполне вежливое: «Простите, я вас не узнаю…» Выйдет как оплеуха.
Благодарит за отзыв.
Какой? Где? В пяти местах отметилась только за последнюю неделю…
– А вы бы не хотели посмотреть мои последние работы?
Понять бы еще какие…
Молчание абонент истолковывает правильно. Не обижается, а поясняет:
– Вы написали, что портреты у меня говорящие… Сделал новую серию. Очень уж интересные лица попались!
Уф, понятно. Про визуальное искусство последний раз написала давно, почти месяц прошел. Так это Гера… Припозднился с признательностью…
– Конечно, мне интересно, – почти не лукавит Криста. – При встрече непременно посмотрю…
Но тихоня вдруг становится цепким. Настаивает. И никаких отмазок в голову не приходит. Язык брякает:
– Я сейчас пол протираю.
– Так я помогу с уборкой, давайте адрес.
И даже не спросила, откуда едет, скоро ли доберется… Ладно, успею домыть.
Криста меняет воду в ведре, лезет под кухонный стол, громко напевая – для куража и для страховочного распуга, – боязливо тянет руку с тряпкой под угловой диванчик. Все еще боится коварного Крыса.
Наконец последний участок – прихожая. Не включая света, в коридорной полутьме Криста по очереди поднимает сапоги, ботинки, туфли – протирает угол, в котором они стоят. Выжимая сполоснутую тряпку, чувствует: под пальцами что-то лопается.
Что?
Приподнимается, разгибает спину и дергает за шнурок выключателя. Раз, другой… Лампочка загорается с третьей попытки. Надо бы поменять устаревшую систему… Криста пытается отвлечь себя посторонними заботами.
Но рассмотреть все равно надо.
Что это?
На указательном пальце – ошметки белого… Кисть дергается, смахивая желеобразную массу. Фу! Омерзительно.
Откуда?
Не сходя с места, она оглядывает пол. Нигде ничего… На всякий случай тщательно прополаскивает тряпку, меняет воду в ведре и возвращается в прихожую. Поднимает круглый многоцветный половичок собственноручной вязки, лежащий у порога, и…
Звонок бьет по голове.
В ужасе, ничего не соображая, открывает дверь.
Гера.
В его глазах, как в зеркале – объективном, не пытающемся оценить (женскость) и осудить (затрапезный вид), – Криста видит себя: волосы небрежно пришпилены к затылку, домашние джинсы закатаны до колен, потерявшая цвет майка обтягивает грудь, отдыхающую от лифчика. В одной руке тряпка, в другой – половик, голова опущена, а у босых ног кишат толстые белые черви… Похожие на отрубленные детские пальчики…
