Ознакомительная версия.
– Мам, да все у него в полном порядке!
– Ну почему ты так уверена, дочь?
– Да потому что знаю! Только сегодня с ним по телефону разговаривала…
– Сегодня? Правда? Он на домашний звонил, да? И что? И где он живет? Что с ним? Он прямо сюда звонил? Когда? – взволнованно встрепенулась Ася. Вцепившись в Светкины плечи, она принялась трясти ее изо всей силы, словно пытаясь добыть таким способом побольше информации о Пашкиной жизни.
– Мам, прекрати! Ну что ты меня трясешь, ей-богу! Я-то в чем перед тобой провинилась? Пусти, больно же! Говорю же – все в порядке с ним!
– А где, где он сейчас живет? Он адрес тебе сказал?
– Нет, я и не спрашивала… На фига мне его адрес? Они, по-моему, вообще собрались уезжать куда-то…
– Куда? Зачем уезжать?
– Не знаю!
– Ну почему, почему ты не спросила, Свет? Господи, с ума я с вами сойду…
– Вот этого совсем не нужно делать, мамочка! И вообще, бросай свою дурную привычку – с ума сходить! Пойдем лучше поедим чего-нибудь. Я голодная – жуть! У нас в доме еда какая-нибудь имеется, а?
– Да вон – в сумках полно всего… – кивнула Ася головой в сторону притулившихся к ногам кошелок. – Набрала вкусностей всяких, хотела Пашку подкормить…
– Ну так и меня подкорми! Я тоже твой ребенок, между прочим! Забыла, что ли? А то все Пашка да Пашка… Пойдем, мамочка, вставай! Сейчас мы с тобой чаю попьем, поедим, еще сыночка твоего любимого душевные песенки послушаем…
Ася послушно поднялась со скамеечки и понуро поплелась за Светкой на кухню. Усевшись за стол и положив усталую голову на руку, принялась следить за дочкиными хлопотами, потом тихо произнесла ей в спину:
– Свет… А можно тебя попросить? Если Пашка еще позвонит, ты скажи ему… Ну, в общем… Скажи ему, что он во всем прав… И еще скажи, что я все, все поняла. И прошу у него прощения. Он поймет. Так и скажи: мама у тебя прощения просит… Ладно?
– Ладно, мам, – серьезно проговорила Светка и посмотрела на нее долго и внимательно, – обязательно скажу, слово даю. Только он на тебя и не сердится вовсе.
– Ну, все равно… Все равно скажи… Свет, а голос у него какой был?
– Да нормальный. Голос как голос.
– Ну, не встревоженный? Не больной? Не грустный?
– Мам, ты опять?..
– Все, Свет, не буду больше. Хотя чего уж там – буду, конечно. И волноваться буду, и звонка его ждать буду…
А Татьяна сидела на своей кухне совсем одна. Так же налила себе чаю, так же грустно положила большую голову на руку. И задумалась. Собственно, мыслей особых в голове не было, просто звучал и звучал, будто доносился издалека, тонкой, слабой ноткой Маргошкин голосок: «Мам, вы же любите друг друга… Чего вам воевать-то…» И, будто подхватывая его на лету и не давая исчезнуть, выплывал откуда-то и сегодняшний Асин тихий голосок: «Кот твой, по-моему, очень тебя любит…»
Татьяна и сама это знала. Знала, что любит. Да и она его тоже – чего уж там говорить. А только почему-то сидит одна на своей кухне, несмотря на наличие обоюдного супружеского чувства. Как-то так получилось, что не захотели ни Кот, ни Ритка принять ее любовь, забраковали ее чувства на корню. Как будто у нее, у любви этой, кем-то определенный и установленный стандарт есть. Она же у всех разная все-таки. У кого спокойная и ровная, у кого страстная и ревнивая, а у нее вот такая, со своей собственной придурью – с высокими для любимого целями, с самоотдачей, с самоотверженностью, с одержимостью, наконец… Татьяне же действительно за него обидно! Такой умный мужик – и всего лишь учитель в дурдоме… Что она, для себя старалась? Она ж его хотела в люди вывести! От души хотела. Потому что любила…
И Ритка тоже хороша – обиделась она, видите ли. Надо было наорать на нее как следует да подзатыльника крепкого отвесить – тогда бы, может, по-другому отреагировала. И не звонит, поганка… Не нужна ей мать, выходит. Убежала за своим Пашкой и про мать забыла. И что теперь Татьяне остается? Сидеть да переживать, да бить себя в виноватую грудь кулаками?
Она вздохнула еще раз и, отодвинув от себя чашку с давно остывшим чаем, вытащила из лежащей на столе пачки сигарету, начала искать глазами зажигалку. Не найдя, встала и подошла к окну, оглядела в ее поисках подоконник. Потом, всхлипнув, вдруг смяла сигарету, и уткнулась горячим лбом в прохладное оконное стекло, и заплакала горько, тяжело и отчаянно, сотрясаясь крупным телом.
Страшно, наверное, когда тебя никто не любит. Но еще страшнее, когда твоя любовь, какой бы она ни была – хорошая или плохая, с придурью или нет – оказывается никому не нужной…
В томительной и изматывающей душу неизвестности прошли для Аси следующие две недели. Пашка так и не позвонил ни разу – ни ей, ни Свете. И Маргошка тоже не торопилась сообщать родителям о своем местонахождении. Ася звонила Татьяне практически каждый вечер, слушала ее прерывающийся, сиплый от случившейся сильной ангины голос и все больше проваливалась в свое материнское отчаяние. А однажды, когда Татьянино сипение совсем уж поплыло в трубке вязкими и размытыми, невнятными от высокой температуры фразами, подхватилась и побежала к ней домой, ругая себя на чем свет стоит – человек практически в бреду лежит, а она даже и навестить не догадается…
Звонила Ася в ее дверь долго. А когда Татьяна, провозившись порядочно с замками, наконец открыла ей, то Ася тут же схватилась рукой за сердце – женщину было просто не узнать. Больная, неопрятно всклокоченная огромная старуха стояла перед ней, зябко кутаясь в отвороты халата и сотрясаясь крупной дрожью. Глаза ее в обрамлении темных кругов лихорадочно блестели, как это бывает обычно при высокой температуре. Посмотрев на Асю долгим размытым взглядом, будто не узнавая, Татьяна повернулась, пошла в комнату и легла на диван, поджав под себя руки и подтянув коленки к подбородку. Почему-то напомнила она Асе огромную больную птицу, пристреленную непутевыми охотниками и оставленную умирать в одиночестве…
– Тань, у тебя же в холодильнике совсем пусто! Давай я в магазин схожу! А может, тебе пока чаю сделать? Ой, да у тебя даже и чая нет! Господи! Что же это такое… А ты лечишься чем, Тань? Лекарства у тебя где?
– Да ничего не надо, Ась… – хрипло проговорила Татьяна, не открывая глаз. – Ничего не хочу… Я умереть хочу…
– Что, совсем рехнулась, что ли? Умирать она собралась – здрассте-нате! Мы еще детей своих не разыскали, между прочим! Вот когда разыщем, тогда и умирай себе на здоровье, сколько захочется! Говори давай, что купить! Тебя же кормить срочно надо…
– Ой, правда, Ась, ничего не хочу. Плохо мне.
– Жар у тебя, да? Голова болит? Горло?
– Нет. У меня душа болит. Очень, очень сильно болит…
– Ну, знаешь! У меня, между прочим, тоже душа страдает! Только я, в отличие от тебя, пока Пашку своего не разыщу да прощения у него не выпрошу, уж точно умирать не стану! И тебе не советую! Ишь, умирать она собралась…
Ася молнией слетала в магазин и аптеку, накупила кучу всяких таблеток и положенных при такой сильной ангине прочих лекарственных средств, заставила Татьяну чуть ли не силой выпить крепкий куриный бульон, потом принялась за уборку в квартире. Татьяна следила за ее действиями из-под опущенных ресниц, потом, с трудом усевшись на диване и откинувшись на подложенную под спину большую подушку, тихо проговорила:
– Ась… А может, нам их через милицию поискать? А что? Напишем заявление: пропали, мол, дети, ушли из дома…
– А возьмут заявление? Они ж вроде и не дети уже!
– Обязаны взять. Ты сходи в милицию, Ась. Пусть их найдут…
– Ой, не знаю… Боюсь, Пашка на меня опять рассердится за это заявление…
– Зато знать будем, что живы. Подумаешь – рассердится! Сам виноват! Нет чтоб матери позвонить… Так сходишь?
– Ладно. Завтра видно будет…
Насчет обращения в милицию Ася очень сильно сомневалась. И еще – она просто боялась туда идти. Давало о себе знать выработанное телевизионными и книжными страшилками представление о милиции как о сплошном скопище «оборотней в погонах». А вдруг по ее заявлению эти самые оборотни поймают ее Пашку и закуют в кандалы-наручники? А вдруг они ему больно сделают? Но предпринять что-то все равно было необходимо, и ей очень уж хотелось сделать это как можно скорее. Потому что метаться в беспокойных, тщетных ожиданиях не оставалось уже никакого материнского терпения… Не выдержав, Ася и пошла на следующий же день за советом к Коту. И не за советом даже, а за конкретной помощью. В конце концов, отец он своей Маргошке или кто?
– Кот, ты должен сходить со мной в милицию! – огорошила она его с порога. – Собирайся, и пошли!
– Ты что, Анастасия? С глузду съехала? Неужель того маньяка из подворотни разыскать решила? Чего-то ты поздновато зажглась…
– Я серьезно, Кот! Уже сколько времени ни от Пашки, ни от Маргошки твоей ни слуху ни духу! Их надо искать, Кот! А вдруг с ними случилось что-то?
– Господи, да ничего с ними не случилось, не нагнетай.
Ознакомительная версия.
