Через полтора года, взвалив на плечи тяжеленные рюкзаки, они шагали по той же тропе, которая привела Генриха тогда на больничную койку. А перед ним маячила спина бывшего соседа по палате с его неизменной иронией: «И на хрена я опять сюда приехал! Наверное, чего-то недополучил!» Они ржали, как молодые жеребцы, и медленно продвигались наверх.
На пятой палубе круизного лайнера «Лирика», совершающего очередной рейс в Атлантическом океане по экзотическим островам, собралась разнообразная и интересная публика. В основном это были итальянцы, глубокие старики и старухи, где-то в глубине души мечтающие умереть красиво – во время роскошного путешествия, а не дома, в кровати, обложенным грелками со всех сторон в помощь уже остывающей крови.
Публика была разодета в смокинги и вечерние платья по случаю устроенного капитаном приема, где он представлял пассажирам высший офицерский состав команды корабля. Туда затесалось и несколько человек среднего возраста, и пара вертлявых юнцов, насмотревшихся фильмов про итальянскую мафию и теперь старательно изображавших «крестных отцов».
Один из них постреливал глазами вокруг с таким выражением лица – пусть кто-нибудь только дернется, и он сотрет его в порошок. Но старики его не замечали, они радовались этому маленькому празднику, устроенному в их честь, и наслаждались каждой минутой, поднося дрожащей рукой ко рту бокал с шипящим шампанским. И скорей всего, многие из них действительно имели непосредственное отношение к тем далеким годам, когда бились насмерть между собой преступные кланы. А сейчас это были приятные старички с добрыми лицами.
Мне тут нравилось все, за исключением вечерних приемов, где была обязательная форма одежды «гала», что просто сводило меня с ума. Вечерние платья на старушках, которым далеко за семьдесят, галстуки-удавки под горлом у их седовласых спутников создавали впечатление, что это просто репетиция перед похоронами, и они прикидывают, в чем им лучше лечь.
У некоторых джентльменов, с виду еще довольно молодых, вроде меня, белоснежные рубашки и бабочки под горлом не позволяли отличить, кто официант, а кто приглашенный, и только экзотические лица обслуживающего персонала из Индонезии выдавали, кто есть кто.
Многие взоры притягивала к себе крупная женщина в красном, лет сорока пяти. С первого взгляда было видно, что она готовилась к этой поездке очень серьезно и спать одна не собирается, поэтому она надела обтягивающее яркое платье, рассчитанное на сексуальных гурманов. Оно подчеркивало каждую складку ее тела, демонстрируя всем, что голодать ей не приходится, и то, что где-то люди недоедают, – это не про нас.
Мне же она напомнила самый большой страх моего детства, здоровенную породистую свинью в деревне у бабушки – правда, та была не красного, а розового цвета, и я ужасно ее боялся, когда она смотрела на меня сквозь прорези деревянной ограды своими маленькими ненасытными глазками. Но потом, когда хрюшку закололи перед Рождеством, мне стало ее безумно жалко, и за праздничным столом я наотрез отказался есть отбивные из знакомой свиньи.
А сейчас, несмотря на теплый вечер, почему-то захотелось сала с водкой вместо холодного шампанского.
Языковой барьер оставлял мне на выбор два варианта – прикидываться глухонемым или просто на любой вопрос глупо улыбаться. И я выбрал улыбку, кляня себя за то, что не выяснил до поездки, будут ли тут мои соотечественники, с которыми можно опрокинуть по стопке водки и обсудить мировые проблемы.
Бармен, чернокожий верзила, скучающе смотрел по сторонам, ожидая, что кто-нибудь хоть что-то закажет. Но публика, одетая в дорогие вечерние платья и костюмы, поблескивая драгоценностями, пила дешевое бесплатное шампанское и не изъявляла желания тратить деньги на более качественный продукт.
Несколько фужеров кислого шипящего напитка привели меня в более подходящее настроение, и сразу очень захотелось общения. Но общаться, не зная итальянского, можно было только с самим собой. Праздник вокруг явно обходил меня стороной, потянуло на зевоту, и я потихоньку стал пробираться к выходу на верхнюю палубу.
Огромные винты взбивали темно-синий океан и оставляли за лайнером широкий бирюзовый след с белой пенной каймой. Безбрежные просторы постепенно окутывала своим покрывалом ночь. С одной стороны на небе уже стали появляться звезды, а с другой на горизонте был виден след утонувшего солнца. Теплый ветер обдувал лицо и лохматил волосы своей невидимой рукой. Было скучно и одновременно как-то очень хорошо, наверное, потому, что некуда и незачем было спешить. Просто стоять, опершись на борт, смотреть в темноту и ни о чем не думать.
Я долго стоял один на корме и с высоты десятого этажа разглядывал далекие огни кораблей, наслаждаясь приятными мгновениями, о которых я грезил еще в детстве, начитавшись книг о великих морских путешествиях. И, погруженный в свои мысли не заметил, что неподалеку от меня стоит еще один человек, устремив свой взгляд в черную даль так, словно он мог разглядеть за ней что-то невидимое мне. Потом, словно очнувшись, он посмотрел в мою сторону и приветственно кивнул мне головой. Я кивнул ему в ответ. Мы еще долго так стояли молча. За это время я смог его рассмотреть. Это был мужчина далеко за семьдесят, но стариком его называть не хотелось – он был подтянут и строен, чего нельзя было сказать обо мне. Темный костюм элегантно облегал его фигуру, а вместо галстука поверх рубашки был повязан цветной платок, и я подумал, что он похож на француза. Седые, длинные и густые волосы и черные усы на худом, испещренном морщинами лице делали его похожим на художника или писателя. Я старался разглядывать его незаметно, скосив глаза, но он был весь в своих думах, и мое присутствие его совершенно не волновало. Вскоре откуда-то набежал прохладный бриз, и я спустился вниз.
Огромное окно во всю ширину каюты раздвигалось в разные стороны, открывая выход на лоджию, где стоял небольшой столик и два удобных раскладных кресла красного дерева. Вид на океан здесь был ничуть не хуже, чем наверху, просто был ограничен одной стороной, немного не хватало простора, что открывался с верхней палубы. Но зато тут была бутылка виски, любимая женщина и широкая удобная кровать.
Утро. Небо переливалось разноцветными красками, оно становилось светло-зеленым, потом превращалось в розовое с ярко-белыми вкраплениями, через секунду все исчезало, и уже желтый с красным играл в облаках у горизонта. Вдруг, непонятно почему, все как-то поблекло, и в одно мгновение из океана вырвался ввысь яркий столб белого света, разлившись по всему небу. Я без остановки щелкал камерой, пытаясь запечатлеть это торжество света, заранее зная, что никакая фотография этого не передаст.
Каждое утро я стою на палубе с камерой в руках, пытаясь сделать редкий кадр, и всякий раз встречаю на ней человека, которого про себя прозвал французом. Он просто любуется восходом и уходит, только когда солнце полностью покажется из океана.
Во время завтрака он сидит через два столика от меня в окружении трех элегантных пожилых дам. Они неторопливо разглядывают меню, а потом заказывают у предупредительно стоящего неподалеку официанта, как я заметил, каждый раз почти одно и то же – горячие булочки, йогурт, фруктовый салат, омлет и черный кофе, молоко отдельно. Утром тут практически все заказывают одно и то же. Молодежь насыщается быстро и убегает на верхнюю палубу понежиться на солнце, а остальные чинно поглощают завтрак, запивая его горячим, ароматным кофе.
Мне интересны эти люди – за их плечами более семи десятков лет, сколько бы они могли мне рассказать увлекательного из своей долгой и, надо полагать, далеко не серой жизни. Но это несбыточное желание, пройдет еще немного времени, и они унесут истории своих жизней навсегда.
Я долго бродил по палубам, разыскивая свою жену, и уже начал волноваться. Через несколько дней после отплытия из Генуи на лайнере появилась пара человек с загипсованными руками, а у одной женщины была до колена забинтована нога. Океан, качка, – всякое бывает.
Она стояла на корме, там, где я любил по утрам щелкать камерой, рядом с тем самым интересным пожилым мужчиной, и, к моему удивлению, разговаривала с ним.
Мы познакомились, его звали Владом, он и вправду оказался почти французом и очень неплохо говорил по-русски.
Утром они вместе поднимались на лифте, он спросил у нее что-то на итальянском, она улыбнулась в ответ и непонимающе пожала плечами, он перешел на французский, потом на немецкий, и только когда добрался до английского, она смогла объяснить, что она русская.
Он очень обрадовался и сказал: «Я так люблю русских! Во время войны нас с женой сослали в Казахстан. Я был в польских войсках инженером, и, если бы не русские, мы бы там не выжили». Так началось наше знакомство. Русские сослали его, и они же помогли ему выжить, а он их за все за это еще и любит!?
