Ознакомительная версия.
Я отца разбудила, говорю, давай, Миша, послушай – или я с ума сошла, или что?
Он прислушался – точно, говорит, поезд. Не иначе какие-то секретные подземные дела. Надо, говорит, поутру двигать отсюда поскорее. И не болтать.
Так мы и сделали. Даже Толе с Петькой не рассказали.
А потом уже отец ходил в те места один, и кто-то из местных мужиков ему рассказывал: мол, в этих лесах подземные аэродромы и другие чудеса. Бывало, идешь в лес за ягодой – и вдруг военный появляется. И так же исчезает. Люди говорят, что там секретные лифты, которые прямо в подземелья уходят.
– Новая Ляля – это ведь очень далеко от Перевала… – сказала я.
И тут мама взмолилась:
– Расскажи!
Пока я пересказывала ей саму историю, стало совсем темно. Что поделаешь, январь, темнеет («темнает», как говорят на севере) рано.
– И ты вот так сидишь каждый день, читаешь всё это и тут же пишешь?
– А завтра еще и на улицу выйду. Завтра – годины, пойду к ребятам на могилу.
– Может, почитаешь что-нибудь для меня, на ночь? Мне интересно.
Не самое подходящее чтение на сон грядущий, но она сама попросила.
Я уступила маме кровать, а себе постелила на раскладушке, рядом. Шуми долго не мог решить, где он будет сегодня спать, наконец всё же пришел ко мне, свернулся колесиком.
Читала вслух дневник участницы похода З.Колмогоровой.
...
24 января 1959 г. Вчера вечером, около 9-00, погрузились в поезд № 43. Наконец-то. Нас 10 человек. Биенко Славик не пошел, не отпустили. Едем вместе с группой Блинова. Весело. Песни. Около 8 утра приезжаем в Серов. На вокзал не пускают, поезд на Ивдель идет в 6-30 вечера. Ищем помещение. Попытки попасть в клуб (справа от вокзала за столовой), в школу неудачны. Наконец находим ж/д 41-ю школу (метров 200 от вокзала), где нас очень хорошо встретили.
...
– Сразу тридцатое? Почему?
– Мне кажется, они очень сильно уставали в этом походе. Действительно уставали. Не до дневников было.
...
С утра –17 °С – похолодало.
Дежурные (повторно С.Колеватов и К.Тибо за вчерашний медленный сбор) долго разводили костер, с вечера постановили на 8 минут с момента подъема вставать и освобождать палатку. Поэтому все давно проснулись и ждут эту команду. Но бесполезно. Около 9:30 утра начался пассивный подъем. Коля Т. что-то острит с утра. Собираться никому неохота.
А погода! В противоположность остальным теплым дням – сегодня солнечный холодный день. Солнце так и играет.
Идем, как и вчера, по мансийской тропе. Иногда появляются на деревьях вырубки – мансийская письменность. Вообще очень много всяких непонятных таинственных знаков. Возникает идея нашего похода – «В стране таинственных знаков». Знать бы эту грамоту, можно было бы безо всяких сомнений идти по тропе, не сомневаясь, что она уведет нас не туда, куда нужно. Вот тропа выходит на берег. Теряем след. В дальнейшем тропа идет левым берегом Ауспии, но упряжка оленей прошла по реке, а мы ломимся по лесу. При удобном случае сворачиваем на реку. По ней идти легче. Около 2-х часов останавливаемся на обед – привал. Корейка, горсть сухарей, сахар, чеснок, кофе, запасенное еще утром, – вот наш обед.
Настроение хорошее.
Еще два перехода – пять часов – время остановки на ночлег. Долго искали место, вернулись метров на 200 назад. Место прелестное. Сухостой, высокие ели, словом, всё необходимое для хорошего ночлега.
Люда быстро отработалась, села у костра. Коля Тибо переоделся. Начал писать дневник. Закон таков: пока не кончится вся работа, к костру не подходить. И вот они долго спорили, кому зашивать палатку. Наконец К.Тибо не выдержал, взял иголку. Люда так и осталась сидеть. А мы шили дыры (а их было так много, что работы хватало на всех, за исключением двух дежурных и Люды. Ребята страшно возмущены).
Сегодня день рождения Саши Колеватова. Поздравляем, дарим мандарин, который он тут же делит на 8 частей (Люда ушла в палатку и больше не выходила до конца ужина). В общем, еще один день нашего похода прошел благополучно.
– И через два дня – все? – Мамин голос прозвучал незнакомо, хрипло.
– Да.
– Знаешь, я теперь точно не усну. Ты отдыхай – тебе работать завтра, а я бы что-нибудь почитала…
– Выбирай что хочешь, – махнула рукой в сторону книжных полок.
Мама спросила:
– А можно мне прочитать то, что у тебя уже написано про Перевал Дятлова?
Не хотелось показывать сырую работу, но я не умею отказывать маме.
– Если будешь читать с монитора…
Мама уже усаживалась за рабочий стол.
Не знаю, когда она уснула, видимо, под утро, потому что, когда я собралась выходить, мама еще спала. На кухне пахло вчерашними сигаретами и мамиными духами. Когда я закрыла за собой дверь, тут же вспомнила про компьютер и вернулась, хотя это нехорошая примета, – а я в них, стыдно сказать, верю. Выключила компьютер, показала себе язык в зеркале – и дубль два: закрыть за собой дверь. Мама даже не пошевелилась.
От меня до улицы Гагарина – полчаса пешком. Потеплело, можно спокойно прогуляться, я ведь не была на улице почти неделю. Воздух заполняет легкие и уносит тяжелые мысли куда-то за Шарташский рынок. На улице Восточной открыли два новых магазина, а красивую аптеку убрали. Я с удивлением смотрела вокруг, будто видела свой район в первый раз. Под мостом на Малышева была автомобильная пробка – хорошо, что иду пешком.
– Аня, – негромко окликнули меня из ближней машины, и я увидела Вадика.
Через десять минут черепашьего движения мы все-таки преодолели коварное подмостье и свернули налево, на Генеральскую. Всё это время молчали. Вадик делал вид, что следит за широкой задницей «Волги», которая ехала впереди, а я никакого вида не делала, просто ничего не говорила.
– Хочешь, пойдем со мной, – через силу сказала я.
– Сегодня много дел, но я могу прийти вечером.
Ишь как загорелся, посвежел сразу.
– Приходи. Мама приехала.
Вадик обожает мою мать.
– Тем более. Часиков в восемь с красным сухим.
Не могу же я лишить маму праздника!
По Гагарина мы поднимались в гору. Слева тянулась длинная стена Михайловского кладбища. Прежде я ни разу не была ни на этом кладбище, ни в старинном храме, вокруг которого оно выросло. Кто-то довольно давно рассказывал, что на этом кладбище изнасиловали и убили певчую из церковного хора.
Света сказала правду – недалеко от входа стоял высокий скособоченный обелиск с девятью овальными фотографиями… Знакомые лица на медальонах-фотографиях смотрели на меня в упор. Я снова подумала – какой открытый, хороший взгляд у Рустика! Несмотря на то что здесь похоронены только семеро, памятник поставлен всем дятловцам. Фотографии выглядели новыми, ну, или обновленными.
– Фотографии заменили, – сказала Света, она тихонько подошла ко мне, отделившись от небольшой группы людей. – Теперь бы еще памятник выправить…
Народ шел к братской могиле, которая была огорожена заборчиком, и только теперь я заметила маленькие заснеженные могилки, похожие на детские кровати.
Света шепотом называла мне имена подошедших, и я с интересом смотрела на некоторых – прежде всего, конечно, на Юдина.
На кладбище всё продолжалось недолго: потоптались, помянули, послушали, как ветер пляшет в ветвях… Потом невысокий востроносый блондин, который вел себя очень активно, пригласил всех пройти в какой-то клуб, через дорогу. Пока мы шли, Света представила мне еще одного заметного в дятловской истории человека – Егора Неволина, радиста, бессменного на всем протяжении поисков. Свидетеля от и до.
Блондин рассаживал всех в теплой комнате, мы со Светой бросили сумки у одного из столиков. Были намеки на чай.
Люди собрались самые разные. И много – даже несколько смущало их количество. Поисковики. Однокурсники. Родня. Журналисты. И совершенно левые, вроде меня, господа и дамы. Общение строилось так: каждый представлялся, а потом высказывал свою точку зрения, делился новыми фактами по делу и так далее. Чувствовалось, что схема эта давно отработана. Уже через час стало понятно, что люди, действительно имеющие право (или что) говорить, молчали. Активно выступали какие-то скучные персоны – долго рассказывали о том, как близко они знали туристов из группы Дятлова, и всячески подчеркивали это свое особое знание. Количество людей, которые должны были идти в роковой поход, но не пошли, к концу встречи зашкаливало за все приличные показатели. Всё это походило на заседание тайного общества. Кстати, угощали здесь печеной картошкой, и мне это показалось жуткой пошлятиной.
Мне было неловко, примерно такое же чувство я видела на лице Светы.
Впрочем, какое наше дело? Для всех этих людей, уже давно не юных, ограниченных собственными обстоятельствами жизни, причастность (пусть даже мнимая) к дятловской трагедии стала единственной отдушиной в серой, скучной реальности.
Ознакомительная версия.
