Вскрикнула вдруг принцесса Мита и, подняв глаза, увидел Торан, что все люди у дверей испуганными глазами смотрят ему за спину. Обернулся он и был поражен.
На фоне расколотого молниями черного неба стоял рыцарь в доспехах без шлема, держа в поднятой для удара руке кинжал. В глазах его горел адский огонь.
– Я жив, Торан, жив! Ты не убил и не убьешь меня!..
Голос Черного Повелителя затмил раскаты грома и оглушил людей.
– Ты снова, в который уже раз, проиграл! – слова слетали с губ на безумном искаженном лице с пылающими глазами. – Силы Тьмы во мне, мощь и власть черных сил питают меня!.. Она идет, Великая Тьма, скоро наступит ее время!.. Миром будет править она и я…
Неудержимой волной нахлынула на Торана ярость и не было ей границы. И в этот миг слепящий луч вырвался из Алмаза и ударил в грудь Черного Повелителя. Несколько секунд в том месте, где он стоял, бушевало пламя – жаркое, но не касавшееся ковра. Его языки плясали прямо в воздухе, а потом вдруг враз исчезли.
На полу лежала горстка пепла – все, что осталось от Черного Повелителя. Торан подошел к ней и сбросил ногой вниз, где ее подхватил и развеял ветер…
Конец второй книги
КНИГА ТРЕТЬЯ
ТЕНЬ ПОВЕЛИТЕЛЯ ТЬМЫ
На севере бушевала гроза. Непрерывно гремел гром и небо озарялось яркими вспышками. Иногда белые ослепительные молнии расчерчивали его ломанными извилистыми линиями.
Но гроза бушевала только там, на севере, над замком короля Пантрии, а здесь, на юге могущественной страны, в Секантрумерии, никто не знал, почему природа словно взбесилась.
Люди сидели по домам, с тревогой вслушиваясь в далекие раскаты грома и вой ветра за стенами. Ветер этот заставлял дрожать стекла и пригибал к земле многолетние деревья, которые жалобно трещали, моля его о пощаде. Но небо было чистым, ни одна туча не заслоняла ярких звезд и полной луны. Казалось, все тучи ушли на север, будто что-то притянуло их туда.
В маленьком рыбачьем поселке на берегу далеко врезающегося в сушу залива никто не спал. Во всех двадцати каменных добротных домах горел свет, не был исключением и дом Арбахама – старого рыбака, дед и прадед которого тоже были рыбаками. Вся его семья молча сидела у пылающего очага, глядя на пляшущие в веселом хороводе языки пламени. Мрачное настроение людей не передавалось ему, а его веселость – людям.
Прошло довольно много времени, прежде чем заметили они, что больше не слышат далеких раскатов грома и небо не озаряется вспышками молний. Только ветер по-прежнему выл за окнами, отчего позвякивали стекла, нарушая тишину в доме.
Старый Арбахам поднялся и подошел к окну. Долго смотрел в него, опершись жилистыми руками на подоконник, потом повернул свое суровое обветренное лицо и сказал глухим охрипшим голосом:
– Тхар, сходи посмотри, что с лодками.
Тхар был его средним сыном. Был он худощав и неказист, чем сильно отличался от своих красавцев-братьев, на его хмуром остроносом лице с большими невеселыми глазами редко появлялась улыбка. Он поднялся и молча вышел из дома.
Ветер тут же набросился на него, словно хищник на жертву, заставил поежится и поплотнее запахнуться в рубаху. Тхар пошел к заливу, радуясь тому, что ветер сейчас дует ему в спину.
Надежно привязанные к вбитым в землю деревянным столбам, лодки только отошли от берега, но никакому урагану не под силу было разорвать прочные веревки, связывающие их.
Тхар стоял на берегу, глядя на темные неспокойные воды залива, и пока не собирался возвращаться домой. Он знал, что проверить лодки отец пошлет именно его, и поэтому не спешил возвращаться. Пусть поволнуется. Тхар вообще не хотел назад, домой, в этот проклятый рыбачий поселок, который он ненавидел с детства.
Ветер дул ему в спину. Иногда он срывал с деревьев листья, играл ими и швырял в воду. Поднимал пыль с дорог, кружил ею и опускал где-нибудь за сотни метров. Он подхватывал пепел давно потувших костров и переносил его с места на место маленькими крупинками. Но ветер, сам не зная того, нес с собой не только пепел костров.
Поверженное зло нес он с собой в эту ночь с севера.
Тхар повернулся, и что-то попало ему в глаз. Не успел он и поднять руки, как перед глазами что-то вспыхнуло, и он повалился на землю, как подкошенный.
Выглянув в окно, Амана – колдунья и врачевательница – возвращающуюся после утреннего купания в озере дочь. Но та шла не одна, рядом с ней была Арна – жена Арбахама, маленького роста женщина в накинутом на голову платке, отчего казалась еще меньше. По их торопливой походке и тревожному выражению лиц поняла Амана – что-то произошло. Арна вошла в дом, и колдунья увидела на ее глазах слезы.
– Не плачь, а лучше расскажи, что случилось! – твердо сказала Амана, понимая, что твердость сейчас лучше, чем утешения.
– Тхар вчера вечером вышел проверить, все ли в порядке с лодками. Он долго не возвращался… Мы нашли его лежащим на берегу. Он… он был убдто мертв! – Она не удержалась и, прижав руки к лицу, беззвучно заплакала.
Положив ей руку на плечо, Амана тихо спросила:
– Он ведь жив, правда?
– Да… Только у него что-то с глазом. Он говорит, что песок попал ему, но разве может от этого глаз так распухнуть?
– Все может быть, пойдем посмотрим.
– Мне идти с тобой? – спросила ее дочь.
– Не надо, лучше собери ягод.
…Арбахам лишь молча кивнул вошедшим женщинам и указал на комнату, где находился Тхар. Амана вошла туда и первым делом распахнула маленькое окно, чтобы солнечный свет рассеял царивший в комнате полумрак.
Тхар лежал на кровати и его правый глаз скрывала повязка.
Амана присела рядом, улыбнулась ему, отметив при этом бледность лица юноши. Ничего не говоря, она осторожно сняла повязку.
Тхар зажмурил правый глаз, а потом открыл его, часто моргая. Вошедшая Арна воскликнула от неожиданности. Амана провела рукой по брови Тхара и спросила:
– Опухоль была сильной?
– Очень. Глаза видно не было… Но где же она?
– Что все это значит? – недовольно промычал появившийся за ее спиной Арбахам.
Амана по-прежнему улыбалась, но в глазах ее появилась еле уловимая тревога. Она не знала, что это значит, и это ей не нравилось.
В этот момент послышались шаги и в комнату вбежал старший сын Арбахама. Он не обратил внимания на чудесное исцеление брата, был он чем-то возбужден, глаза его блестели, а на щеках пылал румянец.
– Черный Повелитель повержен! Торан убил его и вернул Колдовской Алмаз! – и он беззаботно рассмеялся.
Все поддержали его, даже лицо Арбахама озарила улыбка. Но от зоркого взгляда Аманы не ушло то, что улыбка на лице Тхара вышла натянутой, будто улыбался он лишь потому, что улыбались все. Или все дело в его характере, подумала Амана. Тревога закралась ей в душу, как страх закрадывается к человеку, вошедшему в темный ночной лес.
– Думаю, я здесь уже не нужна, – сказала она, вставая, – с глазом у него все в порядке.
И, попрощавшись, торопливо вышла из дома.
Вернувшись домой, она не застала свою дочь, та уже, наверное, ушла в лес. Амана сразу же подошла к розам, растущим прямо в доме. Розы эти росли на земле, поливаемой только живой водой. Вчера, когда Черный Повелитель был в шаге от того, чтобы завладеть миром, лепестки роз свернулись и померкли, а сами цветы опустились к земле, словно под тяжестью какого-то непомерного груза. Сегодня же розы стояли прямо, лепестки их были свежи и источали приятный нежный аромат.
Амана срезала одну розу и окунула ее в живую воду. В этот момент дверь открылась и на пороге появилась Гресса, ее дочь.
Корзина для ягод была пуста, а на лице читалась тревога.
– Что-то случилось? – спросила Амана.
– Пойдем, я нашла что-то странное!
Они вышли из дома и углубились в светлый молодой лес.
Отошли довольно далеко от дома, прежде чем Амана заметила, что все еще держит в руках розу с капельками воды на лепестках, но назад решила не возвращаться.
Остановившись посреди небольшой поляны с высокой сочной травой, Гресса присела и указала на ее стебли. В одном месте были они обожжены, будто кто-то пронес рядом с ними горящий факел. Амана не нашла в этом ничего странного, пока случайно не взглянула на розу. Несколько лепестков ее свернулись, почувствовав зло. Амана отошла от места с обожженной травой и лепестки снова распрямились.
– Это еще не все, – сказала Гресса.
Метрах в тридцати от поляны была сильно обожжена кора на стволе одного из деревьев. От этого ожога уже начала расползаться по дереву черная паутина гнили. Колдунья и ее дочь пошли дальше и нашли еще несколько таких ожогов, возле которых лепестки розы начинали сворачиваться, будто в страхе перед чем-то злым и неведомым.
– Что это может быть? – спросила Гресса.
