Свои мысли о цветоводах и карабине Вячеслав Андреевич, разумеется, оставил при себе. Он остановился на берегу заросшего камышом и осокой пруда. В пруду надрывно квакали лягушки. Над пахучей застоявшейся водой носились блестящие стрекозы. Солнце слепило, поэтому повлажневшие от воспоминаний глаза легко можно было оправдать ярким светом.
Настя тоже поделилась семейными воспоминаниями-ценностями:
– А мой дед художником был… Одно время храмы расписывал. Еще при Советском Союзе. Его как-то в райком комсомола вызвали и предъявили – как так, ты, атеист, комсомолец, занимаешься таким мракобесием? Тебя для этого в Академии художеств учили? А дед просто ответил – есть всего два пути: разрушать храмы или восстанавливать. Я предпочитаю восстанавливать… Я, кстати, тоже… А ты?
Она посмотрела ему прямо в глаза, но не как следователь на допросе. А как-то по-детски. Рассчитывая только на положительный ответ.
– Конечно, – соврал Вячеслав Андреевич, ничего в своей жизни пока не восстановивший, кроме разбитого бампера своего кабриолета. Да и то руками механика.
Она приблизилась почти вплотную. Глаза у Золотова оказались совершенно обычные, как у всех. Ресницы – белок – хрусталик – зрачок. Не пришелец, не зомби. Но она сумела разглядеть в них нечто необыкновенное. Такое, что позволило неожиданно для самой себя приблизить лицо вплотную и коснуться губами его губ. (Доча, доча, опомнись, глупая!!!!!)
Золотов не удивился, не насторожился. Он отчаянно обрадовался. Сам задумывал поцеловать Настю, но чуть позже, не под аккомпанемент лягушек. Медленно притянул Настю к себе и с чувством ответил.
Поцелуй затянулся. Целовалась Настя восхитительно, словно окончила специальные курсы.
Но что для одних – джаз, для других – реквием. Мелкий романтик Федоров, наблюдавший за поцелуем в табельный бинокль из кустов, слышал сейчас второе.
– Черт! Сволочь! Москвич поганый! Убью!
Примерно то же самое прокричала и Настина мама, завидев в окно, как ее неразумная дочь возвращается домой с охапкой полевых цветов.
С потаенной злобой Анна Павловна наблюдала, как дщерь заботливо и с трепетом ставит букет в вазу. По всему чувствовалось, что настроение у дочурки отменное. Даже портить жалко. А придется. Не из вредности, а для будущего внука. Чтоб без отца не рос.
– Димка, что ли, снова подарил? – для затравки начала она.
– Нет. Один хороший человек, – нараспев ответила легкомысленная Анастасия.
– Сейчас все хорошие. Главное, за вещами следить! Ты сумку проверь, все ли на месте? Вчера по телевизору у Малахова опять про брачных аферистов говорили. Жалко, ты не видела…
– Мама-а!!! Какие еще аферисты? Что с меня возьмешь?! В смысле… Нечего у меня брать.
– А честь девичью?! Попользуется и бросит. Хоть кто такой-то? Ты паспорт его видела?
– Видела! – на автомате соврала носитель чести.
Но мама так просто сдаваться не собиралась. Девчонке замуж давно пора, и жених отличный круги нарезает, а она носом крутит! Вот вышла бы за Диму, нарожала детишек, тогда вся блажь с поисками правды выветрилась бы! Перед людьми неудобно: взрослая, а в голове поле ромашковое вместо мозгов!
– Это из Министерства культуры! Солидный человек! – Настя постаралась взять себя в руки и спокойно, без потасовки, объяснить: – Здесь в командировке. Занимается патриотическим воспитанием молодежи, чтоб ты знала!
– Тот москвич, что ли, с поезда?
– Он из-под Тулы. Просто живет в Москве, – Насте казалось, что провинциальные корни Антона должны хоть как-то примирить маму с его существованием.
– Насть, неужели своих нету? – окончательно расстроилась та, приготовив платок для слез. – Вон Димочка, опять же. А московские, они ж дурные все, развращенные. С оттенками серого!
– Ма, прекрати! Антон – очень хороший человек и совсем не развращенный. Почему, если из столицы – значит, плохой? Ты вон на наших, местных красавцев взгляни! Безо всяких оттенков!
Настя коварно умолчала, что именно местные ее из ресторана за волосы выволокли и на грязный холодный тротуар бросили. Маме такого лучше не знать. А то на пороге шлагбаумом опустится. Или вообще замурует живьем.
* * *
Плетнев с соседом Константином увлеченно резались в самодельные карты, изготовленные из историй болезней. Истории и цветные карандаши попутчик раздобыл в «вертухайской».
Правила игры в «буру» Плетнев вроде бы усвоил легко, но на практике их применить получалось плохо.
– Нет, нет. Дама не может бить туза.
– Почему?
– Потому что она – баба! А он – туз, прикинь! Он сам всех бьет. – Сосед задумался, погрузившись в себя, и выдал: – То есть по жизни, конечно, может приложить, но в картах нет.
– Почему?
– Что ты заладил?! Правила такие потому что! Пра-ви-ла! Закон! А он превыше всего.
Пока запутавшийся Плетнев раздумывал, кто кого бьет, в палату вошли мрачный доктор и жена Лера, явно взволнованная.
Доктор присел на край стула рядом с Плетневым и, осторожно подбирая слова, сообщил, что наконец-то пришли результаты последних исследований. К его врачебному прискорбию, они…
– Юрочка, только не волнуйся, но они не совсем положительные, – пискнула из-за докторской спины Лера.
«Почему когда тебя вдруг просят не волноваться, ты начинаешь волноваться сильнее, – подумал Плетнев, ощущая, как это волнение вонзилось ему между лопаток. – Что еще случилось?»
– Нет, почему же, я бы так не сказал, даже напротив…
Доктор наморщил лоб и выдержал паузу:
– …у вас положительная реакция Вассермана. Вы помните, что это такое?
Плетнев не помнил. Зато хорошо помнил сосед Константин. Он мгновенно перелетел на собственную кровать, не забыв незаметно отряхнуть сзади пижамные штаны.
– Возможно, это не связано с венерическим заболеванием, – поспешил успокоить доктор, – так иногда случается. Отложение солей, скрытые инфекции. Надо провести дополнительное обследование.
Врач вышел. Лера подсела рядом, бережно взяла мужа за руку, поцеловала в заросшую щетиной щеку.
– Не волнуйся, милый, – увещевала она. – Это лечится. Курс антибиотиков и все такое… Я поговорю с доктором. Не будут же они тебя здесь из-за Вассермана держать? Если надо – расписку напишу. Домой поедем.
Искренне пораженный поведением чужой супруги, так спокойно отреагировавшей на трагическую новость, Константин аж присвистнул. О том, что сделала бы в подобной ситуации его собственная благоверная, даже думать не хотелось. Хотя никакой благоверной у него на данный момент не было.
Лера убежала уговаривать доктора.
– Не, похоже, ты точно режиссер, – с завистью заметил сосед, – Вассермана-то не подделаешь. Он и в Африке Вассерман.
Константин назидательно поднял над головой указательный палец:
– Вы, режиссеры, все, как собаки, блудливые. Ни одной юбки не пропустите! А с женой у тебя конкретно поставлено. Уважуха! Если, конечно, она не засланный казачок. Ты, Юрок, все равно на воле ухо востро держи. Не расслабляйся. Правда, есть одна радость – с Вассерманом тебя теперь на органы не возьмут. Хотя… Смотря что за органы. Почке, например, по фиг…
* * *
Золотов вернулся в коттедж воодушевленный своими победами на двух фронтах – меценатском и личном. Конечно, обе победы были неполными, и в глубине души он надеялся затащить Настю в гости, но та, загородившись строгой мамой как щитом, поспешила домой.
Золотов скучал недолго – из холодильника, полного всякой снеди, извлек банку пива и принялся за портняжную работу. Требовалось кителек украденный ушить.
Поскольку в швейном деле Вячеслав Андреевич не особо разбирался, продвигалось оно медленно и коряво. К тому же его постоянно отвлекали.
Сначала друг Овалов позвонил. Отрапортовал, что неведомый московский Лузан за злоупотребления неправедные уже в изолятор поехал, на днях обвинение предъявят. Плетнева действительно он из Калининграда в командировку вызвал и в Великозельск направил. Проверять материалы Контрольно-ревизионного управления. Почему именно Плетнева? Видимо, были на то свои причины. Настоящий же Плетнев до сих пор пребывает в больнице в беспамятстве.
Заодно Макс сообщил, что Жанночка Славочку по всей Москве ищет, телефон Овалову оборвала. Плачет, просит помощи в розысках. Клянется, что от пережитого ужаса не в себе была, погорячилась. Просит передать, чтобы понял и простил. Клянется, что любит. Заодно про какие-то деньги напомнила, но тут Овалов не понял: то ли они ей срочно нужны, то ли наоборот – не нужны.
Такого поворота событий портняжка совершенно не ожидал. На вопрос компаньона, что передать русалочке, ответил уклончиво, мол, сам ей перезвонит.
Удивительное дело, еще несколько дней назад Вячеслав Андреевич тут же бросился бы к телефону, но теперь совсем не торопился. Пусть девочка поволнуется, сговорчивее будет. Пускай задумается, что она не одна такая принцесса на зеленом свете. И пусть сообразит, наконец, что такими, как Золотов, не разбрасываются.
