Ознакомительная версия.
Тут Арсения почувствовала чьё-то присутствие и подняла глаза. Посреди комнатки стоял высокий моложавый мужчина, серьёзный и гладко выбритый.
– Вы – кто? – удивилась монахиня.
– Я за отцом Валерием, – ответил мужчина. Он выглядел абсолютно материальным и плотским, но у Арсении в душу закралось подозрение.
– Вы – врач?
– Я – посланник! – сказал человек, нагнулся и поцеловал священника в лоб. Тут наконец Арсения поняла, что это – бесовское наваждение, и сотворила крестное знамение.
– Мы всё равно его вам не отдадим! – закричала она, вскакивая и роняя книгу. – Мы всё равно его отмолим!
В этот момент, ярко сверкнув, взорвалась лампочка, и мужчина исчез, оставив после себя громкий звенящий смех. Его смех превратился в тонкий сон. Она играла в салки со своими братьями. Тогда её звали по-другому. «Дашка-промокашка», «Дашка-дурашка», «Дашка-сладкояжка». И вдруг один из братьев схватил её за руку и сказал:
– Слушай внимательно! В Царстве Небесном время будет только настоящее. Небожители уподобятся Богу и станут всеведущими. Ничего не будет скрываться ни в будущем, ни в прошлом!
Она очнулась и почувствовала, что сидит на стуле всё в той же комнате, света нет, у икон горит лампадка. «Господь судит по результатам всей жизни, – мелькнула у неё мысль. – У Бога есть только настоящее. Неужели Он настолько жесток, чтобы придавать значение только последним минутам?»
Вся дрожа, монахиня подошла к батюшке и пощупала пульс. Пульса не было. Отец Валерий скончался.
Она зажгла свечу и увидела на столе тетрадь. Неизвестно кому принадлежащим, каллиграфическим почерком в ней были написаны цитаты из Евангелия:...
«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне, грешнику!
Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного телёнка и заколите: станем есть и веселиться, ибо этот сын мой был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся. И начали веселиться.
Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии.
Пришед садись на последнее место, чтобы звавший тебя подошед сказал: «друг! пересядь выше»; тогда будет тебе честь пред сидящими с тобою: ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится.
Многие же будут первые последними, и последние первыми.
Не здоровые имеют нужду во враче, но больные.
Сын Человеческий пришёл взыскать и спасти погибшее.
Кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом.»
Прочитав выписки, Арсения заплакала. Она была сильной личностью, не склонной к проявлению эмоций, даже немного мужеподобной. Мы знаем такой тип монахинь. Она плакала не из жалости к батюшке и не из жалости к себе. Она плакала, потому что Христос коснулся её души.
«Я видела чудо! – восклицала про себя монахиня Арсения. – Ангел спустился с небес, чтобы забрать святую душу нашего пастыря! Я интерпретировала явление по-плотски. Я – плотская от кончиков пальцев до мозга костей. Другие видят просто неизреченный свет. Я спутала ангела с бесом. Но Господь и такую меня любит и спасает! Он оставил мне материальное свидетельство. Плотскому человеку – материальное свидетельство. Я буду хранить эту тетрадь всю жизнь!»
Тут тетрадка задрожала и растворилась в воздухе.
«Ну, хотя бы в памяти», – решила Арсения и пошла хлопотать.
* * *
На похоронах были двое внуков батюшки. Старший юноша отозвал Арсению в сторону и тихо, чтоб никто не слышал, спросил:
– Матушка, а у вас нет книги Ефрема Сирина?
Ефрема Сирина не нашлось, пришлось дать Исаака. Оно и к лучшему [18] .
Молодой человек жадно схватил книгу и спрятал к себе в рюкзак. Теперь у него была тайна. Даже брату лучше ничего не говорить, пока не прочитаешь.
* * *
Неделю спустя Арсения пошла на могилку к батюшке помолиться. Какая-то женщина уже была там, рыдала и посыпала голову землёй с надгробной плиты.
– Прости меня, отче святый! – восклицала она. – Я – жалкая, дебильная, вонючая оккультистка! Никогда больше…
И она снова зашлась в рыданиях.
Арсения отвела женщину в домик и напоила чаем. Оказывается, у несчастной тяжело заболели дети. Она набрала землю с могилы в пакетик, чтобы, по молитвам батюшки, Господь исцелил их.
«Конечно, они выздоровеют! – подумала Арсения. – Обязательно выздоровеют! Всенепременно выздоровеют! Иначе и быть не может!»
Может быть, не совсем человек. Может быть, недочеловек. Он подсел к тощему юноше измождённого вида, который держал священническое карманное Евангелие в руке.
Молодой человек читал шёпотом по-славянски. По лицу было видно, что духовная жизнь у молодого поставлена не совсем правильно.
Вместе они смотрелись чудесно на сиденье электрички. Оба – с чёрными кругами под глазами, оба неприятно пахли, у обоих была какая-то тайная страсть.
– Я – алкаш! – представился пожилой. – Слушай, вот это, вот это – что? – Он указывал грязным дрожащим пальцем на Евангелие.
Юноша спрятал Евангелие в карман куртки.
– Слушай, моя жена, она здесь рядом… – продолжил алкаш. – Мы с ней вместе бухаем. Она мне говорит: ты алкаш! А я ей: ты сама – алкоголик. Она мне говорит: извини меня, ты сам покупаешь бухло. Я говорю: ну да… Мне сложно с ней, очень сложно с ней…
– У тебя рядом с домом есть храм? – спросил молодой.
– Что, в храм? Священник возьмёт много денег! Я не пойду лечиться никогда в своей жизни! Пошли они на хрен, все врачи!
– Причём тут священник? В храм ходят к Богу!
– Нет, ну Бог, он это… Где он? Я говорю, где он был, когда…
– Свободная воля человека… – сказал молодой, тихонько раскачиваясь вперёд-назад.
– Да это же бред сумасшедшего какой-то! – воскликнула толстая женщина напротив. – Вы что, понимаете друг друга?
– Я вам объясню, – вмешался интеллигентный на вид немолодой еврей в очках. – Я читаю в том числе лекции по психологии. Каждый из них живёт в своём собственном мире. Религиозный человек замыкается в мире религиозных символов и перестаёт воспринимать объективную реальность. Человек, страдающий запоями, воспринимает только то, что связано с алкоголем. Это же очень просто проверить. Вот, смотрите! Молодой человек, позвольте к вам обратиться!
Молодой затравленно посмотрел на интеллигента.
– А я ж не алкаш… – объяснял пожилой. – Ну так, выпить вышел с друзьями. Что вам от меня нужно? Отстаньте от меня, правильные люди! Мне не интересно ваше мнение! Какое вам дело до меня, государство? Я алкаш, и этого не стесняюсь!
– Как я понимаю, вы являетесь сторонником демократических преобразований? – спросил еврей молодого.
– Я – христианин! Политика меня не интересует! – ответил юноша. И зашептал: «Будьте готовы дать ответ любому, вопрошающему вас… Даже еврею… Апостол Павел сам был евреем…»
– Вот видите! Типичный случай! – повернулся психолог к полной даме. – Обратили внимание, какой мною был задан вопрос? Нерелигиозного содержания. И какой был получен ответ? «Я – христианин». Человека не интересуют ничто, кроме узкой, жёстко разграниченной области.
– А это поддаётся лечению? – улыбаясь, спросила ярко накрашенная толстушка.
– Алкоголизм – да. Насчёт второго я не уверен, – ответил интеллигент.
– Я просто увидел что-то такое в твоём лице… Ну, что-то необычное, – вещал алкаш. – Моя жена боится со мной жить! Она говорит: «ты спился, деградировал». Да пошла она! Живите своей жизнью, социум, деньги зарабатывайте!
– Область ваших интересов тоже жёстко разграничена! – вдруг сказал молодой человек учёному, покраснев. – Вы всё время думаете о своей любовнице, которая к тому же младше вас на тридцать лет и является вашей студенткой. Вы хотели потребовать развода у жены, но боитесь её до ужаса и не можете набраться духу, поэтому часто желаете ей смерти… – Тут он зажал себе рот.
– Да как вы смеете! Что вы себе позволяете! – зашипел профессор, как Ипполит Матвеевич на Остапа Бендера. – Я вас первый раз вижу! Откуда вы можете знать про меня такие интимные вещи?
Но женщина уже скривила ало-напомаженный рот.
– Мальчишка-то правду сказал! Чё у вас глаза-то забегали?
– Он, наверно, был у нас в институте и наслушался всяких сплетен. Остальное несложно додумать!
Пьяница целую минуту сидел с открытым ртом, а потом спросил:
– Как ты узнал?
– Пережиток прошлого, грех это мой. Я сначала был пятидесятником, ну и начал пророчествовать. Как будто не я, а кто-то другой за меня говорит. С тех пор, как стал православным, постоянно каюсь, но никак не могу избавиться.
Ознакомительная версия.
