В деревне были свои юмористы и шутники, свои «деды Щукари». Юмор заслуживал внимания и улыбок, а шутки в основном были беззлобными. Здесь нужно оговориться, что шутки и юмор в деревне присутствовали даже в самые тяжёлые времена, видимо ими прикрывались реалии нелёгкой жизни.
Леонтий Егорович Васильев 1894 года рождения по своему возрасту не подходил для призыва в действующую армию, но был мобилизован в трудармию, где с избытком хватил лиха. Он был главой большой семьи, помимо своих детей, в связи с кончиной сестры, взял на воспитание оставшихся без матери малолетних её детей. Леонтий работал конюхом на конном дворе, который был одним из самых оживлённых мест в деревне. Тут постоянно находился народ, а от детворы отбоя не было.
Часто у какого-нибудь разбаловавшегося подростка Леонтий внезапно снимал шапку и клал её под стоявший рядом сруб, поднимая его за угол. Возращение владельцу головного убора происходило после длительныхупрашиваний озорника. Этим самым отбивалась охотка для баловства у остальных пацанов. Обладая недюжинной силой, конюх мог перекинуть через высоченный забор гирю двухпудовку, при этом обещал присутствующей ребятне, что повторившему за ним то же самое разрешит покататься верхом на любой лошади (это было заветной мечтой каждого мальчугана). Сил повторить подобное у ребятишек, конечно, не хватало, но всё равно возможность получить обещанное – поездить на лошади – появлялась, особенно в летнее время, когда лошадей часто мыли и купали в водоёмах.
Лошадей было много, и их знали, как говорится, «в лицо». Многие были любимцами, и хотя прошло много времени, тех лошадок старожилы помнят. Марта и Тур были иноходцами, участвовали в районных гонках и занимали призовые места.
Кобыла Картина была из породы рысаков – стройная, светлосерой масти в яблоках, и также участвовала в соревнованиях. Рисунок, Синичка, Сара, Сирень, Сныть, Богатырь были из породы Владимирских тяжеловозов – по силе им не было равных. Борька и Сокол – неказистые и приземистые рабочие лошадки – не переносили друг друга и постоянно дрались. Вогул, Пилот, Рыжуха, Пионер и другие были постоянными спутниками и помощниками во всех деревенских делах.
Были в Таволгах и специалисты коневодческого дела. Бывалые конники-«лошадники», они знали многие тонкости коневодства. Постоянно находились около своих питомцев Матвеев Григорий Эммануилович и Матвеев Николай Васильевич. Они занимались обучением молодых лошадей и любили это дело. Клементий Иванович Назаров считался высокопрофессиональным ветеринаром. Дмитрий Иудович Васильев, будучи одним из лучших наездников, получал призы на гонках.
В Таволгах функционировал один-единственный смешанный магазин, где всегда за чем-нибудь стояла очередь. Леонтий Егорович, чтобы обратить на себя внимание, зайдя в магазин громко объявлял: «Бабы, меня пропускайте без очереди, а то меня в очереди начинает ломать…». В центре деревни в кирпичном уютном доме находился фельдшерско-акушерский пункт, около 40 лет возглавляемый фельдшером Ладыго Геннадием Павловичем. Прибывший в Таволги со студенческой скамьи, молодой специалист поставил работу этой сельской больнички на должный, образцовый уровень. Он в любое время суток, в любую погоду по первому зову спешил на помощь больным. В пункте проводились необходимые процедуры лечения. Отличник здравоохранения, Геннадий Павлович был уважаем в Таволгах. После преждевременного ухода его из жизни, здравпункт так качественно и стабильно больше никогда не работал. Поутру, когда у этой деревенской лечебницы собирался на прием народ, Леонтий Егорович не пропускал возможности, как теперь говорят, потусоваться среди людей. На стандартный вопрос фельдшера: «Что случилось?», Леонтий Егорович с серьёзным выражением лица отвечал спрашивающему, что с ним-то ничего пока не произошло и он пока здоров, а вот копешки на покосе захворали и температурят – спасу нет. И он при людях, чтобы все присутствовавшие слышали, просил у Геннадия Павловича градусник, для измерения температуры у «безнадёжно захворавших» копён. Обладавшие чувством юмора односельчане по достоинству оценивали выходки Леонтия. Любому сельскому жителю понятно, что «температурить», то есть греться (гореть), копны могут только у нерадивого хозяина, когда тот сгребёт и скопнит непросушенное сено.
Федот Михайлович Горшенёв прожил 90 лет, у него, как и у многих в деревне, была большая семья. Приходилось испытывать всякое, но он никогда не сетовал на недостаток средств. В деревне были и такие, которые изливали недовольство по поводу отсутствия денег. У него же (по его словам) было всегда всего много. Когда разговор заходил о деньгах, то он утверждал, что если захочет, то тропу от пожарки до своего дома может вымостить червонцами. Хотя пожарка и граничила с его огородом, но расстояние до неё было значительным, и это не мешало ему утверждать, что червонцев у него вполне хватит. Он сам не курил, но всегда с собой носил самосад и при любом удобном случае одаривал им мужиков и курящих подростков и при этом просил, чтобы те курили, а на него дым пускали, объясняя курящим при этом, что он любит запах дыма. Для не имеющих курева мужиков он был желанным встречным, а ему нравилось быть востребованным. Будучи в преклонном возрасте, он всё лето заготавливал в окрестностях деревни сено. Его всегда можно было увидеть с двухколёсной коляской, на которой он возил высушенную косовицу домой. Найдёт небольшую лужайку или низинку-неудобицу – выкосит, подсушит и везёт на сеновал. Он страстно любил коньки и осенью, когда замёрзнет пруд, с удовольствием катался. Ноги к старости у него стали «колесом», и было забавно смотреть, как он с такими ногами на самодельных примитивных коньках с металлическими полосками, вставленными и приклёпанными к деревянным колодкам, привязанных к валенкам сыромятными ремнями с помощью клячиков, задорно катается среди ребятни. Телогрейка-ватовка на нём была в заплатах и перепоясана каким-то тряпичным пояском. Борода при катании раздувалась, а старческие глаза слезились, и он постоянно вытирал их стёганой рукавицей.
Раз уж разговор зашёл о бороде, то тут нельзя не вспомнить старообрядца Шмакова Сергея Васильевича. Он проживал в деревне Реши, что расположена на реке Нейве за деревней Сербишино, и приходился нам дальним родственником. В войну он работал в колхозе. В ту пору появилось много волков и он, изучив их повадки, успешно вёл с ними борьбу. По количеству уничтоженных и пойманных особей считался в числе лидеров. Он любил пчёл, и умел хорошо с ними обращаться. После войны приобрёл маленький мотоцикл, и, несмотря на преклонный возраст, лихо гонял на нём. Он всегда рассказывал про какие-то особые случаи, происходившие с ним, когда этот мотоцикл его выручал как лучший друг. Он и разговаривал с ним как с человеком. По его словам, он как-то поехал в лес за речку Ряжик, по своим неотложным крестьянским делам. Возвращаясь обратно, он к большому неудовольствию и изумлению увидел, что Ряжик разлился и вышел из берегов. Постояв в раздумье и замешательстве, решился на отчаянный поступок (не ждать же когда вода спадёт, а другого-то пути в деревню нет) – форсировать речку по большой воде. Собравшись с духом, он сказал: «Ну, моноцикл (его он именовал именно так), не подведи – вынеси меня!». Дав газу, он рванул на другой берег. «Еду, еду – вода всё глубже и глубже, аж борода всплыла над Ряжиком…». При этом он с серьёзным выражением лица подносил тыльной стороной ладонь к поднятому подбородку, согнув при этом вовнутрь средний и безымянный пальцы, и, поворачивая голову влево-вправо, показывал, как его широкая окладистая борода плыла над водой. Не подвёл (оказалось) и в этот раз его «моноцикл» и вынес его на желанный берег. При этом по его внешнему виду выходило, что он сам искренне верит в рассказанное им. Если ему удавалось посетить кого-то из родственников, то он потом всем встречным и поперечным рассказывал, как Зинушенька или Полюшка (он всех хозяек именовал ласково и любовно) хлебосольно и добродушно встречали его, садили на почётное место, на лучший стул, давали самый лучший рушник, потчевали жареной картошкой «на голимом» сливочном масле и поили чистым виноградным вином. В общем, приукрашивал то, чего не было и в помине, тем самым показывая, что радовался в жизни всяким мелочам, даже тем, которое иные обыватели и не замечают…
Проживали в Таволгах такие, про кого говорят, что им «и это не ладно, и то не годно». При этом они как-то уживались в семье, терпели друг друга и растили детей.
Григорий Емельянович своим неуживчивым характером постоянно досаждал жене. Жили они в достатке, держали скотину, да и хозяйство находилось в незапущенном состоянии. В последние годы жизни хозяин держал лошадь, может не чистокровку, но из породы рысаков. Красивая, сытая, ухоженная была лошадка по кличке «Малинка». Он на ней, запряженной в кошёвку, катал в масленицу деревенских ребятишек. Супруга его, симпатичная, кроткая, улыбчивая на людях женщина, терпела его «выкрутасы», но однажды её терпение лопнуло. Будучи на покосе в лесу она, видимо, не смогла вынести какие-то очередные измывательства, артистически вошла в образ и успешно сыграла роль внезапно заболевшей женщины с прогрессирующим приступом болезни. Лошади у них тогда не было и он на тачке с металлическими колёсами, изготовленной кустарным способом, за несколько километров по лесной дороге, а потом через поле, в одиночку вывозил домой довольно упитанную супружницу… Вот уж действительно, как в присказке: «и нести тяжело и бросить жалко…». Оставив тачку с лежащей на ней женой перед домом, измученный возница пошёл открывать ворота, чтобы завезти в ограду больную. Возвращаясь обратно к тачке, он чуть не столкнулся с идущей навстречу ему женой, которая без тени смущения сказала ему слова благодарности: «Бог спасёт, Григорий Емельянович, что прокатил!». Как он среагировал на происшедшее неизвестно, но она, убедившись в его безграничной преданности, осталась, видимо, довольна супругом и терпела его до последних дней жизни. Они прожили долгую совместную жизнь. Хозяйка Федосья Николаевна была смуглолицей, а его за чёрную бороду звали в деревне Гриша Чёрный. Упомянутая лошадь Малинка тоже имела вороной окрас, и корова была также чёрной масти. Позже по состоянию здоровья они от коровы избавились, и завели коз. Козы – скотина пакостливая, но их козы были наособицу – самые отъявленные блудни. Не смотря на одетые на шеи деревянные треугольники, они залазили в самые немыслимые места. Состарившиеся хозяева не поспевали следить за ними, а те, почувствовав слабину, досаждали своими непрошеными визитами в чужие огороды. Закрытое в ограде стадо (их наплодилось много) поднимало рёв. А одна из коз умудрялась каким-то образом забираться на крышу дома и, расхаживая по коньку взад-вперед, с высоты орала так неистово, что в самых отдалённыхуголках деревни были слышны козьи излияния и самые бесчувственные жители становились неравнодушными, ругаясь и называя громкоголосую орунью «окаянной скотиной».
