Лукоян Малофеевич Деев, собираясь с семьёй на покос, постоянно «забывал» про свою литовку. Потом в лесу все работали, а он, ссылаясь на свою растерянность, целый день «бил баклуши» и находился на подхвате. Однажды во время сборов, его супружница Устинья Савиновна, раскусившая намерения супруга, проследила за ним и напомнила: «Лукоян, ты литовку-то свою опять позабыл!». Он, поняв, что не удаётся в этот раз «сачкануть», в сердцах разразился руганью: «Тебя со своей π… везде суют!»…
Его сын Гурьян, видимо, унаследовал от отца некоторые черты характера и относился к тем, про которых в деревне говорили, что «на работу не разбежится». Больше него в деревне никто не врал. По его словам, будучи в армии, он выше и лучше всех прыгал-скакал-стрелял, выполнял затяжные прыжки с парашютом, спасал утопающих… В общем, все геройские дела были за ним. После армии он до сорокалетнего с лишним возраста вышивал цветными нитками полотенца, наволочки и другую утварь. Вышитые вручную болгарским крестом, размерами во всю стену, панно «Три богатыря» и «Лесной пейзаж» с лосями и белками завораживали и удивляли многих гостей. Где и у кого эти шедевры рукоделия находятся сейчас – неизвестно. Жалко, если они пропали бесследно. Детей у Гурьяна Лукояновича с женой не было, отцовский дом обветшал, но хозяин не обращал на это внимания. Инертный и нерасторопный, он ни с кем не мог сработаться. Но во второй половине жизни, он нашёл себя. Устроившись на работу в мехколонну, занимавшуюся строительством объектов на селе, прижился там. Оставшийся в наследство дом привёл в порядок, завёл овечек и коз. В свободное от работы время копал по найму односельчанам ямы для погребов. В этом деле с ним никто не мог сравниться – копал он без суеты, обычно присущей ему, но споро. Позже, приобретя бензопилу, заготавливал дрова и продавал их пожилым сельчанам. Цены за свою работу он не заламывал, и все с удовольствием к нему обращались. Жена его теребила и пряла шерсть всем, кто ни попросит, и тоже поумеренным расценкам.
Воттакими простыми делами эти люди, подобно многим другим, умудрялись оставить на земле и в памяти добрый след.
Деревенская страда – дело хлопотное, которое требовало много физических сил. Но эта работа была в радость, потому как работали для себя, для своей семьи. За дело брались вдохновенно и с юморком. Про сенокосную пору в Таволгах бытовали разные юморески и прибаутки. Вот одна из них. В большинстве случаев, приступая к сенокосу, покосники свой инструмент (грабли, вилы, литовки) домой не носили, а до окончания компании оставляли на покосе где-нибудь в укромном месте. Вечером, упрятав инструмент, дочь на весь лес прокричала отцу: «Тятя, а грабли-то вон в энту копну спрятала!». Утром же, обнаружив пропажу, она тихоньке подкралась к батюшке и, приложив ко рту ладонь, прошептала ему на ухо: «Тятя, грабли-то у нас с тобой сп…ли»…
Шутки-прибаутки и проделки таволжан вреда никакого почти не приносили, за исключением, пожалуй, одного случая. Дядя с племянником в паре старались на добыче золота, и всё у них шло рядком-ладком. Однажды же, извлекая породу из шурфа, они повздорили. Дядя, не стерпев дерзости племянника, находившегося в глубокой яме, умудрился убрать лестницу и оставить его там на неопределённое время. Отвесные стены выработки и отсутствие инструмента не позволили сородичу самостоятельно выбраться на волю. Освобождён он был случайными людьми. Затаив обиду, племянник с ружьём, заряженным солью, терпеливо подкарауливал обидчика. В качестве мишени он избрал дядино мягкое место… С этим роковым выстрелом всякие компанейские и родственные отношения между ними прекратились надолго…
В Таволгах народ был обиходным – любили чистоту и порядок и соблюдали их постоянно. Дело это, конечно, нужное, обязательное, но некоторые домохозяйки в этом вопросе доходили до болезненного фанатизма и изнуряли своей чистоплотностью не только домочадцев, но и всех, кто приходил в дом. Посетители таких зацикленных хозяек, тутже попадали под строгий их взгляд. Такие чистюли встречают всех, кто приходит; как правило, смотрят не в лицо человеку, а на его ноги, на следы, которые пришедший мог оставить на сверкающих чистотой крашеных половицах. В таких домах возникает невольное желание ходить на цыпочках, появляется нехорошее чувство дискомфорта и хочется поскорее удрать оттуда…
Больно осознавать, что современная жизнь и её законы привели к тому, что деревня Верхние Таволги утратила своё прежнее значение. Проводимая политика разорвала связь времён и поколений. Из почти тысячи проживающих когда-то в деревне, сейчас насчитывается около 70 человек коренныхжителей. Современные потомки таволжан утеряли и позабыли свои корни. Остаётся только не терять надежду, что когда-нибудь это всё возродится…
Одна из последних коренных таволжан Матвеева (Короткова) Анна Галактионовна
Кто-то правильно сказал, что человеку всегда некогда, когда речь заходит о самом главном. Так и здесь: сейчас некогда, потом будет непростительно поздно. Нужно нам, живущим сегодня, постараться не забывать их имена и чтобы не опоздать с этим…
Меня дорожка к дому прикатила,
К родной калитке тропка привела,
Как будто бы неведомая сила
К порожку старому сыночка подвела.
Где за застольем пахло пирогами,
А от камина веяло теплом,
И было счастье, было рядом с нами,
Да заплутало, заплутало лишь потом.
Я помню, мама, рядом мы сидели.
Я помню, мама, пели мы вдвоём…
Дорога в д. Верхние Таволги
И нам казалось: то, что не допели,
Мы обязательно когда-нибудь споём.
Где за застольем пахло пирогами,
А от камина веяло теплом.
И было счастье, было рядом с нами,
Да заплутало, заплутало лишь потом.
Песня, слова которой во многом не запомнились, была услышана по радио или по телевизору. Смысл-то тот, но слова дополнил свои. В любом случае, на авторство не претендую, просто считаю, что эти строки здесь уместны.
Таволжанам, уехавшим из родной деревни и проживающим сейчас вне её, нужно прилежно и постоянно посещать деревенские погосты, где покоятся их родители, помнить о том, что те в лихую годину войны свершили, и напоминать об этом своим детям и внукам, чтобы связь поколений жила и чтобы никто не забывал своей малой родины – своей деревни.
Стосковалась душа по берёзкам,
Сердце рвётся в родные места.
Там песни лились сродным отголоском
(В них нота приятна, в них строчка проста).
Вверх по речке бреду (тропы мной не забытые),
Разнотравье умыто росой,
Черёмушки с ольхами, хмелем увитые,
Вербушки β пойме гурьбой.
Таволга белая в девственной зелени,
Заневестилась чудо-фатой.
Потерявшись в пространстве и времени,
Упиваюсь её красотой.
От локонов сказочных, фосфорно-белых,
Деревеньке названье нашлось.
Приютив себе подданных, гордых и смелых,
Таволгами село назвалось.
Старица. Колок. Полянка привольная…
Радость не знает границ!
Умилённый, глазами ищу белоствольную –
(С осанкою знатных цариц).
Берёзка-залётка мила одеяньем.
Ласкается веткой-косой.
Со мною на ты. Насладившись свиданьем,
Я отогрелся душой.
В течение последних лет, обретая материалы по таволжанам, вникая в их судьбы, я будто переживал с ними вместе то время, и сейчас ловлю себя на мысли, что трудно мне расстаться с образами славных моих земляков.
Если кто-то, когда-то (пусть хоть даже один-единственный) прочитает эти строки, заинтересуется, вспомнит прошедшее, помянет добрымтихим словом участников-свидетелей тех событий, славных и милых сердцу таволжан, простых деревенских людей, значит, всё это писалось не зря…
Автор с внуком
Приложение
Пословицы. Поговорки. Рецепты
Пословицы и поговорки, бытовавшие в семье коротковых
А
• Авось да небось до добра не доводят.
• Алчность продаёт и отчизну, и народ.
• Аркан хорош длинный, а речь хороша короткая.
Б
• Бабы каются, девки замуж собираются.
• Бабьи слёзы, что роса на восходе солнца.
• Бастрик и тот один раз в году стреляет.
• Беда на беду: два ребенка на году.
