Ознакомительная версия.
Лизонька, как и все дети, охочая до перемены мест, восприняла исход в страну туманов с радостью. Горевала только о папе, к которому со дня исторического разрыва родителей наезжала редко в дом бабушки и дедушки. Паша отпускать Лизку не хотел. Но и оставить девочку на родине твердости характера ему не хватило. Как и не хватило сил сказать «нет», когда Таня в день отъезда опоздала на самолет и звонила Паше из аэропорта с требованием срочно привезти денег на новый билет следующего рейса.
Провожать Таню с Лизой приехала только мама. Все сборы, за которыми распродавалась большая часть Таниного гардероба, включая шубы, пальто и вечерние платья, отняла у женщин столько сил, что они умудрились проспать рейс.
Во всем шелковом, размытом пастельными штрихами по голубому фону ткани, Таня сидела в зале ожидания. Раз пять звонил перепуганный Дейв, не обнаруживший невесту в зале прилета. Паша с деньгами все не ехал, Таню разбирало раздражение, но возвращаться домой она уже не хотела. Одной ногой ступив на чужую землю, другую она пока оставила в аэропорту и делать шаг назад не собиралась.
Лизу по случаю тоже нарядили. В шляпе и рюшах, с игрушечной сумочкой, вышитой цветами, Лиза бегала вдоль рядов сидений. Останавливаясь, подтягивала гольфы, просила снять с нее шляпу. Таня ругалась, шляпу снимать не разрешала, и Лиза продолжала свой бессмысленный бег.
Круге на третьем Лиза появилась перед матерью за руку с чужим ребенком, явно младше Лизы.
– Это Катя, – представила Лиза пухлую девочку. Катя улыбнулась и потянула Лизу за собой. Бегать на пару казалось им занимательнее.
– Где ты ее взяла? Чей это ребенок? – Таня злилась Лизкиной беспечности.
– Там ее родители тоже ждут. Мы играем.
Лиза сняла с себя шляпу и примерила Кате. Катина голова в шляпе потерялась, но головной убор девочка не сняла.
«Ждать и догонять – самое сложное в жизни», – думала Таня.
Но ждать долго не пришлось, а в догонялки играла пока только Лиза. Через полчаса перед Таней стоял мужчина, протягивая ей Лизину шляпу. По тому, как он держал за руку новую Лизину подружку, было ясно, что он Катин папа.
Таня никогда не верила в совпадения и тем более не видела в них никакого знака, подтекста, приметы и прочей суеверной ерунды. Но сейчас, подняв голову, Таня испугалась. Улыбаясь и гладя по голове обеих девочек, держал в руках шляпу Танин лыжник, сто лет назад случившийся Стас. Он стоял, ловко шутил с детьми и не узнавал Таню. Он смотрел ей в глаза и не видел в них ничего.
– Вашей девочке сколько?
– Нашей семь, – буркнула Таня.
– А нам только пять, – поделился Стас.
Таня на реверансы настроена не была, а потому, чтобы прояснить ситуацию сразу, выпалила:
– Что-то долго вы затягивали с рождением ребенка. Или это уже второй?
Стас свел брови, развел их обратно, потер переносицу, улыбнулся и озарился:
– Света?
Таня пожалела, что затеяла эту игру-гадалку:
– Я не Света. Я Таня.
– Таня, – повторил лыжник, хотя на лыжника он в эту минуту был похож меньше всего. Скорее он напоминал отъезжающего на отдых депутата или, в крайнем случае, директора крупного предприятия. По правде, так оно и было. Оставив спортивное учительство, Стас занялся настоящим мужским делом. Спустя пару лет после резкой смены деятельности он, как и следовало ожидать от человека-явления, стал очень успешным, а дело его – очень прибыльным.
Он вспомнил ее. Она это видела и чувствовала. Он даже, наверное, вспомнил больше, чем нужно. Щеки его, нагулянные румянцем в зимних тренировках, теперь, летом, зардели ярче, чем с мороза. А к ним уже с одной стороны пробиралась некогда белесая девушка, вся покрытая прыщами, а с другой – вышагивал Паша.
Таня сразу двумя боковыми зрениями видела, как Лиза кинулась к Паше и висела гирей на его шее. Как Стасова женщина-ребенок так и не перестала ею быть, а место ее прыщей заняли мелкие шрамы-въедены, покрывшие щеки. Его жена несла на руках еще одного ребенка, с расстояния непонятного, девочка это была или мальчик.
Самым ужасным для Тани было то, что и Паша с Лизой, и эта чужая жена выглядели неимоверно счастливыми. А она, отъезжающая замуж и к новой жизни, сидела и снизу вверх смотрела на того, ради которого вот прямо сейчас, не глядя ни на что, могла остаться и жить. Все равно как. Все равно где.
Что-то унизительное было в этом снизу-вверх смотрении. Взгляд Стаса упирался в ее макушку и двигался ниже, экспрессом через лицо и трамваем по шее, по открытой груди. Замедлялся и останавливался. Тане тоже хотелось смотреть на него так же. Ей хотелось встретиться глазами, но голову она поднять не могла и дотягивала взглядом только до его живота. Этими взглядом она видела, как оторвал он от бока руку, как отвел ее влево, как гавань корабль, принял в нее сразу всех своих: жену и детей. Таня же сидела перед ними будто язычник перед солнцем и хотела зажмуриться.
Но надо было смотреть. Лиза рыдала и теребила Пашу за свитер. Паша плакал и одновременно протягивал Татьяне деньги. К зятю и внучке подошла Танина мама, и они втроем, куча-малой, обнимались, целуя друг друга, и не желали отрываться от объятий и слез. «Я, папа, там поучусь и к тебе приеду. И мы с тобой тут будем жить. – Лиза успокаивала не себя, она успокаивала отца. – И ты к нам в гости приезжай». Паша обещал, что приедет. Обязательно скоро будет. Паша вытащил откуда-то малинового петушка на палочке, из тех, которые продают цыгане, и протянул Лизе. «Вылитый свекр, – решила Таня. – Такой же простодыра». Еще она подумала о матери, о ее предстоящем одиночестве и о вовсе не гарантированном переезде со временем в Англию. Встала и пошла за билетом, уже точно зная, что Пашу она никогда не любила, и также зная, что не любит она и Дейва, но последний лучше. Чем именно? Она не понимала.
В день Таниного отъезда у Паши была свадьба. Не специально, под давлением обстоятельств. Шумного торжества не планировалось. Невеста была категорически против разудалого празднества. Ее живот, равный предпоследнему месяцу беременности, еле помещался в широкий сарафан. Паша ждал двойню. Его будущая жена, измученная тяготами беременного существования, могла ожидать только скорейшего родоразрешения. Все остальное перестало ее занимать и трогать. Недавно достигшая совершеннолетия Анечка готовилась стать матерью и женой.
Бросив институт, уйдя со скандалом из дома, Аня пришла туда, где ее по-настоящему ждали, пришла к тому, в ком с детства души не чаяла, к тому, кого любила, и к тому, кто любил ее. «Дядя Паша» стал для нее Пашкой еще в шестнадцать лет. В тот момент девичья весна, младость и плоть, сокрушив, сломала Пашину стойкость и сама, того не замечая, оставила за собой сплошные жизненные перемены, для кого-то счастливые, для кого-то не очень.
Тайно-преступный роман с тех пор не затихал. Но, мучимый с обеих сторон гигантским чувством вины, и развития особо не требовал.
Скандал с оглаской случился еще при Тане, но до нее, стараниями всех, так и не дошел. Больше всех мучилась Ира. Больше всех радовались Степан Кузьмич и Ольга. Аня, не смотри, что мала, сумела сделать то, что не удалось Тане. Она приняла Пашу как самое себя, и люди близкие по праву заметили и оценили это.
Казалось, без вагона с Таней и Лизой семья стала на новые, прямые и нескользкие рельсы. Но очень скоро случилось несчастье. Борина жена Кира попала в автокатастрофу и, не приходя в сознание, умерла прямо на месте аварии. Боря, оставив дела, вместе с дочерью и не без организационной помощи Семена Львовича уехал в Америку.
Ира на закате своей женской судьбы вышла замуж за отставного полковника и вместе с ним взялась за обустройство их нового дома в поселке для ветеранов спецслужб.
Теперь туда к ним приезжает Паша с детьми Толей и Тоней, реже их навещает Анька, простившая, но не забывшая детских обид. Когда бывает, Анна садится под яблоню, вскидывает руки и затягивает песню: «Сватался к Катюше первой гильдии купец», первая пробует шашлыки и собственноручно закатывает компоты на зиму.
Паша женой радуется и хвалится. Пишет о ней Боре в Америку и вместе с отчетами отправляет по быстрой почте. К праздникам Аня покупает красивых открыток и дает мужу для того, чтобы тот отписал Лизе и Тане в Англию. Паша выводит поздравления, Аня исправляет в них ошибки, они кидают письма в почтовый ящик и ждут ответа.
За все время ответ им ни разу не прислали. Хотя они и знают, Дейв по-прежнему работает учителем. Таня преподает заинтересованным англичанам русский язык. Лиза занимается ездой, гуляет с пятнистой собакой далматинцем, почти не помнит русского языка и нянчится вместе с бабушкой со своей английской сестричкой Стефанией.
Степан Кузьмич и Ольга красиво старятся и почти каждую неделю спорят о житье в деревне. Ольга протестует. Степан Кузьмич ее уговаривает. Боря в Америке внедрил несколько его изобретений, и теперь Степану Кузьмичу делать в городе точно нечего. Он говорит, что его семья, распавшаяся и соединившаяся уже меньшим составом, в нем уже не нуждается, а потому он уступает место молодым и учит помнить их прежние ошибки.
Ознакомительная версия.
