И началось.
– Ты понимаешь, что я работаю по двенадцать часов в день? Ради нашего общего будущего, заметь! Почему я должен еще и майки в химчистку носить?! Почему ты просто не можешь закинуть их в стиральную машинку, а потом достать и погладить? Это что, так сложно? Много времени занимает?
Я оторопела.
– Юр, если ты не заметил, я тоже работаю не меньше тебя. И меня тоже достал этот график. Хорошо, что через несколько месяцев и у тебя, и у меня закончится горячая пора. И все будет как прежде.
– Да я просто не выдержу эти несколько месяцев! – Кажется, я впервые слышала, как мой мужчина кричит. – Каждое утро я заглядываю в наш холодильник в тщетной надежде, что ты, может быть, хоть йогурт купила! Фиг! Я ухожу на работу голодный и скоро заработаю язву желудка!
– Не драматизируй. – Я пыталась быть спокойной, хотя внутри все кипело. – Я была у вас в павильоне, там есть кафе.
– Алла, может быть, хватит?
– Хватит, что?
– Сколько ты получаешь за каждый фильм?
– Ты прекрасно знаешь, что две тысячи долларов.
– Вот именно! А мне заплатят сотню! А за следующий фильм – еще больше.
– Я рада за тебя. Значит, у нас будет возможность нанять новую домработницу. И чтобы она занималась одеждой и продуктами. Ты прости, но я с самого начала ничего о себе не скрывала.
– Алла, но зачем работать за две тысячи долларов, если можно сидеть дома за сотню? Тебе вообще не нужно работать, мы можем себе это позволить.
Юра говорил, а мне казалось, что вместо его голоса я слышу звон похоронных колоколов.
– Уже понятно, что это будет успех. Я буду знаменитым. Появится новая работа, новые роли. И мне нужен тыл. Я люблю тебя, очень!.. Ну не дуйся, пожалуйста.
– Не дуйся?! – У меня от возмущения даже дыхание перехватило. – Кто написал тебе этот дрянной текст?! Почему ты считаешь возможным говорить со мной так, как будто я идиотка? Я не дуюсь, Юра, я в холодном бешенстве!
Но он продолжал медленно меня убивать:
– Не понимаю, что тебя так расстроило. Да большинство женщин до потолка прыгали бы от радости.
– А ты так и не понял, что я – не «большинство женщин»? Заруби себе на носу, даже если я буду встречаться с миллиардером, свою работу не брошу никогда!
Иногда мне кажется, Юра так и не понял, почему я попросила его собрать вещи и уйти. Он был оскорблен – не привык, чтобы им пренебрегали.
Спустя полгода я узнала, что у него появилась невеста – милая красивая девушка, чем-то похожая на голливудскую актрису Еву Лонгорию. Когда он стал звездой, они часто позировали вместе. Она смотрела на него влюбленно и преданно и рассказывала журналистам, что научилась печь шарлотку по рецепту его матери и оставила карьеру стоматолога, чтобы всегда-всегда быть рядом с любимым.
Журналисты поощрительно улыбались.
Это была идеальная пара, настоящая семья. Как из рекламного, мать его, ролика.
Моя подруга Карина перестала брить ноги и подмышки. Поскольку она наполовину армянка, выглядело все это, скорее, не как гигиеническая странность, но как концептуальный перфоманс.
Причиной всему был мужчина, один из ее любовников.
– Мы разделись, и вдруг он отстранил меня и говорит – мол, у тебя ТАМ шерстка пробивается. Ты бы сделала чего-нибудь, а то в голове вертится бородатый пошлый анекдот о том, как поручик Ржевский чувствовал, словно кормит с руки лошадь.
– Какой хам! – возмутилась я. – А вы долго до этого встречались?
– Два месяца, и все было прекрасно. Самое обидное, что я была влюблена. И старалась для него, понимаешь. Я редко стараюсь для мужчин. Меня воспитывали эгоисткой. И я ходила на эпиляцию каждые две недели. Я что, виновата, что у меня волосы быстро растут?
– А сам он, наверное, Ален Делон?
– Если бы, – фыркнула Карина. – Чтобы найти его член, мне приходилось пробираться через джунгли. Как Яцеку Палкевичу в поисках Эльдорадо.
– Надеюсь, ты его выгнала?
– Разумеется! Сказала ему, что когда нормальное женское тело вызывает такие мысли, это называется «латентная педофилия». Он жутко обиделся, запутался в штанах, а уже уходя, буркнул, что ему никогда не нравилось, как я готовлю, и что он-то легко найдет себе новую девушку, а вот мне с такими запросами придется постараться. Видите ли, комплекс принцессы у меня, хочу слишком многого.
– Просто поразительно. И ведь он на полном серьезе считает себя обиженным незаслуженно.
– Ага… Вот я и решила – ну какого хрена. Эти мужики считают, что им все позволено – колоть наши щеки трехдневной щетиной, отращивать в каждой подмышке по шиньону, похожему на парик моей бабушки. А мы должны выглядеть как будто вечером придет фотограф из «Плейбоя» снимать разворот. В общем, ты как хочешь, а я в это больше не играю!
Выбросив эпилятор и бритвенный станок, Карина продолжала одеваться так, как считала удобным, – летом носила сарафаны и короткие шорты. Конечно, каждое ее появление на публике было представлением – гордым йети несла она свою самость по городу, игнорируя любопытные взгляды, реплики уличных хамов и смешки за спиной. Мне даже показалось, что она ловит своеобразный кайф от этой странной выходки. Что ей нравится быть в центре внимания.
Честно говоря, все это казалось мне похожим на болезнь.
В сети такое называют «подражательным» феминизмом – когда, вместо того чтобы отстаивать собственную личность, женщина начинает просто копировать мужика.
Такая женщина скажет: не нужны мне платья с оборочками, румяна и жасминовые духи. Главным врагом она воспринимает почему-то не посягательства на ее свободу, а какие-то детали, которые привычно ассоциируются с женщинами.
Суфражистки начала века начали использовать табачные и кожаные ароматы, это считалось вызовом обществу. Знали бы они, к чему это приведет всего через какую-то сотню жалких лет.
Я сама считаю себя либеральной феминисткой, но при этом с удовольствием ношу платья в стиле пятидесятых, делаю прически, как у первых голливудских див, выискиваю на европейских блошиных рынках старинные зонтики и шляпки. Но при этом я твердо стою на ногах, не нуждаюсь в мужской опеке и мужских деньгах, мне претит, когда кто-нибудь пытается ломать мои привычки только на том основании, что мы делим постель. Я хочу в любых ситуациях оставаться самой собою. Я вовсе не считаю, что нужно отказаться от своего пола, чтобы получить какие-то права.
И вообще, одежда – это такая ерунда. Вплоть до девятнадцатого века мужчины и женщины уделяли равное внимание внешнему виду. Мужчины пудрили и румянили лицо, заказывали сюртуки у портных, носили парики, их духи пахли розами и ванилью. А потом все постепенно изменилось – ровно на сто лет. Сейчас, как мне кажется, мы имеем дело с постепенно набирающей обороты противоположной тенденцией.
У каждой крупной косметической фирмы есть линия кремов для мужчин, особо продвинутые производят и декоративную косметику. Невыспавшемуся мужчине тоже хочется замазать синие круги под глазами корректором. И сделать ногти идеально гладкими с помощью бесцветного матового лака. В нишевой и селективной парфюмерии полно мужских ароматов, в которых не только классические ветивер, дубовый мох или какие-то деревяшки, но и цветы, сладкие смолы. Уверенный в себе мужчина нулевых не боится пахнуть клумбой и не считает, что это повредит его репутации.
И я совсем не удивлюсь, если еще через какое-то время высокие напудренные парики вернутся в качестве символа нового дендизма. Конечно, я тогда буду уже сморщенной старушонкой, если доживу вообще. Буду близоруко щуриться в спину прошедшей мимо особе в парике и шамкать на ухо спутнице, такой же старенькой: «Не разберешь эту молодежь, как они сами отличают – кто парень, а кто девушка?»
Беременность почему-то сделала меня совой. Неожиданно для себя самой я познала волшебную силу ночи, и открытие это оказалось удивительным. Я стала больше зарабатывать и взялась вести две дополнительные колонки на одном популярном сетевом ресурсе. Коллеги шутили, что я, наверное, ведьма, раз у меня все это получается – и готовиться к одинокому материнству, и взвалить на плечи столько работы.
Каждую ночь я перебиралась с ноутбуком на кухонный подоконник. У меня горели свечи и ароматические палочки, тихо пели Леонард Коэн или Том Уэйтс. Телефон молчал, окна дома напротив были темны, и я чувствовала себя единственной выжившей после Апокалипсиса. Это было мое время.
Правда, с утра начинался ад – все же привыкли, что я жаворонок, и часов с девяти начинали требовать моего как минимум участия (а в идеале – и присутствия). Это сводило меня с ума, с каждым днем все сложнее было оставаться корректной. С тех пор как я уехала от Лу, у нас была негласная договоренность: мобильники никогда не отключаем. И вот теперь договор обернулся раскаленной сковородой, на которую подливали масло веселые черти.
Однажды случилось нечто вообще из ряда вон.
