Ознакомительная версия.
Сизый бросился на турмана, но тот легко поднялся и, облетев противника, спустился рядом, но с другой стороны. Сизый разом потерял преимущество, завоеванное с таким трудом.
Турман опять мог отступать вдоль всего окна. И снова начался бой.
Турман, отступая, колотил противника, но уже другим, еще не уставшим крылом.
У сизого заплыл один глаз. Но он все еще лез напролом.
И, снова отступив до края, турман повторил маневр, облетел врага и сменил крыло. Сизый продолжал нападать, но двигался медленно, почти не защищаясь от ударов. На середине пути он вдруг сильно завертел головой и попятился назад, потом остановился и беспомощно начал топтаться на одном месте.
Арестант увидел, что у голубя затекли оба глаза и он ослеп.
Турман подскочил к врагу и вцепился в его шею.
Маленький белый голубь дотянул в полтора раза большего врага до края подоконника и сбросил вниз. Потом, распустив хвост и надув шею, громко воркуя, он долго вертелся на подоконнике.
Арестант тоже готов был вертеться по камере. На радостях он чем мог потчевал победителя. Но турман не мог успокоиться и ел мало. Схватив кусок, он забывал его проглотить, снова принимался вертеться и громко ворковать.
Арестант напрасно насвистывал знакомый мотив. Голубь не слушал. Он толчком высоко подбрасывал кверху голову, выпячивал грудь, как будто ухаживал за голубкой. И вдруг, вытянув шею, насторожился и задрожал.
Над Заречьем плыла стая голубей. Желтые, белые, пестрые, они широкими кругами, легко играя, рассекали воздух.
Турман сорвался с места, громко захлопал крыльями и исчез.
Весна в этом году пришла рано. Солнце в неделю согнало снег и подсушило дороги. Несколько дней подряд дул с юга ветер. Он разломал на реке лед, угнал на север тучи.
Утром поднялось солнце и, словно забыв, что еще только середина апреля, пекло, как в июне. Березы, ивы, вербы стояли внизу с набухшими почками и, казалось, прислушивались, как под корой у них бурлят и переливаются соки.
На ивах, растущих по низкому зареченскому берегу, появились цветы, похожие на толстых, мохнатых гусениц, и обильно покрылись желтой, пачкающей пыльцой. На крышах домов кричали воробьи. По не просохшим еще улицам Заречья бродили куры и петухи. Петухи слонялись, голосили не переставая, как завороженные смотрели вверх на голубое небо и подолгу не могли оторвать от него стеклянных, остановившихся глаз. Равнодушные куры рылись вокруг них в мокром навозе, выбирая разопревшие зерна.
После зимы Воробушкин впервые открыл голубятню. Один за другим вылезли на крышу турманы. Голуби всю зиму просидели в полутемной, тесной голубятне и теперь щурили глаза, жмурясь от яркого света, как будто в первый раз увидели солнце.
Черноглазый, курчавый Митька, ближайший друг и помощник Воробушкина, спугнул голубей с крыши.
Голуби поднялись, описали круг и сразу же пошли на посадку.
От сытой, неподвижной жизни они разжирели, отяжелели и теперь боялись высоты и все время кружились над самой голубятней. Митька прыгал на крыше, махал на них тряпкой, свистел, засунув пальцы в рот. Десяток приятелей дружно помогали ему, стоя внизу. Но стая лениво вертелась над головой мальчика, ожидая разрешения спуститься. Митька уже собирался покинуть свой пост, как внизу несколько голосов разом закричали:
– Прячься скорее. Наводный!
Митька присел на корточки и огляделся.
Высоко над стаей кружился белый голубь.
– Турман, турман, слазь скорее, – подгоняли мальчишки.
Митька сам видел, что так высоко мог летать только турман. Снизу он был едва виден. Мальчишки поспешно прятались под навес. Митька быстро исчез с крыши.
Белый турман все кружился над стаей и не хотел снижаться. Следуя за голубями, он удивительно легко и быстро передвигался в воздухе и менял направление.
Стая, заметив незнакомого голубя, сразу оживилась. Незнакомый турман долго еще белым ястребом носился над голубями, потом сложил крылья, косо разрезая воздух, разом очутился в самой середине стаи, громко, как в ладоши, захлопал крыльями и вынесся вперед. Стая дружно потянулась следом.
Мальчишки наблюдали, почти не дыша.
По неписаным законам каждый пойманный чужой голубь считался взятым в плен и без выкупа не отдавался. Но этот голубь прилетел из-за реки. Зареченские голубятники никогда не возвращали пойманных голубей городским владельцам. Между голубятниками города и Заречья велась давнишняя война. Те и другие носили старых, хорошо знающих свой дом голубей к чужим стаям.
Часто такому голубю удавалось увести за собой молодых или плохо прирученных голубей. Их ловили, и они переходили в полную собственность поймавшего. Особой честью считалось поймать подпущенного «наводного» голубя.
Мальчики жадно следили за чужим турманом. Каждый из них уже видел его запертым в клетку.
Даже Воробушкин бросил работу и показался в дверях мастерской, но на него так дружно зашикали и замахали руками, что он поспешил скорее убраться и выглядывал в приоткрытую дверь. Стая уже не хотела садиться. Голуби, казалось, задались целью обогнать залетного турмана и соревновались с ним в быстроте и ловкости.
– Уведет, ей-богу, всю стаю уведет, – волновался Митька.
Белый турман пока никуда не вел, он только кружился вместе со стаей, поднимаясь выше и выше. Стая послушно тянулась за ним.
– Это городские подпустили. Из ружья бы в него. Закружит стаю и уведет! – наперебой загалдели мальчишки, высыпав из-под навеса.
Воробушкин тоже не утерпел и снова вылез на двор. Но теперь даже он не мог запугать залетного голубя. Стая кружилась так высоко, что Воробушкин оттуда казался, верно, небольшой черной тумбой, вкопанной в землю. Черномазый Митька прибегнул к последнему средству. Он выбросил на крышу голубку, предварительно крепко связав ей крыло. Голубка была недавно поймана, не имела пары, и ее не решились выпустить вместе с другими, боясь, что она улетит.
Теперь, перевязав крыло, ее пустили гулять по крыше, надеясь, что стая, увидев нового голубя, спустится к нему. Но голуби плавали высоко вверху и не замечали тоскливо смотревшей на них голубки. Вдруг белый залетный турман на лету бессильно уронил крылья и упал вниз, вертясь через голову.
И, как будто только теперь вспомнив, что и они турманы, следом за ним вертелись другие голуби. Даже самые жирные и неповоротливые старались не отстать и хоть несколько раз перевернуться через голову.
Белый турман с каждым разом поднимался выше, почти скрывался из глаз, вдруг замирал на одном месте и камнем летел к земле.
– Раз, два, три… четыре… – считали, замирая от восторга, мальчики и умолкали, сбившись со счета. Не было возможности даже самому острому глазу уследить и сосчитать повороты.
И когда казалось, что уже нет спасения и голубь вот-вот ударится о землю, он каждый раз у самой земли ловко расправлял крылья и почти вертикально, ракетой, уходил в небо.
Мальчишки, как окаменевшие, стояли на пустыре. У них затекли и отяжелели шеи, но они не могли оторвать глаз от этого голубя.
Сжав кулаки и собрав, как для прыжка, мускулы, рядом с ними застыл Воробушкин. Пот выступил у него на черном, закопченном сажей лбу. Всегда плотно сжатые и опущенные книзу губы приоткрылись, и от этого разгладились морщины, обильно залегшие вокруг рта.
– Какая птица! Какая птица! Рубашку последнюю за такого красавца отдать не жалко, – каким-то стонущим голосом заговорил Воробушкин и вдруг заулыбался и показал два ряда белых зубов.
Мальчики на минуту забыли даже о турмане: до того необычным был в этот миг Воробушкин. Все они в первый раз видели его улыбающимся. Он стоял рядом с ними, очень прямой, помолодевший, с блестящими глазами, и казался совсем непохожим на хорошо знакомого Воробушкина. Мальчики глядели на него почти со страхом.
Увидев изумленные лица, великан как бы очнулся и пришел в себя. Сразу исчезла улыбка. Опустились книзу концы губ, вокруг рта опять залегли глубокие морщины, и привычно согнулась спина. Только глаза еще лишнюю секунду горели под косматыми бровями.
– Хороший голубь, – сказал он уже своим обычным голосом.
– Только все равно такой разобьется. Такие всегда разбиваются, – сказал кто-то из мальчиков.
Наконец голуби по одному начали садиться на крышу. Белый турман опустился последним. Он устал, но дышал ровнее других. Сев на крышу, он начал ворковать и подзывать голубей. Пестрая, с перевязанным крылом голубка павой заходила вокруг турмана.
Белый турман, распушив хвост, громко воркуя, пошел за ней по пятам.
– Не парный он, – заключили знатоки под навесом.
Голуби начали забираться в голубятню. На крыше остались только залетный голубь и пестрая голубка.
Турман ни на шаг не отставал от голубки. Ходил за ней, почти наступая на хвост, ворковал и мел своим хвостом крышу.
Пестрая, с широкими красными пятнами голубка кокетливо убегала от него и манила за собой в голубятню.
Ознакомительная версия.
