Ознакомительная версия.
Луиза прибежала вечером сразу после налета и схватила Демину за руки.
– Что случилось? Опять разбомбили бюро?
– Нет, нет, все в порядке. Не пугайтесь, фрау Нина. Я получила открытку от Вольдемара. Он ранен, пишет, что не опасно, но надолго в лазарете. Просит, чтобы я приехала, и я уже говорила с шефом и была в полиции: вы же знаете, теперь надо брать разрешение на поездку. Я машу перед его носом открыткой и подсовываю сигареты, и если бы он не дал, я бы вцепилась! Теперь все в порядке. Поезд завтра в одиннадцать, а сегодня я пришла к вам, чтобы рассказать о всем этом и спечь в вашей духовке: у нас нет больше плиты. Как вы думаете: если он ранен в бедро, то может есть рыбу? Идемте на кухню, и я начну, а то опять налет…
«Теперь, – подумала Демина, – когда через два часа болтовни и выкручивания звездочек из теста Луиза уложила свою сумку, – теперь я могу сказать твердо: Вольдемар – погиб».
Пророчество подтвердилось. Луиза вернулась домой через десять дней, порозовевшая, похудевшая, взрываясь от полноты впечатлений, как ракета.
– Фрау Нина, привет от Вольдемара! Он вас так уважает! И скоро будет здесь. Как же ему одному лежать там, я не могу бросить службу, особенно теперь, когда надо готовиться к свадьбе. Вы мне расскажите, как это у вас должно все делаться.
– Жених приезжает в церковь верхом, а невеста лежит у него поперек седла, в знак того, что он украл ее от родителей, – совершенно серьезно сказала Демина.
– Правда?! А вы будете изображать родителей и гнаться за нами позади?
В голубых глазах Луизы доверие и восторг, она готова поверить всему. Но Демина перестает шутить.
– Рассказывайте по порядку. Как он ранен?
– Я говорила со всеми врачами, потому что если верить ему, то он лежит зря. Скоро снимут гипс, но ходить еще нельзя, и вообще он будет хромать. Но казаки много не ходят, а на лошади это незаметно. Есть он может все, я накрыла столик скатертью, поставила цветы в вазочке…
– В вазочке?
– Я взяла с собой одну, недорогую, но очень маленькую, и готовила ему каждый день настоящий ужин. В лазарете кормят неплохо, но все-таки это не домашний стол. Он написал мне еще три открытки, но они не дошли. Ну да, бомбежки здесь и отступление там… Я написала прошение командиру полка о разрешении на брак… Его не пошлют больше на фронт, армия отступает, чтобы собрать силы, и мы должны победить…
– Но не на Одере, Луиза! – невольно вырвалось у Деминой.
Луиза рассердилась:
– Фрау Нина, я тоже не хочу войны и не делаю войны.
Мы вообще ничего не можем сделать. Мы должны ждать и верить, что нам говорят, и заботиться о том, что еще можно. Женщина никогда не должна терять здравого смысла.
Логика Луизы не допускала возражений.
* * *
Иностранным журналистам надоело переезжать из развалин одного отеля в другой, и они устроились на вилле в окрестностях Берлина. Вилла стояла в лесу; на клумбах под окном распускались подснежники и крокусы; в затянутых коврами комнатах всегда был наготове телефон, в гараже – автомобиль. Конечно, их предупредят вовремя об опасности – они успеют уехать. И, конечно, это самое лучшее место для «Вольдемара». Его выпустили из лазарета, он ходил на двух костылях и капризничал, как все сильные, не привыкшие к бездействию мужчины. Луиза упросила шефа позволить ему поселиться в ее комнате: разве можно в такое время считаться с пустяками и приличиями! Шеф махнул рукой. Конечно, русскому офицеру в германской форме было бы безопаснее в тылу, но где теперь тыл?
Есаул Каменский лежал на диване, листал непонятные журналы и писал от скуки письма товарищам. Конечно, все-таки лучше, чем в лазарете… Луиза надоедает со свадьбой. В конце концов, можно и жениться. Советские войска в тридцати километрах. Но Берлин будут держать долго. Когда же будет пущено в ход новое оружие? Или это пропаганда? Что же тогда? Журналисты успеют удрать, и он с ними. Надо податься к союзникам – те, конечно, поймут, что казаки воевали не против них. И все образуется. Только вот это проклятое бедро…
Деминым дали пропуск в Италию. Они уехали как-то внезапно. Луиза помогала им тащить на вокзал потрепанные чемоданы и качала головой.
– Беженская жизнь! Еще не так страшно, фрау Нина. Останьтесь хоть на две недели – до моей свадьбы. Как же я буду венчаться без вас?
– Венчаться вы можете и в Италии. Еще раз говорю вам, Луиза: положение слишком серьезно…
– Ах, фрау Нина, как будто шеф иностранной печати знает меньше, чем ваш генерал! Нечего разводить панику. Как Вольдемар поедет на своих костылях? Поезда переполнены… Вот увидите, через месяц-два мы приедем к вам в Италию, отправимся в свадебное путешествие…
Но через несколько дней после отъезда Деминых есаул получил приказ из штаба: все казачьи офицеры и их семьи…
Это было утром, и Луизе показалось, что разрывы артиллерийских снарядов стали как будто ближе. Ну что ж, значит, действительно серьезно. Луизе нужно бросать работу. Вольдемар возьмет ее с собой: невеста – это тоже семья. Нет, нет, совершенно бесполезно уговаривать ее остаться здесь и ждать конца войны. Тогда они больше никогда не встретятся.
Есаул вздохнул и покорился. На костылях он был беспомощен. Ухаживает за ним… ну, пусть!
Шеф поехал после обеда в город. Луиза тщательно уложила чемоданы и сумки. Пригодиться может все, а приданое… ах, все эти новенькие замечательные вещи, скопленные на чердаке в Маркт-Швабене! Пока придется обходиться без них. Когда война кончится, можно будет их взять… Завтра днем отходит поезд. Не надо только беспокоиться, все очень просто в жизни.
Да, просто. Шеф не вернулся к вечеру, телефон не звонил: опять, наверное, порвались провода. Придется ему разогревать ужин, когда он вернется…
По двум дорогам через лес, охватывая зажимом тихие фешенебельные виллы, шли советские танки. Бой проходил где-то сбоку, за лесом, его не было слышно в общем привычном гуле, и так часто уже случалось, что какие-нибудь осколки разобьют стекла…
Виллы не сопротивлялись, у них не было пулеметов. Две сгорели, а остальные стали освобождать для команд и штабов на рассвете ясного апрельского дня.
Окно Луизиной комнаты выходило в сад сбоку, оттуда не было видно подъезда, но есаул сразу проснулся от грохота в парадную дверь и сразу понял. Луиза возмущенно выскочила вниз, подвязывая на ходу халатик. Кто это, что за безобразие?
Есаул невольно метнулся к окну и остановился. Второй этаж, костыли, бедро… махнул рукой. Может быть, германские солдаты все-таки?
Проковылял к двери, осторожно приоткрыл ее, прислушался. В холле – срывающийся голос Луизы, ее смешные русские слова и окающая, знакомая речь.
«Товарищи»… донеслось наверх. Нет, это не РОА. Никаких сомнений. Как же так? Значит, так вышло. Ну что ж, от судьбы не уйдешь. Шаги уже на лестнице…
Есаул хотел еще что-то вспомнить, но ничего не вышло. Только перекрестился наспех, прислушиваясь к треску ступенек, взял с ночного столика револьвер, вцепился зубами в дуло и вздрогнул от сверкающего, ослепительного взрыва…
Луизу взяли в том же халатике, только пальто успела накинуть, а допрашивали к вечеру. Она успела уже оправиться и вполне владела собой.
– Луиза фон Каменски, – твердо заявила она. – Я жена майора. Мы повенчались недавно и еще не успели переписать документов.
Она вспомнила лицо русского священника в Берлине, и ей казалось, что он благословляет ее. Она похудела за эти часы, странно выпрямилась и старалась держаться, повторяя все движения Деминой.
– Да, он был ранен и жил здесь, мой муж. Я русская, мое имя Луиза фон Каменски.
Луиза прямо смотрела на советского офицера голубыми, чуть наивными, но смелыми глазами. Советский офицер напоминал ей Вольдемара, только моложе.
Луиза ничего не поняла и думала, что ее ведут к другому офицеру и потому не позволили взять вещей. Поняла только на дворе, в последнюю минуту.
– Я умираю, как мой муж, – успела сказать «казачья невеста»: шедший с ней солдат прикончил ее одним выстрелом, сразу…
Ирина Сабурова. Альманах «Литературный современник» (Мюнхен). 1954
Провожали капитана М. Сошлось человек пять, верных. Сам капитан имел вид странный, совсем не напоминавший капитана: мешок мешком. Широченные панталоны, балахон, шапочка, туфли – все было из мешковины, с кострикою. Хороши были и провожавшие. Профессор был, например, в фуфайке футболиста и трусиках, а хозяйка квартиры, двоюродная сестра капитана, – в высоких сапогах и кожаной куртке. Капитан сидел в середине круглого стола и медленно попивал коньяк. К нему присматривались с уважением и не без страха: проводы были с риском. Капитан был отчаянный, начальник бело-зеленого отряда, два года державшего в страхе Крым. Это он совершил налет на провиантские склады и вывез в горы четыре грузовика муки, сала и амуниции. Это его ловили на Пушкинской двумя ротами, и он провалился как сквозь землю. Это он самый бежал с семерыми из чрезвычайки, а через два дня в центре «снял» ударом кинжала в горло охранявшего вход чекиста. И вот этот опасный человек сидел теперь совсем близко от страшного дома в проволоке и пил коньяк. Он пил, а на него поглядывали. Правда, был уже не капитан это, а «уполномоченный профсоюза шахтеров Криворожья», прибывший в С. хлопотать о санатории в Алупке. Знали, что сейчас он едет на южный берег, где его ждут с баркасом. Знали, что турецкая шхуна, привезшая рис и кофе, уже три дня болтается за горизонтом.
Ознакомительная версия.
