Во мне словно что-то высвободилось. Я уже несколько раз ловила себя на мысли, что воспринимаю окружающий мир как в детстве, в ранней юности. И день похож. И солнце. И буря. И так хорошо и спокойно при этом на душе. Словно я не в чужой стране. И хотя никакой ясности в этой истории с домом не наступило, я испытывала радость. Все радовало. И чувство свободы. Я никогда еще прежде не чувствовала себя такой свободной и счастливой. Счастливый миг был сегодня утром у кухонного окна. Непонятно, откуда появилось знакомое ощущение детства. Не знаю, что именно повлияло: освещение ли, запахи ли, посуда. Но я вспомнила, как однажды в шестилетнем возрасте, стоя утром возле кухонного стола, испытывала вот такое же чувство безграничного счастья. Беспричинно. И тут я поняла – это из-за скатерки на кухонном столе. Возможно, скатерка на кухонном столике напомнила что-то: тускло-розовые пионы на словно выцветшем на солнце зеленом фоне скатерки, обрамленной широкой каймой в розово-бежевую полоску, создаваемую песочный цвет. Столько летнего тепла в этом. И хотя в рисунке отсутствовала буйность красок летних цветов, в нем чувствовался зной, усталость от жары июльского дня. А может, на меня так воздействовал запах хлеба, обычного ржаного формового хлеба, в детстве лежавшего на тарелке под салфеткой. Не зря же говорят, что нос имеет память. И солнце сквозь бурю, и скатерка, и запах хлеба напомнили мне беззаботную счастливую пору детства.
Я уже давно знаю, что возникающие на пути препятствия – это не что иное, как защита, предостережение от опасностей. Задним числом я всегда понимала, для чего они были нужны, и благодарила провидение за то, что посылало мне их. Я опять попала в зону повышенного внимания. Я чувствую это. Это чувство мне знакомо с детства. Но мне не надо никого видеть, чтобы чувствовать, что кто-то следит за каждым моим движением, за каждым взглядом, за мимикой. И потому стараюсь хорошо выглядеть и не вешать носа. Но так, чтобы было незаметно, что очень стараюсь ободрить себя. И так, напевая себе тихонько под нос, я решила вначале очистить от снега участок у ворот. А не перед крыльцом в дом. Я всегда работаю методично. Почему я вспомнила про клаустрофобию? Мне казалось, что я сумела преодолеть ее в юности. Но я уже стала прислушиваться к себе. Не потому ли, что уже два дня провела одна в снежном заточении? Я в снежном плену в таинственном месте, физически не в состоянии выбраться отсюда, хотя в населенный пункт недалеко, за лесом. Мне даже не пробраться к охотничьему дому. Белое безмолвие тоже способно создавать ощущение замкнутости пространства. Кто мог ожидать от зимы такого? Аккуратно прокладываю тропинку к сараю, старательно выравнивая края.
Я ошибалась, думая, что до меня теперь никому не добраться и что я совершенно отрезана от внешнего мира – после полудня меня навестил Светлозар. Я обрадовалась ему как родному. Мокрый от снега и пота, раскрасневшийся от ветра, счастливо улыбаясь, он протиснулся через щелочку в калитке. Я поспешила с лопатой ему навстречу, чтобы освободить путь. Прислонив воротам лыжи и сняв со спины рюкзак, он показал мне рукой на дом, и из сказанных им скороговоркой слов, я поняла, что надо нести в дом, чтобы не остыло. Взял у меня из рук лопату, он почти мгновенно расчистил от снега участок перед створками ворот.
У кухонного столика он деловито стал вынимать из рюкзака и раскладывать на столе обвернутые полотенцами банки с едой и свертки с пирожками. Вкусно запахло горячей пищей. Это Иорданка постаралась.
Где-то совсем близко пролетел вертолет. Я уже утром слышала его. Светлозар объяснил, что это спасатели вывозят из лесной санаторной школы детей, а из соседнего бальнеологического курорта эвакуируют отдыхающих, чтобы не повторилась прошлогодняя история, когда из-за снежных заносов оборвалась линия электропередач и люди попросту замерзали от холода в многоэтажных корпусах, где имеющиеся камины не обеспечивали обогрев больших площадей. Светлозар встал, и я поняла, что ему пора возвращаться, пока еще светло. Но мне показалось, что его больше всего беспокоила возможная встреча с Марко. Я хотела освободить посуду, но Светлозар махнул рукой, потом. Положив ему в рюкзак пару банок компота манго и бутылку вина, я вышла проводить его к воротам. Вернувшись в дом, я смотрела через окошко вслед удалявшемуся лыжнику на белой равнине снега, пока он не скрылся за деревьями. На минуту меня охватило сомнение: может, мне надо было пойти с ним. К людям. В деревню. Но я быстро отвергла эту мысль. Нет. Мое место здесь. И если случится, что действительно наступит крайняя необходимость, то помощь придет. Я была в этом просто уверена. И еще мне показалось, что ветер начинал потихоньку стихать. Пик разгула стихии позади. Питьевой воды было достаточно. Это Марко тогда ночью привез несколько ящиков. А для остального я растапливала снег. На кухне все чисто, убрано и уютно. Я топила только камин в своей комнате. Маленький и экономный, он не требовал много поленьев. Тепла давало достаточно, и я даже распахивала дверь в кабинет, чтобы и туда шел теплый воздух. И потом недвижно сидела там за письменным столом, правда, в шапке и в накинутом на плечи полушубке. Приятно было сидеть в этом сухом прохладном помещении и думать. Думать. Мне никогда еще не представлялось такой возможности столь длительное время находиться безотрывно наедине со своими мыслями. Что бы ни случилось – это подарок для меня. Странная мысль? В этот момент я была уверена, что не только дом, а все происходящее здесь – необходимо мне. Редкие порывы еще хлестали в окна. Но направление ветра изменилось, это могло означать возможные изменения в погоде.
До даты, отмеченной на билете самолета, вылетающего из Софии, остается два дня и три ночи. Что может измениться за эти дни? Я больше похожа на добровольную узницу. И все из-за моего любопытства. Сейчас была бы дома и любовалась бы озером в синих сумерках. А тут такой напряг. Наташа обещала, что после выполнения всех формальностей за мной заедут и отвезут в аэропорт и мне ни о чем не надо беспокоиться. Моя задача – ознакомиться с домом и в предусмотренный законом срок зарегистрироваться в земельном отделе. Все. Но и это я сейчас не смогла бы сделать, пока не расчистят дороги.
Я проснулась среди ночи, хотя вроде все было тихо. Вскочила с кровати и поняла: кто-то ходит по дому. Опять Марко? Я снова легла. И отчетливо услышала приближающиеся к двери кабинета шаги, очень похожие на шаги моего мужа. Щелкнув, плавно опустилась дверная ручка. Но, несмотря на то что дверь была не заперта, никто не вошел. «Это он», – испугалась и обрадовалась я одновременно. Так он приходил ко мне, когда я работала ночным диспетчером, так он приходил ко мне домой. Так он приходил к нам на дачу, и моя собака молча пихала меня своей мордой и лапами на диван и, ложась сверху, прикрывала меня своим туловищем. Так собаки, особенно сучки, поступают в минуты смертельной опасности для хозяина, когда чувствуют над собой превосходство противника. Странно, ловлю себя на мысли, что воспринимаю его появление как должное. Нисколько не удивлена, но сгораю от любопытства и страха разочароваться. Событие – это его появление здесь. А вдруг это кто-то другой? Ну как мне его узнать? Я совсем не знаю его лица. Совсем. А как я смогу узнать его теперь, когда прошло столько времени? По ощущениям? Да. Когда такая неопределенность, то надо руководствоваться ощущениями.
Я притаилась в ожидании того, что последует. И нечаянно задела рукой приготовленный на ночь карманный фонарик. Он упал на коврик перед кроватью. Раздался глухой стук. Я услышала удаляющиеся шаги, так похожие на шаги моего мужа. Это, несомненно, он, мой таинственный друг. У себя дома каждый раз, когда я слышала его шаги в подъезде, то была уверена, что это вернулся с работы мой муж. В любом случае, даже соседи, услышав в подъезде знакомые шаги, не сомневались в том, что из очередной командировки или из поездки в Финляндию ночью возвращается мой муж. И утром удивленно спрашивали: а где ваша машина? Но какая связь может быть между мною и болгарином, если это, конечно, он, сын доктора Илиева, Иво Илиев. И почему я сейчас нахожусь в таком положении здесь, в горах, в доме над обрывом, и все мои мысли сосредоточены только на нем? Кто он? Вот эту загадку мне и предстоит разгадать. Вдруг заскрежетала замерзшая входная дверь. От неожиданности я даже подпрыгнула. Схватив с полу фонарик, я выглянула в коридор. – Ана! – услышала я вдруг показавшийся мне таким родной голос Марко. Я поняла, что он кричал снизу, что это он, чтобы я не пугалась его столь позднему появлению. Я не испугалась, я растерялась: оба появились почти одновременно. Как они не встретились!
Впервые за все время нашего знакомства я вышла Марко навстречу, и он, радостно обхватив меня, потряс – жива! От него веяло морозным воздухом, хотя сам он был разгоряченный и вспотевший от лазания по сугробам.
