Ознакомительная версия.
День за днём, вечер за вечером в течение полутора лет мастерили они чудо-машину и отрывались от занятия только на выходные дни. Была бы их воля, приятели не прекращали бы работу ни на минуту, но опасались внезапной проверки из службы Охраны отдыха. Чиновники жестоко карали всех, кто лишал себя обеда или осмеливался трудиться по субботам и воскресеньям. Провинившихся наказывали штрафом. Чтобы чем-то развлечься в выходные и праздничные дни, Нанаец придумал забаву: соорудил гряду искусственных гор из песка, специально, чтобы тренировать выносливость. И Гр за собой потянул. В пять утра они выходили из дома и принимались бегать с вершины на вершину, как два ошалевших от счастья человека. Фокус заключался в том, чтобы набрать как можно меньше песка в кеды и ни разу не упасть. Для этого надо было очень быстро перебирать ногами и высоко поднимать колени, тогда выходило правильно. Скоро Гр научился скользить по песку, ему удавалось подниматься и спускаться вниз, не зачерпнув ни единой песчинки. Чтобы не отставать от Нанайца, пришлось бросить курить, а о «Маисовке» он забыл сразу после сеанса с шаманом.
Строгий распорядок дня, умеренное питание, гимнастика, свежий воздух, постоянный физический труд изменили его облик: сморщенное в стручок лицо оживилось, щёки подобрались, кожа разгладилась и приобрела здоровый оттенок, плечи окрепли, а ноги от частого лазания по горам приобрели едва заметную кривизну и ступали по земле устойчивей, чем прежде. Плюс ко всему он вставил передние зубы и поменял очки. Ло не могла нарадоваться, глядя на мужа. Удовлетворённая тем, что Гр находится под надёжным присмотром хорошего человека, она старалась забыть, как этот хороший человек издевался поначалу над ней, когда сыпал сахар в свой чай. Сказать по правде, это было невыносимо – видеть весь этот ужас и понимать, что ничего нельзя сделать.
Нанаец с такой неуловимой быстротой накладывал сахар в кружку, что Ло никогда не успевала сосчитать, сколько ложек он почерпнул. Вдобавок к этому он сыпал сахар на хлеб, предварительно смоченный сладким чаем, намазывал сверху джем и ел, закатывая глаза от удовольствия. Странно было думать, что всё это проделывалось не специально, не с целью позлить Ло, не с целью потрепать её нервы. Так ей казалось. Не выдержав пытки, она уже через неделю спрятала сахарницу в хозяйственную сумку, поставив вместо сахарницы блюдце с мукой. Нанаец машинально сунулся туда ложкой, но, почувствовав малое сопротивление продукта, вынул ложку, отряхнул и положил рядом с кружкой. Ло ждала реакции с его стороны, удивления или что-то в этом роде, но не дождалась. Мучитель сделал вид, что никогда не ел сахар. Он продолжил прихлёбывать чай с выражением удовольствия на лице, и Ло даже расстроилась немножко, однако сахарницу так и не вынула, приказав сыну пользоваться ею в отсутствие Нанайца.
Заметив подлость жены, Гр возмутился. Он демонстративно насыпал сахара в глубокую миску и поставил её на кухонный стол со словами: «Не смей трогать!» Только Нанаец не заметил благородного поступка товарища. Он по-прежнему пил пустой чай, громко фыркая от наслаждения, будто и впрямь задумал свести с ума Ло своим хладнокровием. Иногда сладкоежка приносил в дом куропатку или зайца. Пока Гр дремал после обеда, Нанаец охотился среди созданных им гор, где неожиданно завелась живность. Это действовало на Ло размягчающее. В такие моменты ей хотелось пожаловаться на свою жизнь.
– Мне бывает так горько и одиноко, – печально говорила она, яростно потроша куропатку, – а ведь я так любила общество! Но была вынуждена оставить свет: пренебрегла своим высоким положением, а всё из любви к Гр.
– Настоящий подвиг, – соглашался Нанаец, внимательно следя за умелыми движениями Ло. Ему представлялось, что женщина вместо куропатки терзает несчастного Гр, дёргая и щипая его со всех сторон.
Ло не скрывалась перед посторонним человеком, он не раз видел, как она, поймав мужа на улице, хватала его за волосы и тыкала головой в горячий песок в наказание за то, что муж без разрешения купил мороженое. Нанаец испугался, когда впервые увидел страшную картину. Добряк не поверил, что резкий квакающий звук, который он услышал, исходит от женщины, а не от жабы, и встал на защиту Гр.
– Не ругайте его, – сказал он мягко, – не забывайте, это вредно для его психики, ещё больной и слабой. – И профессиональным тоном добавил: – Говорю вам как врач, грубые интонации подтачивают наш иммунитет не меньше инфекций.
Странно, но Ло всегда слушала Нанайца, поддаваясь влиянию его магических слов о том, что крик нарушает гармонию природы и отпугивает от человека мечту. Загипнотизированная тихим, обволакивающим голосом она замолкала, умиротворённо сложив руки на груди, и мечтательно говорила, следя за летающими в небе эхвынцами:
– Вот поживёте у нас подольше, впустите в нашу жизнь мечту, тогда и правда наступит счастье. Вы знаете, ведь я немолода, – как-то призналась она, – а что имею? Две соломенные шляпки? Это прекрасно, теперь никакой страус не страшен! Однако хочется большего – шубки, колец, своего угла! Признаюсь, мне приятно, что муж ладит с вами, ни с кем прежде у него не получалось так долго сотрудничать, и Вязу спокойней, мальчик отдался учёбе, не надо искать отца по закоулкам. Как вы считаете, дети должны видеть правду жизни?
– Как же её скроешь? Она повсюду, – ответил Нанаец.
– Но не вся правда жизни открыта! – многозначительно улыбнулась Ло и таинственно пояснила:
– Мы, например, в педагогических целях выезжали семьёй на природу и загорали в стиле «ню», чтобы наш сын видел жизнь без прикрас.
– Это как, голые, что ли? – поразился Нанаец и густо покраснел.
– Ну, если вам так угодно, – дёрнула плечом Ло, недовольная тем, что такой умный, проницательный человек не может понять её с первого слова. – Поверьте, – напористо воскликнула она, – нашего мальчика теперь ничем не удивишь, не напугаешь, он, знаете ли, ко всему привык!
– Верю, – покачал головой Нанаец, – очень предусмотрительно с вашей стороны. Никогда бы не догадался!
Он оглянулся на Вяза. Сгорбившись, тот сидел у компьютера. Глядя на сына Гр, можно было поверить, что его ничем, кроме еды, не удивишь. Парень всегда что-то жевал и производил впечатление вечно голодного человека. Выражение равнодушия, эта припечатанная к его лицу маска, пропадала только при виде еды. «Может быть, потому что он быстро растёт?» – с жалостью думал Нанаец, удивляясь юношеской нескладной фигуре, похожей на корявую длинную ветку с пышной листвой на конце.
Вяз, переросший отца на две головы, во многом оставался ребёнком. Молодой человек не знал своей родины, он боялся её, наслушавшись семейных разговоров о далёкой холодной стране. Приоритеты эхвынского народа стали для него понятными, близкими, и это делало его своим среди местного населения. Он ценил бережливость, стремился к коллективу и любил всё эхвынское – еду, яркую одежду, воздушных змеев, которыми он научился управлять так ловко, что несколько раз становился чемпионом среди юниоров по высоте, и, конечно же, эхвынские праздники. В такие дни Ло не могла зазвать сына домой. Вяз хоть и не родился в Эх-Вынии, что было обязательным для понимания национальных традиций, но здорово усвоил привычки своих друзей, поэтому мог запросто изображать кого угодно. И перчатки он не носил, они сбивали эхвынцев с толку, слыша, как юноша разговаривает на их языке, и видя, как он ловко ухаживает за эхвынскими девушками.
За внешней вежливой дружелюбностью скрывался личный расчёт, Вяз выбирал только таких приятелей, у которых было по два, а то и по три воздушных змея. Это у него было от Ло, делившей людей на имущих и неимущих. Он был крайне, до умопомрачения обидчив, имел завышенную самооценку и зачастую презирал в душе тех, с кем водился, в чём походил на отца. Гр корёжило, если к нему обращались крестьяне. По молодости лет и по растущим потребностям здорового организма Вяз был всеядным юношей, ел всё подряд, что попадалось на глаза. Ло с некоторой брезгливостью наблюдала за сыном, когда он смачно хрустел жареными куриными лапками или жевал полоски маринованной крокодиловой кожи. «Может быть, это и к лучшему, – думала она рассудительно, – голодным нигде не останется».
Вяз уходил рано утром в школу, возвращался домой на обед, съедал две порции бобов с мясом и опять куда-то исчезал. Ло, обеспокоенная быстрым взрослением сына, едва успевала сунуть в карман его пиджака пачку презервативов вместе с маисовой лепёшкой, как парень тут же убегал. Она с грустью отмечала, что мальчик всей душой и всем телом сливается с местным населением, того и гляди, про телегу забудет. Разговаривать на эхвынском становилось для него привычно и удобно, в отличие от русского языка, в котором он путался. Нанаец несколько раз пытался завести с Вязом беседу про Бабу-ягу или Курочку Рябу, желая проверить его знания в русском фольклоре, но парень в ответ хохотал, думая, что у гостя начались «миражи», как это часто случалось с отцом, и Нанаец отстал, сосредоточившись на Фецире.
Ознакомительная версия.
