Ознакомительная версия.
Тогда он осмелился задать вопрос, давно его занимавший:
– И ты никогда ни с кем не…?
Каролина пожала плечами.
– Попробовала, конечно. В юности. Что сказать? Приятно: механическая стимуляция нервных окончаний, сигнал в мозг, но в сущности ничего особенного. Больше проблем. Овчинка выделки… – Вдруг она рассердилась. – Ладно, Буран. По твоей физиономии вижу, что это все-таки не последний разговор… Тогда на сегодня хва. Идем, показывай свою запись.
Просмотрела раз, другой, третий.
На четвертый сказала:
– Здесь стоп.
Застыл кадр, где лежащий Томберг смотрит на Ван Мыня, которого видно со спины.
– Да, я тоже все время здесь останавливаю. Странное выражение лица.
– Дело не в выражении. Где у тебя тут масштаб?
Он показал на кнопку.
Каролина увеличила картинку до предела. Теперь весь экран был занят глазом академика.
– Смотри. Что это?
Ветер вгляделся.
– Отражение. Китаец что-то ему показывает… Помнишь про «лягушонку», да? Эх, рассмотреть бы. Черт, мелко!
– Для тебя мелко, для меня нет. – Каролина распрямилась. – Давай мне пластинку, Тайфун. Запущу ее в телескоп. Двухсотпятидесятитысячного увеличения и квадрофокуса, я думаю, для этой цели хватит.
– Каролина, я тебя люблю, – потрясенно молвил Ветер. – Ты, конечно, мозг на ножках. Но какой!
ВСЁ РАЗЪЯСНЯЕТСЯНа следующее утро, приехав на работу, Ветер увидел, что у двери его кабинета топчется взволнованный Дельфин.
– Я нашел его! Вдуг осенило, стал искать, и…
– Китайца?! – подался вперед Ветер, забыв, что ничего не говорил помощнику про Ван Мыня.
– Почему китайца? Какого китайца? Я нашел убийцу!
– Где?
Мика потыкал себя в лоб:
– Здесь, в глубинах интеллекта. Мне пишло в голову пеешестить кандидатов в клиенты.
– Перешерстить? – не сразу сообразил Карл. – Каких еще кандидатов?
– Я собиаю данные на людей, котоые пока еще ничего на натвоили, но обатили на себя внимание Системы и были отпавлены на дополнительное обследование. Я сидел всю ночь, посматъивал матеиалы. Погляди, что я нашел…
Мика торжествующе повел Карла внутрь, где в проектор уже была вставлена визозапись. С неподвижного кадра смотрел юноша или, может быть, молодой мужчина с нервным лицом и воспаленным взглядом.
– Некто Данко Сен-Жюст. Откуда имя «Данко» не знаю, а Сен-Жюст, если ты помнишь, был одним из самых молодых вождей Фанцузской Еволюции. Возаст тут имеет значение, сейчас поймешь… Записан азгово с психологом. Слушай…
Он нажал кнопку.
Ровный, приятный голос (психологам такой ставят специально) спросил:
– Так все-таки, чем тебя не устраивает меритократия, Данко?
Лицо молодого человека пришло в движение.
– Потому что это обман! Красивый термин! На самом деле у нас в стране не меритократия, а геронтократия! У кого больше бюлей, тот всё и решает! А больше бюлей у тех, кто дольше живет! Вот и выходит, что обществом распоряжаются старики!
– Не старики, а сеньоры. Зрелые люди.
– Перезрелые! В них уже иссякли все жизненные соки! Они ничего не хотят, ничего не могут! Ты посмотри, какого возраста все наши министры и депутаты! Ни одного, кому меньше девяноста лет! А ужасней всего, что мы заложники полудохлого Совета Старейшин! Ни одно важное решение не принимается без согласия этих мафусаилов, этих сушеных мумий! Меня трясет, когда я вижу по радиовизору эти морщинистые рожи!
– Старики были раньше, пока человек не научился правильно жить, – спокойно возразил психолог. – Тогда у дряхлеющего человека ослабевала мозговая деятельность, сейчас же она с возрастом только развивается. Чем ты старше, тем ты мудрее. Обществом и государством должен управлять не тестостерон, а разум и опыт.
Мика поднял палец: внимание!
– Да ты знаешь, сколько лет самой древней из этих мумий, Львовичу-Старицкому? – выкрикнул Данко. – Он родился в середине XX века. Двад-ца-того! У него от старости башка задеревенела! Деревянная башка решает, чего мне делать и чего не делать!
Тут Дельфин затряс пальцем: сейчас, сейчас!
– …Пилой отпилить такую башку! Топором оттяпать! Вместе с ее фальшивыми зубами и синтетическими глазами!
Нажав на кнопку, Мика остановил запись.
– Дальше он п’о дугое, неинтеесно. Но обати внимание на дату. Эта беседа состоялась за месяц до сме’ти Стаицкого.
Дельфин покровительственно похлопал начальника по плечу.
– Только не говои, что я гений. П’осто поклонись в пояс, этого будет достаточно.
Карл смотрел на юное, без единой морщины лицо геронтофоба, застывшее на экране.
– Сколько ему лет?
– Сейчас посмотъю… Двадцать семь. Двенадцатый класс лицея. А что?
– Идиот ты, а не гений! Сколько ему было лет во время убийства академика Томберга? Твой Робеспьер еще под стол пешком ходил!
Мика сник.
– Да… Я так обадовался, что совсем забыл п’о Томбега… Но согласись, этот тоже очень подоз’ительный.
– Сам ты подозрительный! Шерлок Холмс из тебя, как из какашки звездолет!
Помощник обиделся:
– Сам ты! Хоошего человека Калом не назовут.
Открылась дверь.
На пороге стояла Каролина.
В первый миг Ветер просто обрадовался – тому, что видит ее. Потом понял: она что-то выяснила, что-то очень важное. Каролина никогда раньше к нему на работу не заезжала.
– Поговорим, – сказала она, выразительно покосившись на Мику. – Вдвоем.
Тот с любопытством пялился на неожиданную гостью и, конечно, выходить не собирался.
– Мика Дельфин, гений, – сказал он. – Очень пиятно. А ты кто, пекасная незнакомка?
Каролина молча показала ему направление движения: в коридор.
– Иди, иди, – подтолкнул приятеля Ветер. – Потом познакомитесь. Дай нам поговорить.
От двери, из-за Каролининой спины Мика показал большой палец, закатил глаза, облизнулся и лишь после этого удалился.
– Что-то срочное? – спросил Карл, сдерживая волнение.
– Да.
– Почему не позвонила?
– Сам поймешь.
Она подошла к проектору. Вынула Микину пластинку, вставила другую – ту, которую вчера ей дал Ветер.
Он встал рядом.
– Получилось?!
– Да.
– И что отражается в зрачке Томберга?
– Не что, а кто. Смотри. Я сняла для тебя процесс увеличения и фокусировки…
Лицо лежащего Тобмерга сначала расплылось зернистым пятном, потом из точек образовался большой круг – зрачок. Внутри него, бликуя, темнел силуэт. Изображение опять замутилось, экран потемнел. Вдруг проступил контур: человеческая голова, плечи. Картинка закачалась, выравниваясь.
– Убираю искажение за счет выпуклости, – пояснила Каролина.
– Это не Ван Мынь! – воскликнул Ветер, жадно наблюдая за тем, как проступают черты. – Это вообще не китаец… Глаза не раскосые… Погоди… Это же… – Он схватился за ворот и не договорил.
С экрана, опустив взгляд, будто сверху вниз, на него смотрел Степан Ножик, только не бритый, а с гладко расчесанными волосами.
Карл вспомнил, что брить голову регулятор начал во время своего второго срока, а тринадцать лет назад щеголял черной, без единого седого волоска шевелюрой, подчеркивая свою молодость.
– Что это значит? – растерянно оглянулся Ветер на Каролину.
Она была невозмутима.
– Думай.
– Тобмерга убил… Ножик? Но… зачем?
– Думай, – повторила Каролина. – Я уже. Разжевывать не бу.
Тринадцать лет назад Ножик был директором СПАСа, где Томберг состоял на должности главного конструктора. Потом Степан какое-то время совмещал оба поста. Пока СПАС не выбрал его регулятором…
Ветер ахнул.
– Понял? Тогда ответь мне на технический вопрос. Возможно ли манипулировать Системой? В случае, если она находится под твоим единоличным контролем?
– Я не знаю… – прошептал Карл. – Такая возможность никогда никому… Главное – зачем?
– Не будь идиотом, Ветрило. СПАС дважды, подряд, выбрал Ножика регулятором. И очень возможно, выберет еще. Теперь ведь ограничение двумя сроками снято.
– Я не знаю, – повторил Карл. – Никто не разбирается в СПАСе так, как Ножик… Он и сейчас курирует разработку «Ангела», не вылезает из инженерного центра… – И вскрикнул: – Черт! Максим Львович единственный в Совете возражал против «Ангела»! И единственный, кто мог остановить проект!
Каролина подняла ладонь, что означало: успокойся и сосредоточься.
– Смотри, что получается. Тогда, тринадцать лет назад, на пути Ножика к полному контролю над Системой стоял Томберг. Сейчас препятствием являлся Савицкий.
– Но… зачем отрезать голову?
– Понятия не имею. Кажется, «Ангел» каким-то образом имитирует или даже использует структуру человеческого мозга? Может быть, не только методологически, но и, не знаю, биологически? Я совсем в этом не разбира.
– А… зачем? – тупо повторил Ветер всё тот же вопрос. – Ради чего совершать такие ужасные вещи?
– Ты книжки в детстве читал? Исторические? Про то, как честолюбие и жажда власти толкали всяких там Наполеонов и Сталиных (!!!) на злодейства. Почему мы так уверены, что, сделав жизнь удобнее и приятнее, мы до конца изменили человеческую натуру?
Ознакомительная версия.
