– Ну, што, надо её кончать…
– Не-е-ет! – молча поправил увлажненные печалью усы и слегка повысил голос тот. – Робить это и здесь я не буду… Давай возьмем стогомёт и оттарабаним её на скотный двор, а там решайте сами, без меня…
Такой его сердобольный и экономически выгодный хозяйству шаг по-своему одобрило и руководство села. Уже следующим вечером ефросинья с детишками привечали в стойле уехавшей навсегда кормилицы её четырёхлетнюю дочку, которая именно здесь и родилась. Теперь она к несказанной ребячьей радости продолжит тут материнское дело. Под её же именем, с теми же добрыми людьми. И даже, наверное, с аналогичной прозорливостью. Когда молодая Бурёнка с материнским любопытством начала оглядывать сарай, хозяйка настороженно, чтобы та не услышала, прошептала:
– Неужто и она така глазаста? Неужто от ней тожеть ничего не попрячешь?.. Вот кака ведь порода.
Всевышний обделил уже не очень молодую пару детьми. То ли она оказалась не совсем сгодной для этого дела, то ли у него невесть почему не до конца «инструмент» был настроен. В общем, сколь ни ходили по клиникам и бабкам разным, а заиметь голосочек кровный не могли. И к десятилетию своего такого грустного супружества подались они в роддом другой, собачий. Здесь само везение поползло им навстречу – в виде маленькой мордашки уже неуклюже пытающегося встать на толстенькие лапы пятнистого щенка.
Рос неказистенький Рекс – так его прозвали в богатой медалями собачьей родословной – быстро и вольготно. Воспитывался в условиях, каких не знала ни одна соседская семья с единственным ребенком. А жил и вовсе в режиме двух уютных домов, городского и пригородного – с видом на речную излучину. Избалованный таким далеко не псиным к себе вниманием и глядя на своих двуногих ровесников, он однажды даже в сердцах подумал: «Поглянь-ка, какие они нарядные, да в колясочках с разноцветными игрушками катаются… Почему это мои родители такие жмотистые? Я для них не человек, что ли?!»
И только к более зрелому возрасту, когда впервые играючи вскинул передние лапы на плечи рослого хозяина и ткнулся мордой в его рыжую бороду, наконец-то понял свое собачье превосходство. Рекс почувствовал в себе недюжинную в сравнении с его детьми-одногодками силу настоящей немецкой овчарки. А прыжками своими и ловкостью превзошел даже самых грозных самцов всей дачно-городской округи. Теперь он уже обижался, что хозяин смастерил для него, коричнево-черного с торчащими вверх ушами красавца, не совсем просторную конуру. Для расширения входа в неё даже обгрыз его боковушки, с рычанием оправдывая эти действия всё той же обидчивой мыслишкой: «Сам то, вишь, в какие широкие двери ходит туда-сюда, даже под кайфом за косяки не цепляется!»
Поэтому особую, почти человеческую радость у него всегда вызывало пребывание на дачном участке. За эти счастливейшие в его псиной жизни дни он чуть ли не расцеловывал своих хозяев-«родителей». едва заслышав команду одного из них «на сбор», тут же лохматой пулей выскакивал из своего жилища, едва не разрывая крепкие металлические стойки.
Так получилось и этим субботним утром.
– Вась, а Вась, – потянувшись всей своей сочной фигуркой у полномерного зеркала квартирной прихожки, зевнула хозяйка. – У тебя же сегодня выходной, с Рексиком на дачку опять махнете?
– Почему это только мы? – удивился супруг. – Всё-таки на целых два дня едем.
– А я хочу побыть чуток в одиночестве, – улыбнулась хозяйка и, лукаво покосившись на замолчавшего мужа, всерьёз добавила: – Стирки уж больно много собралось… Вот управлюсь и к вечеру тоже приеду.
– Тебе видней, мать. К вечеру так к вечеру, – спокойно заключил он. И, весело забормотав слова какой-то бравурно-походной песенки, стал собираться в дорогу.
– Только и вы, мужички мои, не расслабляйтесь, – улыбнулась она. – Постарайся вскопать и подготовить для меня грядки, чтобы можно было уже сегодня засеять их ранней зеленью.
– Ла-а-адно, Верунь, – с не очень заметной охотой буркнул Василий и посмотрел на радостно взвизгнувшего четвероногого «сына», который тут же послал ему свою тревожную мысль: «Да соглашайся, батёк, не вздумай спорить с бабой, а то и до вечера отсель не выберемся».
Доехали до излюбленного горожанами предгорного места хоть и не в самом лучшем расположении хозяйского духа, но для Рекса – почти незаметно. Едва лишившись намордника, он весело сиганул аж через полутораметровый забор и оказался у дачного дома намного раньше своего «родителя». Порезвился по откосному участку, пугая выглядывающих из прияблоневых норок серых полёвок да рискованно пролетающих у его почти волчьей пасти синичек. Осторожно обошёл большой муравейник, крупные лесные поселенцы которого начали заметно проявлять деловую активность – словно к перемене погоды. Вспомнил свою прошлую оплошность, когда они едва не расцарапали ему излишне любопытный нос, и быстренько отбежал к работающему лопатой и граблями хозяину. Присел на задние лапы и стал внимательно наблюдать за его действиями, наклоняя влево-вправо голову, словно оценивая качество дачного труда.
– Чего пялишься, дармоед? – уловив пристальный взгляд любимого пса, шутливо спросил без малейшего расчета на его ответ Василий. – Завидую тебе, и только!
Рекс почти выпрямился в своей сидячей стойке и с понятной лишь самому себе псиной гордостью дважды рявкнул: мол, трудись-трудись, папашка дорогой, рожденный пахать залаять не сможет. А хозяин, словно так и понимая смысл собачьего голоса, ещё энергичнее заорудовал дачным инвентарём, оставляя всё новые и новые чёрные строки ровно вспушённой земли.
Когда же подошел к границе этой запахшей весной грядки, Рекс снова дважды нарушил тишину и вытянул морду в сторону соседского участка. Из-за его высоких, уже наполняющихся первой зеленью кустов появилась солнцезащитная шляпа Кузьмича.
– Здорово, соседушка! – с нескрываемой радостью почти выкрикнул он, направляясь к не менее воспрявшему Василию.
Рекс тоже аж взвизгнул, тыркаясь мордой то в одного, то в другого дачника. Они рассмеялись такому человекоподобному поведению пса, и коренастый, заметно нарастивший за зиму свое брюшко Кузьмич предложил:
– А давай-ка, друг мой молодой Васёк, мы это дело с тобой отметим… Правильно, Рекс?!
Тот негромко гавкнул, поглядывая на собеседников, и, весело взмахнув пушистым хвостом, побежал в сторону соседского домика.
– Ишь, даже он поддерживает моё предложение, – легонько подтолкнул в плечо по-прежнему стоящего с лопатой Василия вконец заряженный решимостью инициатор.
– Да как-то рановато, ещё до обеда, начинать мужские посиделки… И срывать дачное задание своей супружницы нет особого повода, – улыбчиво засомневался Василий.
– Ну, как говаривают бывалые, раньше сядем – раньше встанем! А повод… было бы настроение, и он найдётся, – почесал свой розовато-мясистый нос Кузьмич. – Или что, уже брезгуешь открыть со стариком новый дачный сезон?
– Тьфу ты! – сплюнул под ноги его молодой сосед, вытер поблескивающий из-под шевелюры потный лоб и с силой воткнул лопату в ещё не вскопанную землю. – Попробуй тут побрезгуй, когда даже родная собака тебе подлаивает…
Один стопарик бархатисто-бордового вина из прошлогодней смородины, как и предлагал Кузьмич, оприходовали за первую постзимнюю встречу старых дачных соседей. Второй тост сопроводили пожеланием друг другу нового благодатного лета. Третий – единогласно посвятили оставшимся дома жёнам, детям… И как только Василий, незаметно покосившись ещё на треть недопитой двухлитровой банки, начал со вздохом вставать из-за стола, гостеприимный хозяин почти воскликнул:
– Ты глянь-ка, Вась, а за окном-то дождик… дождь пошёл!
– Ни хрена себе, сюрприз! – растерянно обернулся молодой сосед, уже ставший забывать о задании жены.
– Вот именно! – охотно подхватил его прохрустевшую, точно проглоченные на закуску яблоки, полухмельную мысль уже багровеющий хозяин. – И это не просто сур-р-рприз, а пер-р-рвый весенний дождь нашего сезона… Усекаешь?!
Василий с ухмылкой посмотрел на расплывшегося в своём добродушии соседа и со взмахом руки вновь опустился на табуретку:
– Первый так первый… Наливай!
В поисках же тоста для оприходования остатков содержимого банки им неожиданно помог Рекс. Погонявший по участку прячущихся от дождя разного рода пернатых, он тихо зашёл на веранду и, чтобы не нарушить свидание захмелевших мужиков, лишь сдержанно зевнул на всю свою зубастую пасть. «Может, и так поймут мой собачий намёк, что им уже хватит лакать эту вонючую бурду», – подумал он и прилёг у двери, мордой в их сторону. Первым обратил на него внимание уже начавший было прибирать со стола Кузьмич. Прожёвывая очередной кусочек яблока, он задумчиво посмотрел на прикрывшего глаза Рекса и спросил вполголоса:
