Брат несколько секунд молчал, глядя в пол.
– Игорёк, – Леша поднял мутные глаза, – я сейчас подумал, что вот так же чувствовал себя после смерти матери! Аленка мне мать заменила, получается. Я всегда делил женщин на матерей и шлюх, понимаешь? Вот на такой можно жениться, а с такой – только гулять. Я не думал, что Аленка захотела бы стать такой, как шлюхи, а она…
Философствования брата Игоря не увлекли.
– Ты ей изменял в последнее время?
– Нет. В последнее время – нет.
– А в не последнее?..
– Да это еще в феврале произошло! В ресторане женщину встретил – не местную. Такую, – Леха произвел в воздухе перед своим лицом несколько неопределенных, но энергичных пассов. – Она резкая, но к ней так и тянет! И знаешь, чем занимается? Учит баб соблазнять мужиков. Обалденно. Ну, я с ней и закрутил. Хотя всего один раз удалось ее в постель затянуть. Я сам виноват – натупил, рассказал Алёне о Школе соблазнения, и она туда записалась. А та баба тут же отмазалась: не могу с мужем клиентки, и все такое. Самое смешное, что Аленка пошла к ней учиться соблазнять…
– Как ее зовут?
– Ева Корда, а что?
– Алёну нашли в доме, который снимала Корда. Как твоя жена там оказалась?
– Ну, просто я сказал Алёнке, что у меня с Евой было, типа проболтался. Алёнка, небось, и пошла отношения выяснять. Хотя на нее это не похоже. Так мою жену та стерва убила?..
– Пока неизвестно. А ты сам где ночью был?
– Игорёшка, ты понимаешь… – Леха заерзал на месте. – Я не помню! Ты же знаешь, как на меня алкоголь действует! Я выпил полторашку пива, которую в холодильнике нашел. Захотел еще. Пошел в супермаркет, там купил чего-то… Вышел на улицу, выпил немного. Потом – все как в тумане. Очнулся на лавке у подъезда часа в четыре утра. Вот и все.
– Свидетели есть?
– По-моему, я один назюзюкался.
– Соседи, друзья тебя не видели?
– Не помню. А чего, меня могут заподозрить?
– Ты у той Корда в доме был?
– Да. А это плохо?
– Кто-нибудь тебя там видел?
– Ну… Кажется, нет.
– Чек из супермаркета есть?
– Нет.
– Во сколько ты там был? Попробуем тебя на записях с камер найти.
– Ну… часа в два ночи примерно.
Янов старший закурил, откинувшись в гостевом кожаном кресле.
– Игорюха! – позвал его брат, – а что я теперь без Аленки делать-то буду?..
– Это смотря где. На свободе, может, снова женишься. А вот если в зону загудишь, то придется тебе пятнадцать лет автомобильные номера прессовать.
Глаза Лехи стали большими и круглыми, как когда-то в детстве – после нечаянного поджога дедовского сарая. Игорь понял, что ляпнул лишнего.
– Ладно, смени памперсы, а я пока найду тебе дельного адвоката.
На следующий день дельный адвокат сам нашелся – старый друг Гога Гжелкин, с которым Игорь учился в школе милиции. Янову той учебы хватило, ибо он в юности горел жаждой справедливости, а вот Гога изначально понимал, что денег благородство не приносит. Поэтому после школы милиции Гжелкин поступил в Ростовский университет на юридический и через пять лет получил красный диплом. Теперь его адвокатское бюро работало на всю Гродинскую область, а в списке клиентов (секрет Полишинеля) значились весьма известные имена.
Гжелкин, как и положено адвокату, блистал пронырливостью, так что Янов не удивился его осведомленности. О цене договорились с легкостью, ибо Гжелкин «со своих» драл всего три шкуры, в отличие от «несвоих», которые платили за его услуги гонорары, сравнимые с внешним долгом США.
С Гжелкиным Игорь разговаривал по телефону из предбанника секционного зала, наблюдая за священнодействием Могилы над телом Алены. Патолог уже завершил аутопсию и давал инструкции санитару.
Очень не хотелось присутствовать при вскрытии, но Игорь все же пришел. Отчасти из своеобразного понимания чувства долга перед близким человеком, а отчасти – с целью как можно скорее получить от Могилы необходимые сведения.
Набрав в легкие воздуха, содержавшего не самые приятные ароматы, Игорь шагнул в прозекторскую. Стараясь не смотреть по сторонам, подошел к столу.
Санитар опустил на тело Алены простыню цвета грязного снега, Могила шагнул навстречу.
– Следователь Янов собственной персоной! – заметил он.
– Удушение подтвердилось?
– Кровоизлияние в область гортани. Токсикологии еще нет.
– В какое время наступила смерть?
– В период от часу до четырех ночи.
Лёшка засветился в супермаркете около двух.
– Как на полу оказалась?
– Думаю, убийца стащил ее на твердую поверхности пола. Кстати, в желудке жертвы – вино. Похоже, она почти бутылку выдула, так что в момент нападения спала.
– Могла это сделать женщина?
Резким движением Могила скинул простыню с головы Алены. Игорь намеренно больно прикусил изнутри щеку, опасаясь выдать эмоции. Патолог указал на следы пальцев душителя:
– Ну, смотри сам, какая пятерня у убийцы!
Он приложил руку к синякам на шее Алены.
– Мужская? – уточнил Янов.
– Мужская, но небольшая. Или женская большая.
– А по силе?
– То же самое: либо мужчина средних возможностей, либо физически развитая женщина. А тебе кто нужен?
– Мне убийца нужен.
– Твой брат такого же роста, как и ты? У тебя, думаю, сто восемьдесят сантиметров без кепки и лапы как грабли.
– Брат – сто семьдесят шесть, но покрепче.
– Он мог.
– Он мог, и еще – несколько миллиардов жителей Земли, – резко ответил Игорь, разворачиваясь к двери.
На удивление, Могила не ответил.
Мне восемнадцать. Все говорят: ты уже взрослая. Будто хотят от меня отделаться – кому нужна сирота?..
А я без мамы даже не знаю, где за квартиру платить.
Мне страшно и одиноко. Я ищу человека, с которым можно поговорить, но такого нет. Остается только Машка, а Машка сейчас не в помощь. Она боится что-то не то ляпнуть, напряженно следит за мной карими глазами, отражая мою боль. Мне уже самой хочется ее утешить, только я не знаю, как.
Одиночество поглощает. Постепенно ощущаю, что в нем содержится какая-то странная сила. Может, это свобода?
Я поступаю в педагогический институт, знакомлюсь с сокурсниками, осознавая глубину пропасти между нами: они еще дети, а я уже взрослая. Они могут позволить себе кино, кафе, прогулы лекций и семинаров, дискотеки, бунт против старших, дикий макияж, сиреневые ногти, зависнуть в общаге у мальчиков до утра, обжорство пирожными, курсы английского, нытье, бзики и крики. А я – нет.
Дни идут за днями. Мне кажется, что я адаптируюсь, что все не так уж и плохо. Только что-то изнутри заставляет искать большего. Хочу, чтобы рядом со мной оказался близкий человек.
Машка начинает отходить от моего горя, болтать про свои танцы и мальчиков. Она танцует в народном ансамбле и учится в кульпросветучилище, кульке по-нашему.
Моя Маша, самая близкая и родная.
Мы познакомились в пять лет, когда мамы привели нас (пухляшек с толстыми косичками) в балетную студию. Мы стали рядом к станку, обтянутые черными купальниками с белыми резинками на поясе. Резинки должны указывать – в первую очередь нам самим – где у нас талии. Без резинки талию не найти вовек. Наш хореограф кричит: «Втяните животы! Подтяните хвосты!». Мы, судорожно вдыхаем и пытаемся не отклячивать попы.
Запах балетного класса – это смесь аромата влажной древесины, исходящего от деревянных, смоченных водой, полов и вонь крепкого пота. Девчачий пот, вопреки тому, что знают о девочках прапорщики, резко и даже остро шибает в нос. Теплый, взболтанный вентилятором под потолком воздух наполняется звуками фортепиано и резким, но певучим голосом Тамары Борисовны. Как она орет на нас!.. И какая она красавица! Тонкая, ногастая, с длинной шеей и великолепными прямыми белыми волосами ниже пояса. У нее правильное породистое лицо – черты уверенные, аскетичные. Крупные запястья – она умеет ими говорить. Так легко представить Тамару Борисовну в пуантах, завязанных на щиколотках широкими лентами, и гибкий батман, фуэте, рондо-жам-порте, флик-фляк! Мы обожаем и боимся ее, как могущественной колдуньи, танцем вызывающей любовь и бури.
Через два года, первого сентября, мы с Машей, уже семилетние девицы в коричневых платьях и белых фартучках, встречаемся в школьном дворе. С восторгом узнаем, что будем учиться в одном классе! За одну парту нас не посадили, но мы оказываемся на одном ряду – я слева и сзади Маши. Остальные первоклашки – растерянные и брошенные, а мы вместе. Я тут же начинаю всех строить, ссорюсь с мальчиком, который толкнул девочку. Мальчик пытается толкнуть и меня, но рядом сердитая крепенькая Машка. Мальчик отступает.
Нам по десять и балетную студию преобразовывают в народный ансамбль «Колосок». Теперь мы пляшем, а не танцуем – кривится Тамара Борисовна. Некоторое высокомерие по отношению к хороводам и гопакам постепенно растворяется. Нам ставят красивые номера – сложные хореографические рисунки с вплетенными широкими «русскими» движениями, а также дробями, «веревочками» и прочими радостными подпрыгиваниями.
