Ознакомительная версия.
и пробовали их есть.
«Бойтесь электричества,
– кричали взрослые с дачи, —
вас дёрнет током от столба и убьёт».
Прозвучал отрывистый музыкальный интервал, форте, фортиссимо! А после – спокойно, грустно:
Мне показалось, что я опять
разжевала свежую шишку (а ты уходил!),
и зубы склеиваются,
и запах во рту зелёный-зелёный…
Куда ж ты уходишь?
Ведь это с тобой мы сидели
на поваленной ёлке…
Ну, почему я тогда не ступила
На оголённые провода…
Гитара смолкла. Голос смолк. Оказалось, что в райотделе номер тринадцать, да и во всём этом отдалённом районе огромного города, самая настоящая глубокая ночь. С диким визгом тормозов влетела во двор патрульная машина. Майор поднялся, сказал:
– Добре, ребята, – и пошёл на выход.
Сергеев последовал его примеру.
…А Влас этот, молодой плечистый Влас, пошёл на выход неуверенно, потому что вспомнил, как отец сломал гитару, разбил о косяк, чтоб сын не отвлекался от учёбы в школе (девятый класс), не лоботрясничал, изображая из себя Высоцкого и Джона Леннона… Теперь Влас в порядке, и школу окончил, и даже юридический, отец доволен, мама тоже. Конечно, возня в милиции с подследственными достаёт, и тогда хочется собрать старую гитару. Иногда видит во сне её, раздробленную на кусочки (в жизни только дэка отломилась, струны со звоном взвились), и плачет во сне, как по умершему человеку. Однажды проснулся – все щёки мокрые от слёз… Девица нынешняя умела играть, хотя и он мог бы играть теперь не хуже, если бы не перестал. Что касается её как задержанной, то его дело – сторона. А Клековкин, тот в замешательстве. Но «эта задница» всегда в замешательстве, пока не начертает любому гражданину на лбу статью уголовного кодекса. Влас вышел.
…Клековкин всё это время делал вид, что он так, присутствует, потворствуя невольно чудачеству старшего по чину, а на самом деле занят срочной работой, но глаза его, то и дело зорко выпаливали в Полякову, эту исполнительницу баллад.
Она, вроде, ожидала от них другой реакции. Но реакция была такой, более чем сдержанной. Успокоила себя: выслушали, не перебивая, значит, в сущности, оценили. Розовая краска удовольствия растеклась по её смугловатым щекам. Она сидела, немного уставшая от того, что пережила сейчас. Нынче баллада «Про шишки» получилась лучше, чем в общежитии института, где она выступала перед своими недавними однокурсниками.
В милиции снова стало шумно, будто ночь моментально превратилась в какой-то ненормальный день. Кто-то заорал утробно. Сапоги прогремели по коридору, звеня подковами. Голос воскликнул задавленно: «А ну, без рук!» И тут же прозвучала затрещина, а после чей-то стон. Несмотря на весь этот шум, здесь было очень немо (так казалось Поляковой), и перед ней сидел полностью немой следователь Клековкин.
Виктор Викторович слышал впервые, чтобы человек наигрывал так на гитаре, при этом выпевая какие-то слова (не песня это, а непонятно что). Но вдруг, вспомнил, что её пение называется, кажется, речитативом, слово, которого он никогда не говорил вслух потому, что, как ему казалось, не знал этого слова, но сейчас оно откуда-то выскочило, его удивив.
Он заметил, что лицо у задержанной было накрашено совсем не так, как у девок. Грим не прибавлял Поляковой женской привлекательности, и, скорее, отталкивал он мужской взгляд. Такой вывод сделал Клековкин случайно.
Он испугался непривычного для себя понимания, излишней широты собственной души, которая ему в этот момент показалась… предательской. Но этот чужой ему Клековкин продолжал-таки подмечать: и одета не так! И чулки узорчатые совсем не так смотрятся под этим бесформенным одеянием, похожим на костюмчик грустного клоуна (материя разрисована белыми и красными яблоками). Виктор Викторович подумал, что он, пожалуй, её отпустит. Вот и патрульная прибыла, могут подбросить задаром. Живёт она недалеко отсюда, но, если на такси, то недёшево, ведь ночь.
– Нельзя ли вызвать такси? – спросила небрежно девица ещё тем особым артистическим голосом, с которого не успела пока перейти на обыденный.
Голос этот уколол Виктора Викторовича. Вернее, суть самой просьбы, в основе которой лежало неведомое ему презрение к только что уважительно припомнившейся оплате за ночное такси. Живут же некоторые, наследство сваливается, чёрт возьми! Не-ет! Так дело не пойдёт! Расслабляться нечего.
– Вы, кажется, сказали, что исполняете свои песенки где-то… Где? В клубе, в концертном зале, в филармонии?
– Нет, я, к сожалению, такой возможности не имею. Я довольствуюсь случайными слушателями. Но меня это не смущает, так как правильно сказано: «Искусство принадлежит народу». Когда я училась, то выступала в институте. Я хочу совершенствоваться и я добьюсь. К тому же, человек искусства радуется уже тому, что живёт искусством, это – «сон золотой». Есть и другой вид сна – «сон разума», и он, конечно, «рождает чудовищ». Плохо, если не уважают первый, а второй господствует во всевозможных видах. Что касается меня, то у меня есть некоторые идеи и мне бы хотелось их реализовать.
– Девочек-то «с идеями» полон лагерь под Тагилом! – вырвалось у Виктора Викторовича. Он вспомнил спецколонию для проституток.
– Они что, за идеи сидят? Но ведь, кажется, то время прошло…
– Для них время никогда не пройдёт, – сострил.
– Не правда ли странно, – вздохнула Полякова. – Ночь, милиция, двадцать первый век… А знаете, Франсуа Вийон все свои стихи написал в тюрьме?
– Ну-ну, эрудированная, – усмехнулся Клековкин, будто быть таковой плохо.
– Моя жизнь ещё не определилась. Я ищу себя…
– А вот это мы слышали! Пьёте, курите, и не только сигареты обычные, но и с «травкой»… Ваша бабушка не одобрила бы такой образ жизни!
– Зря вы обобщаете. Можно искать себя, но иметь вполне чёткие представления о том, где верх, где низ, где правая сторона, а где левая, где чёрное, а где белое. Мой образ жизни! Чем же он плох? Я сижу дома (сочиняю), потом гуляю, развлекаюсь, езжу в гости.
– К кому?
– К своим друзьям, к знакомым…
– Они, ваши друзья, тоже ничего не делают или все наследство получили?
– Ну почему! Некоторые учатся, другие пока ищут себя…
– Понятно. Значит, вся ваша компашка дурью мается?
– Напрасно вы считаете бездельем поиск себя. – Она словно взялась терпеливо обучать пониманию жизни этого занятного, по её мнению, человечка.
Клековкин поразился её наглостью. Как ведут себя в милиции бабёнки? Нормальные, не преступницы? Тише воды, ниже травы! А эта готова своим голосом зычным всему райотделу доложить, что сама она бездельница, а друзья её трутни!
– К вашему сведению, – решил пустить в ход главный аргумент, из-за которого, между прочим, и продолжал, как он считал, следственные действия, – гражданка Евгения Горьковая, – понизил голос до шёпота, – не проживает по этому адресу, – его глаза в этот миг сфокусировались, и это, конечно, испугало подследственную.
– Но она живёт там! Я была у неё на прошлой неделе, вернее, в прошлом месяце… была…
– Назовите фамилию квартиросъёмщика!
– Я… я не знаю.
– Хватит врать, Полякова! Кто вас направил в эту квартиру?
– Никто. Я сама. Я ничего не делала. Отпустите…
– Отпустим. Когда выясним.
Клековкин погремел ключами сейфа, достал оттуда бумажные листки, сколотые скрепкой.
– Вот ознакомьтесь…
Полякова не спешила брать.
– …за тем столиком написано, где ты сесть не захотела.
– Не надо мне тыкать, мы с вами не пили на брудершафт!
– Я не пью и вам не советую. А будете кричать – примем меры.
– Какие?
– Узнаете.
Она взяла эти бумажки, стала читать:
...
Объяснительная
Я, Непоренкова Алла, была задержана в квартире неизвестного мне музчины. Он ушёл рано. Я осталась одна. Взяла его электробритву и положила к себе в сумочку. Взяла там же ещё денег в тумбочке. Он мне дал за ночь всего сто рублей. Я взяла пятьдесят долларов, остальные положила обратно. Этот адрес мне дал один парень, как зовут его, не знаю, у него кликуха Штырь.
...
Объяснительная
…Я была задержана в номере с мущиной по имени Олег. Он оказался домушник. Я приходила в гостиницу «Маленький приют» каждый вечер. Шла в номер, куда говорила администратор Камова Л.Т… Там были и другие девочки, они также работали, как я. Получали, когда как. Парень по кличке Банкет мне знаком, но никаких адресов я от него не получала.
...
Объяснительная
Признаюсь вам честно в том, что я занимаюсь тем, что встречаюсь с мужщинами и получаю от них денежные суммы, но бумажник не брала. Адрес мне дал Бойко, зовут его, кажется, Вовка, а кличка Штырь.
– Зачем вы мне такое дали? – Полякова швырнула бумажки на стол.
– А ты не шуми!
– Не тыкайте!
– Вас тоже нашли в чужой квартире!
– …с мУЗЩиной? – ухмыльнулась она.
– Нет, но квартиросъёмщик не Женя Горьковая, а именно – мужчина. И ответьте мне на такой вопрос: вам известен гражданин Бойко, он же Штырь, он же Банкет?
Ознакомительная версия.
