Ознакомительная версия.
Думая так с лёгкой иронией, она вдруг, вспомнила косые глаза Клековкина. Ей показалось, что увидела она вслед за этими глазами их уже древний опыт: трупы умерщвлённых, злодейски растерзанных людей: мужчин, женщин, детей…
Будто спустилась в подвал, в некую вполне реальную преисподнюю. Холод этого помещения обморозил ей щёки, сковал губы, затормозил дыхание и речь.
И поняла она, что все прежние представления в её голове обрушились, будто некая чёткая картинка мозаики на облицовке храма – ссыпалась из-за сейсмического толчка. И стала ей неприятна романтическая лживость, вкрадчивая философия «открытой двери». От этой лжи до «сна разума» один шаг, а чудовища всегда найдутся. Вот, хотя бы здесь: отделение милиции номер тринадцать…
…Утром её освобождают, протягивают гитару какие-то незнакомые люди, они сменили Клековкина и Власа. Из ворот райотдела Полякова выходит одновременно с девками. Те матерятся, дегенеративно взвизгивают.
Дождь снова, гитару Полякова завернула в пончо. Идёт она, не видя домов и людей. Ей кажется, что на этом кончилось всё. Кончились её «добрые песни для всех». Ей показалось, что не нужны они никому, даже ей самой. Может, жизнь её тоже закончилась?
Она стояла у дороги, готовая перейти шоссе в неположенном месте. Хотела, было, широко шагнуть прямо под колёса, но подумала: «А гитара?»… И прижала гитару крепче к себе, и проголосовала машину, вполне надёжное такси, с добрым лицом над рулём…
Нина Стрикова, девочка двенадцати лет, через сугробы заброшенным огородом пробиралась в барак, где жили сезонники – молодые дядьки и парни, приехавшие валить лес.
Глубокую тропку в огороде девочка Нина протоптала с тех пор, как появился в посёлке Коля. Он тоже жил в этом бараке, но не работал в тайге. Он играл в клубе на баяне, который носил в специальном футляре с собой всюду: в столовку, в клуб, в контору леспромхоза, где ему обещали повысить зарплату.
В клубе начались репетиции. Как выучат песни, поедут на выступление за сто километров по зимнику в город с хорошим названием Надеждинск, где много высоких домов. И Нина собралась, она пела в хоре. Раньше вечерами смотрела поезда, сидя у окна. На станции пассажирские поезда задерживались две минуты. Глаза девочки Нины так жадно вглядывались в окна поезда, будто хотели отыскать знакомое лицо. Но из окошек вагонов, из-за красивых шторок смотрели на их глухой полустанок только незнакомые люди, пассажиры. Они смотрели на маленькие домики их маленького посёлка и на брёвна. Брёвна лежали повсюду на открытых платформах вагонов, брёвна просто так валялись, брёвна были сложены аккуратно в штабеля.
Мать и отец Нины Стриковой приехали сюда на заработки, когда Нине и семи не было. Она здесь выросла, но этого никто не заметил. Родители – тоже. Они работали в тайге в лесной делянке. Каждое утро уезжали на автобусе, вечером их привозили обратно. Родители уставали, почти сразу валились спать. Говорили, что хотят «робить», чтоб потом жить. Но когда они перестанут «робить», не обозначили. Родителям было не до Нины, но, уходя каждый вечер в барак, она побаивалась, что они об этом узнают, а потому делала вид, что идёт помогать коменданту общежития Асе водиться с ребёнком.
Ася приехала прошлой зимой. Говорила, что она беженка, но все знали: бежала-то она от мужа, который хотел «зарэзать» Асю. Она всем говорила, что он скоро отыщет её и зарежет обязательно. А пока она жила холостой и весёлой жизнью. В начале этой зимы у неё родился ребёночек, Хачатур, Хачик, рыжий, как Петька-тракторист. Все догадывались, кроме него. Он был деловой, приехал на два сезона заработать денег на строительство новой избы для себя, для своей матери и для красивой жены Анны (портрет возле его койки на стене).
– Добрая ты, – хвалила девочку Ася, сидя на высоком табурете перед жёлтым зеркалом и заплетая лохматую косу, – все тебья будут любит и будешь щаслива. – Глаза у Аси были большими и печальными, как два тёмных окна.
Ближе к вечеру приезжали рабочие из тайги. Входная дверь общежития начинала бухать, холод влетал в коридор, куда выходят топки печей с железными ковриками у каждой. Надо много дров, чтобы в комнатах было тепло. Каждый вечер Ася носила дрова, подкладывая в печи. «Таскай да таскай», – говорила она. Хачик лежал один и плакал. Вот и нужна была Нина, ох, как она тут была нужна… То игрушку над ним повертит, то поговорит пищащим голосом, глядишь, – ребёнок замолчал. Она даже по примеру Аси пелёнку ему перестелила. Так водиться ей не понравилось, пусть уж мать. Но туго завёрнутого, точно кукла, тёплого и тяжёлого ребёнка держать было приятно. Кукол ей всегда не хватало.
Довольно умело покачивая на руках дитя, добровольная нянька прислушивалась к голосам, иногда подходила к двери и выглядывала в коридор. Услышав, что приехал Петька и его бригада, она положила ребёнка в кроватку и постучала в дверь, которая была напротив Асиной.
– Дядя Петя, здравствуйте! Здравствуйте, дяденьки!
– Чего тебе? – Петька сидел на кровати, разматывая портянки. Огромные валенки стояли рядом. – Переодеться не даст! – заорал. Лицо покраснело, а глаза побелели от злости.
– Его нет, – ответил вежливо другой дядька, зовут Ромкой, но она должна называть Романом.
– Дядя Роман, а когда он будет?
– Повезло Кольке на малолетку, а ну пш-ла отседа! – Петька сунул ноги в тёплые тапочки.
Понятно девочке Нине, не такая она маленькая, что дядькам надо после работы переодеться в домашнюю одежду. Дома они ходят в спортивных костюмах, будто какая-то волейбольная команда. Но она так заждалась… Ещё со школы, с уроков мечтала: прибежит в барак, а там Коля…
– Тебе сколь лет? – продолжил воспитание Петька, видя, что девчонка не исчезла, а торчит на пороге, выпуская из комнаты драгоценное тепло.
– Тринадцать, – нарочно преувеличила Нина.
– Врёшь! Одиннадцать! – нарочно преуменьшил Петька. – Эт-то что ж у тебя за отец, что разрешает к мужикам в бараки бегать?..
– Какое тебе дело, – остановил Петьку Роман.
Нина посмотрела на кровать, на ту, что в углу у окна: там валялись в беспорядке бумаги с чёрными значками нот. Лицо её бледное порозовело так, что теперь по нему можно догадаться, каким симпатичным оно будет к шестнадцати годам, и тогда в посёлке все точно заметят, как выросла у Стриковых дочка. Правда, неизвестно: заметят ли они сами.
– Когда нас из делянки к конторе привезли, видел его: в контору зашёл твой музыкант, – сказал Роман. – Наверное, не скоро будет: директора уламывает, чтоб, наконец, добавил… – Последние слова для Петьки, но девочка тоже поняла.
– Ага! – взъярился тот. – Я б такого догнал, да ещё б добавил! Нихрена не делает, а зарплату ему повысь!
– У меня на родине в деревне есть такой…
– …и скажешь: получает больше?
– Нет, меньше. Но у нас никто не зарабатывает таких, как здесь, денег. Тут, всё же, лесоповал…
Петька, конечно, ещё что-то стал возражать, голос так и взвизгнул нервно, в ответ успокаивающе загудел Ромкин бас. Нина не слышала слов, уйдя в Асину комнату. Дверь оставила открытой. Ася эта, комендант, она же уборщица и даже истопница, непонятного возраста маленькая тёмненькая тётенька. Пробегая по коридору мимо своей комнаты с дровами или с вёдрами воды для умывалки (с уличной колонки таскает), она уже не раз захлопывала дверь пинком. Но девочка Нина делала вид, что не понимает и открывала вновь. «Ничего, всё равно, дождусь», – вздрагивала от каждого стука входных дверей. Вот опять затопали в сенках, колотят по валенкам веником, вваливаются, занося свежее морозное облако…
Просто так поджидать Колю неловко, к тому же Петька может про неё сказать родителям. И, хотя местные рабочие и сезонные работают по разным бригадам, но, вдруг, в магазине встретятся или в конторе… В школе уже есть слух, что она «барачная». Если до родителей дойдёт… Из леса они приезжают злые. Стоимость квартиры в Надеждинске опять выросла: ещё «робить да робить». Оба с топориками для обрубки сучьев. Топорики, вроде, небольшие… Так бы сесть в поезд и – ту-ту… Взял бы кто, увёз… А потому даже хорошо, когда заревёт Хачик, снова можно его носить, приговаривая и напевая. Любит ребёнок, когда ему поют, улыбается большим ртом. Глаза у него черные, не то, что у Петьки – белые, а, значит, когда мальчик вырастет, будет красивей своего случайного папки, и жить ему на свете, возможно, будет куда веселей, чем этому психу с женой Анной в новой избе. Так думала девочка, потому что она уже много что понимала и рассуждала о жизни по-взрослому. Сонно сидя с заснувшим ребёнком на коленях, представила, что это не Асин ребёнок, а её, что отец не Петька, а Коля с такими ласковыми глазами…
Ни у кого нет таких глаз: ни у физкультурника, в которого влюблена половина девчонок их класса, ни у дядек-закарпатцев, хотя они красивые, как на подбор. Про мальчишек школьных говорить нечего, она их в упор не видит. Хорошо заглянуть в Колины необыкновенные глаза… «Ну, давай петь вместе, это называется дуэтом… Стой рядом, слушай аккомпанемент». И они пели взрослую песенку, которую любят орать приезжие с Украины. Нина давно знает слова наизусть:
Ознакомительная версия.
