Ознакомительная версия.
– По городу ходит ротавирусная инфекция, – вместо приветствия выдала Надежда Георгиевна. Все страшные новости немедленно поднимали ей настроение. А ротавирусную инфекцию я представила себе как призрак коммунизма. – Кишечный грипп! Берегитесь, девочки! В поликлиники города уже поступило четыре тысячи человек.
Из ее квартиры звучало приглушенное эхо теленовостей Шеремета.
– Спасибо, что предупредили, – поблагодарила я, и Света тоже кивнула.
Моя гостья не сказала ни слова про холод – хотя мне вчера вечером померещился иней на стенах. Шумахер сразу запрыгнул к Свете на руки, пока я варила кофе. Замурлыкал и уснул. Этот кот – тончайший (на самом деле он вполне упитанный, но здесь не о том) психолог, поэтому я окончательно расслабилась. Свете можно доверять, она не станет бить меня тефалью по голове, а потом рыскать по квартире в поисках сокровищ. Мой стылый труп в синяках и задранной до шеи юбке не покажут в вечерних новостях.
– Хорошо! – вслух сказала я.
Света удивленно посмотрела на меня.
– Послушай, у тебя не бывало так, чтобы сны оживали или реальные события походили на сон?
Света молчала. Гладила Шумахера по спинке.
– Мне уже неделю снится один и тот же сон.
Я никому не могу его пересказать, в силу того, что общаюсь… ну, почти ни с кем я, честно говоря, и не общаюсь.
– А что снится? – спросила Света.
– Северная ночь, январь или февраль. Березы, елки, широкие горы. Каменные груды такие, не помню, как называются…
– Останцы.
– Точно! Потом – палатка, поставленная на склоне горы. Кедр – мощнее и выше других деревьев.
– А люди там есть, в твоем сне?
– Несколько человек. Ползут по сугробам, их сечет снегом. Они тяжело дышат, потом замирают, и тут я просыпаюсь.
Света сказала:
– Или ты врешь, и кто-то тебе всё рассказал, или это чудо!
Я обиделась. Уж кем-кем, а вруньей я точно не была.
– Не обижайся, – попросила Света, – просто твой сон удивительно походит на то, что было в реальности. Я начала тебе рассказывать еще на радио – помнишь, погибшие дятловцы? Может быть, просто кто-то очень хочет, чтобы тебе снился именно этот сон?
Мы притихли, и вдруг Шумахер вцепился когтями Свете в ладонь. Она вскрикнула. А котишка тем временем уже долетел до подоконника и начал носиться по нему, как лев по клетке. Надежда Георгиевна вывела гулять свою болонку – радость-то какая!
– Охотник недоделанный!..
Я побежала в кухню, где-то была зеленка. Или лучше йод?
А когда вернулась, Света держала в руке папку Эмиля Сергеевича. Ну вот, теперь я вообще кругом виновата!
– Да я просто не успела тебе рассказать!
Света смотрела недоверчиво.
– После этих снов со мной случилась и вовсе невероятная история. Они пришли ко мне домой. Ну, лыжники. И там потом был снег на площадке.
Теперь Светин взгляд стал тревожным.
– Понимаю, что это звучит ненормально, но они чего-то хотели от меня. А на другое утро умер мой сосед Эмиль Сергеевич.
– Эмиль Сергеевич Кац? – переспросила Света.
– Ты его знала?
– Он учился на одном курсе с Игорем Дятловым. Пытался расследовать причины их гибели самостоятельно. Несколько лет отсидел – возможно, именно поэтому. Все думали, он забросил это дело.
– Его невестка отдала документы мне. Сказала, что он проводил за ними всё время. Там были фотографии, я и узнала тех лыжников. Потом эта встреча с тобой…
– Я посмотрю? – спросила Света.
– Конечно.
Ей уже надоело слушать мои оправдания. Шумахер напряженно разглядывал болонку за окном. Света листала папку. Я подбрасывала пузырек с йодом.
– У него есть интересные вещи. Если ты разрешишь мне скопировать эти бумаги, я дам тебе то, что насобирала сама. Уже десять лет собираю всё, что связано с дятловским делом. Документы. Свидетельства поисковиков. Воспоминания родителей. Фотоархивы. За эти десять лет дятловцы стали мне ближе самой дорогой родни, и я знаю про каждого всё.
Я не знаю только одного: что же все-таки произошло в ту ночь на перевале у горы Холат-Сяхыл? («Отортен?» – смутно припомнилось мне, но я промолчала), – на перевале, который теперь носит имя Игоря Дятлова и его группы… Чем больше проходит времени, тем больше рождается версий. Нужен человек, который напишет книгу об этом, и если ты, Аня, говоришь правду, а мне почему-то кажется, что ты не врешь, значит, этот человек – ты.
– Я сейчас вообще-то работаю над романом о школьной любви… – виновато сказала я. Как объяснить Свете, что для этой своей книги я потратила два месяца на преподавание литературы в старших классах ближней к моему дому школы? И герои этого романа сейчас застыли в неподвижных позах – так, как я их оставила на листе бумаги… – Может быть, позже, месяцев через шесть? Мне интересно, но сейчас я не могу.
Света улыбнулась:
– Ребята ждали сорок лет, я – десять. Неужели не потерпим еще полгода? Пиши свой роман, потом примешься за наш.
– Наш? – ревниво спросила я. – Мы что, будем писать вместе?
– Нет, конечно!
– А как узнать, что вся эта история – не сон? – спросила я.
Она показала мне разодранную Шумахером руку.
На другой день Света принесла мне тряпичную красную сумку с надписью “Marlboro” , в которой лежали пластиковые и бумажные папки, картонные коробки с фотографиями, снимки в черных «проявочных» конвертах, маленькие записные книжки, видео– и аудиокассеты.
– Главное, не нарушай порядок. В каждом конверте всё разложено так, как надо. Начинай изучать.
Света ушла (на полгода, думалось мне), а я убрала сумку в шкаф – вместе с бумагами Эмиля Сергеевича, и села наконец-то за компьютер.
Шумахер лег на коврик для мыши, и тут же уснул, убаюканный тихим шелестом клавиш.
Долго и внимательно смотрела я в небесно-голубую гладь монитора, вспоминая те слова, что мучили меня изнутри. Три страницы про любовь написались легко, будто мне их продиктовали. Внятно, разборчиво – как детям в школе.
Я подняла руки вверх, чтобы отдохнуть. Посмотрела в окно. Потом – снова в монитор. Что-то привлекло мое внимание, и я вернулась к первой из написанных сегодня страниц.
Перечитала, как обычно, с отвращением к себе.
Плохо, чуть лучше, почти хорошо… Стоп, а это здесь откуда?
В текст «зашел» некий Игорь – крепкий, большеротый, с чуточку раскосыми глазами. Игорь, как было написано, «смотрел на нее внимательно, будто чего-то ожидая».
Я посмотрела на дрыхнущего без задних лап Шумахера и потом еще раз в монитор.
Честное слово, никакого Игоря я не придумывала, в моем повествовании и так уже дышать нечем от персонажей.
Попробовала писать дальше, забыв про это странное появление. Просто выделила этот кусочек и нажала delete . Еще пять страниц готовы, молодец, теперь можно и чаю выпить.
На кухню пошли вместе с Шумахером, он вился красивыми восьмерками вокруг моих ног, будто расписывался в бесконечности своего голода. Пришлось отдать верному дружку кусочек сырого мяса, который я планировала приготовить на ужин.
С кружкой чая в руке, теперь уже без Шумахера (он бегал с подаренным мясом по кухне, делая из него нехитрые стенные аппликации, потом соскребал их лапой и подбрасывал вверх, словно Майкл Джордан в свои лучшие годы), вернулась к монитору, где плавали красивые цветные рыбки. Шумахеру иногда нравилось на них смотреть.
Enter – и перечитать новый кусок. Героиня была на грани того, чтобы отдаться, наконец, герою, и я ему заранее по этому поводу сочувствовала. Но вместо этого прочитала подробный абзац про неких Зину и Люсю. «Зина, – говорилось во фрагменте, – довольно крупная брюнетка с большущими карими глазами, а Люся – стройная белокурая девушка, похожая на умную лисичку».
Сравнение действительно было моим, но ко всему остальному я отношения не имела!
Я припала к компьютеру и зачем-то понюхала его.
Запах был абсолютно спокойным, мой друг и не думал перегреваться.
Однако нет никаких гарантий, что я не перегрелась сама…
Что ж, раз уж я всё равно сошла с ума, прочитаю до конца. Прошлась по предыдущему тексту: так и есть, кусок про Игоря снова на том же месте…
Читаю дальше. Зина и Люся – крепкие, спортивные девушки, студентки УПИ. Уральского политехнического, который теперь называется УГТУ-УПИ. Уральский государственный технический университет. Зина Колмогорова и Люся Дубинина.
Дальше в тексте был небольшой пробел, а чуть ниже, левее я прочитала слово
...
Как будто у того, кто писал этот текст, совсем закончились силы, и он остановился, едва успев сказать главное. Принтер тихо вздохнул, зажег зеленый огонек и, постукивая, словно швейная машинка, начал печатать последние страницы. Текст, который писала не я, был выделен курсивом.
В общем, выхода не оставалось – пришлось лезть в шкаф, за красной сумкой “Маrlborо” . На ней, развалившись и демонстрируя пушистый испод, дремал Шумахер. Я бережно взяла его под животик и перенесла в кресло. Он даже глаз не открыл. А я расстегнула сумку и начала читать все бумаги подряд – прямо в коридоре, сидя на коврике.
Ознакомительная версия.
