– Но разве ты не можешь ее починить? Мне казалось, ты…
– Всемогущий? Жаль тебя расстраивать, – мягко улыбнулся он. Егор был озадачен, но не расстроен, и уж тем более не напуган – Лара не могла себе представить, что должно случиться, чтобы этот мужчина действительно испугался. Нападение медведя? Стая волков? Явно не поломка двигателя посреди незнакомой глухомани. Чутко настроившись на его волну, она позволила зародившемуся волнению утихнуть. Но крышку на объектив все-таки вернула:
– Что стряслось-то? Можешь толком объяснить…
– Вытекло все масло. Не пойму, в чем дело. Но насухую ехать нельзя: если сгорит поршневая, мы застрянем тут на несколько дней, а то и больше.
Ларе стоило быть посерьезнее, но она никак не могла сосредоточиться. Ее жутко отвлекал масляный след на лбу Егора. Повинуясь порыву, она шагнула к нему и осторожно потерла пятнышко. И тут же отдернула руку, смутившись. Поспешно выпалила:
– Так что, обратно в Красноярск, в сервис?
Егор рассеянно коснулся пальцами лба, словно ощупывая то место, которого она только что касалась. Потом сощурился, пытаясь разобрать цифры на синем столбике у дороги.
– До него… сто три километра. Боюсь, не дотянем. Дай мне подумать.
Он распахнул дверь и устроился на сиденье, принявшись изучать карту. Лара, сбитая с толку, побрела в сторону березовой рощицы совершенно идиллического вида. Ей и самой неплохо бы подумать, только вот боязно…
– Эй! – окликнул ее Егор. Лара нервно обернулась и едва успела поймать летящий в руки зеленый баллончик аэрозоля. – Побрызгайся, не то клещей нацепляешь, их тут уйма. Кстати, хорошая реакция! Обычно у девчонок руки-крюки!
И с этими словами Арефьев с завидной беспечностью снова уткнулся в карту.
Возвращаясь, Лара еще издали заметила трактор, тарахтящий возле арефьевского джипа. Мужичок-тракторист, помятый, жизнью потрепанный и даже побитый, если судить по давно свернутому набок носу, на пару с Егором разбирался с поломкой и, завидев девушку, улыбнулся щербато и хитро:
– С такой-то компанией не грех и застрять!
И обтер тряпкой руки:
– Так что, едем?
Видимо, в ее отсутствие Егор успел о чем-то договориться. Лара нахмурилась, ожидая объяснений.
– Лар… Нас Митяй хочет до их деревни дотащить, а там будем разбираться. Ты как, согласна?
– Может, все-таки эвакуатор? – засомневалась она.
– Вот москвичи! – словно даже обрадовался ее вопросу Митяй. – Чем тебе мой тракторец не эвакуатор? Ты даже не думай, красавица, тут недалеко. Трос имеется?
На большом пальце его правой руки проступала чернильная татуировка, буква «Й», и чего только не пришло в голову Ларе, прежде чем она разглядела буквы на остальных пальцах, сложившиеся вместе в имя «Митяй».
Не успела девушка опомниться, как уже сидела рядом с Егором, а трактор Митяя бодро тянул джип на сцепке. Они безо всяких указателей съехали с трассы на проселок и тряслись теперь по бездорожью, все углубляясь в чащобу. Днище поминутно с неприятным скрежетом цепляло гребень колеи. На карте по-прежнему не отыскалось никаких примет близкого населенного пункта. И когда в голове все же стали возникать подозрения относительно чистоты Митяевых помыслов, лес посветлел, а вдалеке показались избы, одной улицей-подковой вытянувшиеся у подножья невысокого темного лесистого холма. Над ними возвышался остов колокольни, не то недостроенной, не то разрушенной, в строительных лесах, почерневших от времени и непогоды.
Митяй протащил джип по улице, распугивая кур и мимоходом перекидываясь приветствиями с соседями, глядевшими на гостей с настороженностью и интересом. Лара заметила несколько изб с заколоченными крест-накрест окнами и перекосившимися калитками: деревенька явно переживала не лучшие свои годы. Впрочем, если судить по отсутствию желтой газовой трубы, прежние времена были не многим благополучнее.
Распахнув двери огромного, ангароподобного сарая, Митяй велел Егору загонять джип внутрь, а сам исчез на несколько минут и возвратился уже не один, а с высокой, ширококостной женщиной в застиранном цветастом платье. Она на ходу сдернула с головы косынку и проворным движением пригладила волосы.
– Пойдем ко мне, пусть мужики сами разбираются. Я Вера, – просто, без лишних вступлений проговорила женщина и кивнула на ближайший дом. Лара в поисках поддержки оглянулась на Егора, но тот уже суетился вокруг машины.
В доме у Веры висела духота, пахло испеченным хлебом и застарелым папиросным дымом. То и дело отодвигая ногой пару мяукающих кошек, хозяйка усадила Лару за стол, обитый клеенкой, и, ничего не спрашивая, поставила перед ней трехлитровую банку молока, стакан и большое блюдо с шанежками[7]. Деловитая, неторопливая, немногословная Вера сразу понравилась Ларе. Отвечая на ее вопросы, женщина коротко поведала, что деревенька называется Гагавка, и раньше народу здесь было куда больше, потому что в речке Свире, что за холмом, мыли золото. Но золотоносного песка теперь отчего-то совсем мало, баловство одно, и кончилось тем, что все подались в большие города, а деревенька захирела. Даже магазина нет, «буханка»[8] с продуктами приезжает три раза в неделю.
– Может, и хорошо. У нас ведь как? – вооружившись мухобойкой, Вера ловко прихлопнула пару надоедливо гудящих мух. – Есть магазин – есть разврат и пьянство. Нет магазина – нет разврата.
Не успела Лара допить молоко, как в избу заглянула соседка Марина, крепкая, пышногрудая и красивая. Заскочила она будто бы за солью, но Лара ничуть не обманулась: вороные глаза с поволокой горели любопытством – точь-в-точь черный гранит с искрами слюды. Опасаясь, что это не единственная любопытствующая особа в деревне, Лара поблагодарила Веру и вышла на улицу. Егор с Митяем все еще возились с машиной, так что, оглядев знакомый, озадаченно взъерошенный затылок, Лара отправилась прогуляться по деревне.
Смотреть тут особенно было нечего, и вскоре она добрела до старой колокольни, по одну сторону от которой лежало кладбище, а по другую – поляна, заросшая пахучим белым и желтым донником по пояс. В деревянных пролетах колокольни свистел ветер. Лара задрала голову и, сощурившись от яркого солнца, принялась разглядывать стропила и балки. И обомлела – на верхней площадке, на самом краю балансировал подросток. Чуть раскинув руки, словно ища и не находя опоры. Лару пронзил ужас, она совершенно отчетливо представила себе, что случится в следующий миг: шаг в пустой воздух. Кончики пальцев неприятно закололо.
– Эй! Эй, подожди! – закричала она. – Стой!
И бросилась карабкаться на колокольню. Она не думала о занозах, остающихся в ладонях, о том, что трещат хлипкие прогнившие доски. В голове красной мигалкой с визжащей сиреной пульсировала только одна мысль – спасти, спасти. Лара взлетела на предпоследнюю площадку строительных лесов, не опуская глаза, бездумно, безумно, как в детстве на вышку ЛЭП, натужно гудящую под напряжением. И с замирающим дыханием заглянула на верхний ярус.
Подросток стоял на самом краю, так что носки великоватых ботинок нависли над пустотой. Одной рукой он уцепился за вертикальную стойку, а второй ловил ветер, всей растопыренной пятерней. И, кажется, совершенно не обратил внимания на Ларино появление.
– Эй-эй-эй, подожди, послушай меня, не надо… – голос у нее сел, и вышло довольно хрипло. Плечи паренька вздрогнули, он обернулся и шагнул в сторону, так что у Лары чуть не разорвалось сердце. «Лет двенадцать, совсем ребенок…»
– Стой. Не двигайся. Послушай меня… – собираясь с мыслями, она медленно выдохнула. – Что бы там ни случилось… Это же не выход. Столько людей наверняка тебя любят. Мама, папа…
Лара проклинала себя за то, что несет чушь и околесицу, как в плохом кино, вместо того, чтобы действительно сказать что-то стоящее. Но ей нужно было выиграть время и переключить внимание паренька на себя. Так что она продолжила:
– Они, наверное, волнуются за тебя. Думают, где ты гуляешь… Как тебя зовут?
Подросток не ответил. Он напоминал новорожденного жеребенка, лопоухий, с несуразно длинными руками-спичками, худыми лодыжками, белеющими из коротких штанин, и огромными, совершенно синими глазами. Выражение в них было то ли наивное, то ли отсутствующее, Лара точно не поняла.
– Меня вот зовут Лара. Мне тоже иногда приходится нелегко и грустно, но я всегда знаю, что это не выход. Все меняется, знаешь? Сегодня, кажется, все плохо, а завтра утром проснешься, и солнце светит, и вроде можно жить и справляться со всем. Что бы ни случилось. Понимаешь, о чем я?
Она говорила, только чтобы не молчать, машинально и не очень вслушиваясь в смысл сказанного. Где-то на периферии сознания мигнула издевательская улыбка внутреннего беса. Чтобы не сбиться на него, она сосредоточилась на всполохах настроений стоящего перед ней паренька. Цвета были чистые, непривычно звонкие, настоящая радуга, и на секунду Ларе показалось, что поездка с Арефьевым свела ее с ума. Не может человек задумать самоубийство и при этом испытывать такие салатовые и оранжевые чувства. Надежда? Радость? К чему это все? Лара окончательно запуталась.
