– Это твой дом. Здесь, на Кипре. Тот, который тебе так понравился. Ты рада? – он знал, что убивает ее. Он видел, как она начинает понимать, что происходит. «Умница моя», – подумал он с нежностью. Ему и самому было страшно от того, что он делает.
– И это все? – она это сказала! Сейчас она разозлиться, швырнет подарки ему в лицо, будет обвинять, плакать, обзываться. Нет, она сдержится. Еще не все потеряно. Главное – терпение.
Он молчал. Грустно смотрел на раскрасневшуюся мигом девушку. Вот и все. Сейчас все определится. Каждый займет свое место. Он останется на своем. А она будет его любовницей. Любимой, единственной, но, любовницей. Так надо. Она слишком опасна, чтобы вводить ее в семью. Она обдерет всех до нитки. Переступит и через Лизу и через Алену и даже через него. Да и много ему останется лет жизни, если он подпустит ее слишком близко?
Лариса смотрела ему куда-то в переносицу. Поднять глаза выше у нее пока не было сил.
– Спасибо, – она с трудом улыбнулась.
– Все для тебя, дорогая.
– Это так неожиданно. Но мы же будем приезжать сюда вдвоем, не так ли? – голос Ларисы уже почти перестал дрожать.
– Конечно. Ты же не бросишь меня, старика? – он спросил это так, что Лариса все сразу поняла. Да, она попала. Он никогда на ней не женится. Он закидает ее подарками, будет исполнять все ее прихоти. И он никогда ее не отпустит. До самой своей смерти.
Когда же он вернется? Уже неделя прошла. Деньги кончились, но удалось продать крестик, совсем за копейки. Мамин нательный крестик. Единственное, что у него уцелело от прежней жизни. Он был на нем, когда его били. Когда он очнулся в общине, крестик опять был на нем, заботливо отмытый от крови. Его крови. Как они над ним издевались! Он почти не помнил лиц, только ботинки. Вернее подошвы, мелькавшие перед его глазами, залитыми кровью. Качественные подошвы качественных башмаков «Made in…».
Он опять потянулся к тетрадкам. Единственное чтиво. Когда-то он любил читать. Детективы и приключения. И еще Достоевского. А старушка точно не была совсем уж чокнутой. Некоторые записи, которые сделала Галина, вполне грамотно надиктованы. Просто мемуары.
«…Мы жили на краю Рождественки. Прямо над обрывом. Новая власть не поскупилась – выделила избушку с дырявой крышей и прогнившим полом. Мама плакала, а отец ее даже не пытался успокоить. В десять лет я научилась варить еду. Иногда они о чем-то спорили, но отец всегда настаивал на своем, и мама опять плакала. Люди нас не любили, но не трогали. И что с нас было взять – беднее нас были только мыши в церковном подвале. В двадцать втором году родилась Анфиса. «Поскребыш», как е назвала бабка – повитуха, принимавшая роды. Она была такой маленькой, но красивенькой, что даже соседка, помогавшая нам из жалости, звала ее ангелом. Такой Анфиса и росла – добрая, ласковая ко всем, необидчивая. Мне исполнилось шестнадцать, когда умерли родители. Мама перед смертью рассказала о тайнике. И объяснила, как он открывается…»
Он дочитал строчку до конца и в который раз попытался понять, что это за люди такие, которые смогли столько времени жить в нищете, отказывая себе в необходимом, и зная, что владеют ценностями. Или что это за время такое было?
«…Она не учла одного: как мы можем жить на это? Как я, шестнадцатилетняя девочка, смогу продать украшения, припрятанные в тайнике? Фамильное богатство не вытащило нас из нужды. Оно спокойно лежало в нише могилы.
Анфиса росла красавицей. А я старела. В двадцать пять лет я уже считалась старой девой, женихи перестали появляться на моем пороге, да и какие женихи: сплошь пьянь и рвань. Однажды к нам в Рождественку приехал парень. Мирон Челышев. Так получилось, что мы полюбили друг друга. Встречаться, как это сейчас принято говорить, нам было некогда. Работа, да еще и Анфиска присмотра требовала. Отказала я ему, когда он меня замуж позвал. Не знаю почему, из-за Анфисы ли, или из-за того, что уже привыкла одна обходиться, без мужчины. Обидела я его очень. Не ожидал он отказа. Уехал в свою Кротовку. Молча уехал, не простившись. А когда Анфисе исполнилось семнадцать лет, вернулся и женился на ней. И остался у нас. А в сороковом родился у них Сашенька. Как я любила этого малыша! Но я всегда боялась за его жизнь. Берегла его, Анфиса по молодости мать была неопытная, не успевала ничего. Так что я с Сашенькой больше времени проводила…»
Конечно, что ей еще оставалось делать! А Мирон-то каков! Отомстил, так отомстил. Мало того, что сестру бывшей любимой замуж взял, так еще и жить у них остался!
«…Пробовала я с Анфисой серьезно поговорить. О том, чтобы берегла сына. На роду у нас проклятье такое, по маминой линии. Я давно поняла. Мальчики все умирают. У бабушки двое, у мамы – близнецы, теперь Анфиса сына родила. Но Анфиска меня словно не слышала. Тогда я решила, что сама уберегу Сашеньку…»
Тайна номер два – тайник. Жаль, пустой. Было бы что-то ценное, так не понадобились бы тетрадочки. Только если под нос Крестовскому сунуть – читай, мол, кто ты есть! Теперь эта информация платная, Евгений Миронович! Хотите, чтобы никто про вас ничего не узнал – платите.
«Вот и все. Дороги назад нет. Не сдержалась!» – Лиза сидела на пуфе возле туалетного столика и водила щеткой по голове. Отражение в зеркале словно насмехалось над ней, скривившись в кривой ухмылке. Лицо сползло. От слез ли, от бессилия или злости, ей было уже не так уж и важно. Раньше она «держала лицо» ради него, стараясь не показать ему наползающей обиды или злобы. Никто никогда не догадывался, какие страсти кипят в ее душе. Умением держать себя в руках она обязана бабушке Вере.
Лиза помнила тот момент, когда между ней и бабушкой возникла стена. Вот так взяла и выросла – прозрачная, но глухая. Они видели друг друга, но почти не разговаривали. Впервые Лиза испытала раздражение, глядя на поджатые в брезгливой ухмылке губы бабушки, когда она, Лиза, захлебываясь в истерике, грозилась отравиться, повеситься или утопиться. Как получится! Тогда Борис вернулся из колхоза, чужой и растерянный. С глазами брошенного пса. Не глядя на Лизу, он велел ей готовиться к свадьбе. А она сразу все поняла. Нутром, испугавшись мгновенно, до одури. И отказала. Тоже со страху. А он ушел, явно с облегчением вздохнув и напоследок бросив на нее благодарный взгляд. Она тут же побежала к отцу. Он обедал у бабушки. Поднес очередную ложку супа ко рту, чуть не поперхнулся, увидев безумные глаза дочери. Вслушиваясь в отдельные слова, прорывавшиеся сквозь всхлипы, он понял одно: с ней беда. Успокаивать не стал, знал, что бесполезно. Только кинул ложку на стол и быстро вышел. Он сразу догадался о причине этой беды. Попадись в тот момент ему Борис под руку, его уже не было бы в живых. Лиза осталась у бабушки. Вера Александровна спокойно дала внучке прореветься. А потом также спокойно сказала:
– Что ты воешь, как дворовая девка? Произошло неизбежное. Борис нашел себе ровню. Как там деревня называется?
– Кротовка, – промямлила Лиза.
– А девушка? Кто такая? – вдруг заинтересовалась она.
– Ее зовут Любава. Больше я ничего не знаю, – Лизу с удивлением посмотрела на бабушку. Та вдруг побледнела. И поспешно отвела взгляд.
– Господи, ты великий путаник! – прошептала она в сторону. Но Лиза услышала. И ничего не поняла. С этого момента бабушка словно забыла о ней. Лиза, в которой вдруг проснулся голод, налила себе в тарелку суп и жадно проглотила его, не замечая вкуса. А Вера Александровна все сидела напротив Лизы и смотрела сквозь нее. Она даже не заметила, когда Лиза ушла. А Лиза вдруг решила для себя, что больше к ней не придет. Чтобы не видеть этот спокойно насмешливый взгляд. Или другой, ее невидящий.
Борис уехал. И женился. И родил дочь. Два года Лиза лечилась в клиниках, живя и не живя. Периоды бурных истерик сменялись полной отрешенностью от мира. Потом ее выписали. И она попыталась решить свои проблемы сама. Вернее уйти от них. Насовсем. Вспомнив, что это сделала когда-то ее мать.
Лиза в очередной раз бросила взгляд в зеркало, и вдруг приступ острой ненависти к самой себе заставил ее тихо застонать. Она сама себя закопала заживо. А отец ей помог. Они оба совершили преступление. Хоть и исполнителем был другой человек.
Школьница, а потом и студентка Лиза никогда не знала, чем занимается ее отец. Она просто думала, что он получает большую зарплату в своем НИИ. Денег хватало на все: на красивые платья и на дорогие игрушки. Позже – на шубки и колечки. У других девочек не было ничего подобного. Но Лиза никогда над этим не задумывалась. Пока однажды к ней не подошел сокурсник со странной просьбой. Он попросил познакомить его отца с Лизиным. Шел 1982 год, отец уже не работал в НИИ, он редко бывал дома, но они по-прежнему ни в чем не нуждались. Лиза, не усмотрев в просьбе друга ничего такого, согласилась. Через месяц Сергей хоронил отца. Его убили. Лиза, придя на похороны вместе с другими, подошла, как положено, выразить соболезнования матери Сергея, которую хорошо знала. А та ее резко оттолкнула. Сколько ненависти было в ее заплаканных глазах! Оттащив от матери растерянную Лизу, Сергей попросил ее уйти. Больше они не виделись – Сергей в институт не вернулся. Из города они вскоре уехали. Отношения в группе к Лизе неуловимо изменилось. Ее стали сторониться. Она попыталась выяснить что-то у отца, но впервые получила резкое «не лезь!».
