Кучеренко въехал во двор старого дома. «Блин! Сколько еще развалюх у нас в центре города!» – подумал он, пристроив машину задом к ветхому сараю. «Точно этот дом или тот, левее? Квартиру помню. А вот дом?» – он решил все – таки начать с этого. Дверь в подъезд была распахнута, да и закрыть ее было уже невозможно: она болталась на одной петле. Поднявшись на этаж, он остановился у одной из дверей. На его настойчивые звонки никто не ответил. За спиной со скрипом открылась соседская дверь и показалась голова в темном платке.
– Вам кого?
– Галина Ветрова здесь живет, не подскажите? – Кучеренко навесил на лицо доброжелательную улыбку. Однако тетка в платке улыбаться в ответ не торопилась.
– А вы ей кто будете? Или из милиции опять?
«Вот это да! А милиция при чем?» – он постарался никак не выдать своего беспокойства.
– Что-то случилось? Я просто давно не видел Галочку, почти двадцать лет. Мы с ней когда-то недолго встречались, Вы понимаете? – Кучеренко придал голосу интимный оттенок.
– А! Так умерла Галина. Убили ее на днях.
Кучеренко расстроился. Натурально. Не потому, что было жаль почти забытую сиделку Веры Александровны. Он очень смутно ее помнил. Просто оборвалась еще одна ниточка, нужно было думать, куда двигаться дальше, история с конвертом и запиской могла зайти в тупик.
– Вы не переживайте так, – раздался сочувственный голос.
– Что? Да, спасибо вам. Я пойду. В городе я проездом, поезд скоро, – соврал он сердобольной соседке.
Галина Ветрова отпала. Хотя, смерть ее показалось Кучеренко странной и как-то уж очень ко времени, если можно так сказать. Записка из тех времен, смерть женщины, которую они с Крестовским знали по тем временам.
…Те времена, 1984 год. Тогда впервые Крестовский не прислушался к его совету. И его втянул! Он, Кучеренко, тогда впервые испугался. И эта боязнь напрямую была связана с Верой Александровной. Она сильно изменилась после поездки по области. Кучеренко тогда сам ее возил, на своей машине. Она попросила его об этом, сказав, что очень хочет купить домик в деревне на берегу речки или озера. Хочет иногда приезжать просто, чтобы побыть на природе. Он тогда промямлил что-то вроде того, чем вас не устраивает Женькин особняк на просеке у Волги? – Давай не будем напрягать Женю, Володенька, тебе же не трудно мне помочь, правда? – ответила она довольно уклончиво. Они проехали по многим деревушкам. Разговаривали с жителями, вернее он, Кучеренко, разговаривал, а Вера Александровна сидела в машине. Они посмотрели несколько десятков домов, но она все время отрицательно качала головой. И только в Кротовке ей пришлась по душе кривая избушка почти у самого леса. Он удивился: жить в развалюхе было невозможно даже летом: крыша дырявая, в доме нет мебели, кроме огромного сундука и стола на трех ножках. Но Веру Александровну это, похоже, не смутило. – Привезу я хорошую кроватку, Володенька, и плитку куплю газовую с баллончиками. Что ты так переживаешь? – Но он никак не мог представить ее, в строгом костюме и туфельках на каблуках посреди крестьянского двора. Но Вера Александровна попросила побыстрее оформить документы. Больше она его в деревню не звала. Он долго маялся, рассказать Женьке о чудачествах матери или промолчать, но, в конце концов, не выдержал. – Ну, и что? Хочется ей, пусть хоть все лето там живет. Ты чего переполошился-то, Короткий? – А он и сам не мог объяснить своего беспокойства. А потом начались совпадения. Ох, как он не любил эту пресловутую цепь случайностей. Случайно, Борьку Махотина послали именно в Кротовку помогать колхозникам. Случайно он влюбился в местную деваху, да еще и замужнюю, да еще так, что крышу снесло! И начались беды. Лизка чуть руки на себя не наложила, Женька прыгал около нее, грозился Бориску убить. Та голосила «люблю, жить не могу без него, только попробуй, сделай ему плохо – умру!» Дурдом. Одна Вера Александровна спокойствие сохранила. В Кротовку она ездила редко и почти всегда одна, на такси. Только он, Кучеренко, знал о ее поездках, Женьку они мало интересовали. Она ни разу там не заночевала, всегда возвращаясь в город с букетом полевых цветов или банкой деревенской сметаны. Зачем ездила? Кучеренко решил, что в ее поездках нет ничего для нее опасного, и успокоился.
А зря. Когда Крестовский придумал извести соперницу дочери, Кучеренко и не вспомнил о маленьком домике, купленным Верой Александровной. И о том, что она может там быть в то время, как он… Как она оказалась у дома Любавы именно тогда? Опять случайность? Она его узнала, не могла не узнать. Не смотря на возраст, зрение у нее было прекрасным. И тут же догадалась о том, что ее сын виновник пожара, что по его приказу он, Кучеренко, поджег устроил. Веру Александровну он заметил только, когда та кинулась к коляске с ребенком. А он и не думал, что девчонка там! Потом проследил за ней, как она огородами пробиралась с ребенком на руках к дому тетки Любавы. Он все время за ней шел. А дальше совсем начались странности. Тетка Любавы с пожара вернулась сама не своя. А тут Вера Александровна, да еще и с дочерью Любавы. А странность в том, что встретились они, как знакомые. Только давно не видевшие друг друга. Очень уж удивилась тетка Любавы. А потом и обнялись они, словно родные. И тут Кучеренко все понял. Не просто так Вера Александровна именно в Кротовке домик купила. Что-то связывает тетку Любавы и мать Крестовского. Что-то очень давнее, родство ли, дружба, но связывает. Ворошить прошлое он не стал. Не до того было. С Верой Александровной беда случилась. Слегла, да еще и с головой непорядок начался. Женька сиделку к ней приставил, ту самую Галину Ветрову. Может, и были у Веры Александровны редкие минуты просветления, но она никого не узнавала: ни его, ни Женьку. Правда, как казалось Кучеренко, на Женьку она смотрела как-то особенно враждебно. Вскоре тот перестал к ней ходить совсем. А через два года Вера Александровна умерла…
Кучеренко сел в машину и набрал номер сотового Лизы. «Опять отключила! Ведь просил же быть на связи!» – подумал он, раздражаясь. «Я старею, потому, что начинаю психовать по мелочам. Я старею, потому, что мне все надоело, и я хочу покоя. У меня нет семьи. Да я ее и не хочу. Я хочу дом на море и чернокожую служанку. И толстую собаку с добрыми глазами. Я, Кучеренко Владимир Осипович, удавлю любого, кто хотя бы покусится на те деньги, которые мне нужны для осуществления моих желаний. Да, я чертов эгоист! И мне, черт побери, это нравится!», – он резко вырулил со двора, задев бампером мусорный бачок. Вслед ему какая-то тетка выкрикивала ругательства. Но он их не слышал.
Алена сидела на крыльце дома Тихоновых и думала. Про себя. Она, бесспорно, повзрослела. По крайней мере, уже несколько часов она себя считала очень взрослой. Потому, что после разговора с отцом другими глазами посмотрела на всех: на Елену, оказывается не такую уж и старую, и, главное, очень красивую даже в своей немодной юбке. На Мишку, взгляд которого ловила на себе и от того, как он смотрел, у нее становилось тепло внутри. На Санька, такого маленького, а разбирающегося в жизни безусловно лучше нее. И на отца. Отца, которого привыкла считать толстым, непривлекательным и всегда почти равнодушным. Этаким уставшим от жизни, но продолжающим жить по инерции, стариком. А он влюбился! Да еще как! В романах женских такое встретить можно, но в действительности… Алена решила, что она ему верит. Теперь верит. Потому, что когда он произнес имя «Анна», он будто помолодел на десяток лет. И глаза его стали живыми. Даже, как ей показалось, влажными. Алена была уверена, что ее мать никогда не видела такого его взгляда.
Ей было жалко маму. Но «взрослая» Алена вдруг поняла, что та сама виновата, что муж к ней так относится. Однажды Лариса в порыве злости выкрикнула ей в лицо, что, мол, если бы твоя мать не вешалась на шею отцу, то он и Лариса вдвоем бы жили и ее, Алены, на свете бы не было. Алена, тогда еще десятилетний ребенок, только и могла, что расплакаться. Это сейчас она понимает, что отец никогда не любил ее мать. Тогда зачем жил с ней? Что, у ее матери совсем нет гордости, и она всю жизнь терпит около себя мужчину, который ее не любит? Выходит, что так. Но так нельзя! Это… унизительно!
Алена оглянулась на скрип двери и увидела Санька, подглядывающего за ней через приоткрытую дверь.
– Иди сюда, чего прячешься!
– А че? Я не хотел мешать. Ты такая задумчивая. Это Миха все: иди, да иди, не оставляй ее одну. Ну, я и посмотрел, как ты думаешь. Все нормально, вроде?
– Нормально, конечно, – улыбнулась Алена. Санька за двое суток превратился из постороннего деревенского пацана в друга. Скажи ей неделю назад, что она будет называть другом десятилетнего мальчишку, она бы только посмеялась.
– Ален, ты на отца не обижайся.
– Не обижаюсь.
– Он мужик. А у нас у мужиков, полюбил, так полюбил! – Санек был серьезен, как никогда.
– Расскажи мне об Анне. Ты ее хорошо знаешь?