Ознакомительная версия.
– О чем ты думаешь? – Катя выпускает дым.
– Ни о чем. А ты?
– Да так… ни о чем особенном.
– Ладно тебе, – подмигиваю ей, – расскажи.
– Пытаюсь себе объяснить… – сбивается она и делает глубокий выдох, – как так вышло, что мы несколько раз в неделю стали засыпать в одной постели.
– Зачем? Тебя это напрягает? – пожимаю плечами. – Я могу уехать.
– Не можешь. Тебе проще было бы не приезжать.
– А с чего это ты вдруг озадачилась природой наших отношений?
– Просто подумала. Зачем это тебе? Какие у тебя могут быть перспективы в отношениях с немолодой разведенной женщиной с ребенком?
– А должны быть какие-то перспективы? Ты себе уже что-то запланировала? – стараюсь выглядеть максимально отстраненным.
– Не-а. Я дальше сегодняшнего вечера уже давно ничего не планирую.
– Я, в общем, тоже.
– Конечно, еще бы ты планировал, при таком богатстве выбора! У тебя же с девушками сложностей не возникает: холостой состоятельный мужчина, да еще и телезвезда. Какие тут сложности?
– Все верно. – Понимаю, чем разговор закончится, поэтому стараюсь отвечать лаконично, не распалять дискуссию. Мысленно возвращаюсь к Гошиному рассказу, но это не очень отвлекает.
– И тут вдруг случайно склеенная, на детском практически утреннике, мамаша. Ну один раз, да? – Катю уже сложно остановить, видимо, она к этому разговору готовилась. – Второй, третий – это, я так думала, условное «спасибо» за то, что я тебя тогда из ментовки вытащила.
– То есть пятьсот рублей вроде как отработал?
– В том числе. По идее, неказистый наш роман должен бы уже и закончиться, а ты здесь. И что-то у меня перестало складываться. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову: ты, Вовка, у меня прячешься.
– От кого? – цепенею я.
– Сбегаешь из своего мира. – Она поднимает глаза к потолку, чертит указательным пальцем левой руки в воздухе «восьмерку». – От всех твоих друзей селебов, от алчных, надоевших тебе телок, от вечеров, похожих друг на друга. Спускаешься в мир простых людей, которые тебя видят только на экране.
– А ты, выходит, тот самый «простой людь»? – вопросительно хмыкаю я.
– Выходит что так, – кивает она.
– «Селебы», «мир простых людей» – что ж с вами телевизор-то сделал?
– Довольно циничное заявление с твоей стороны, Вова.
– Лучше быть циником, чем лицемером. – Намерение не распалять дискуссию окончательно отброшено. – Вот к чему тебе, Катя, это самоуничижительное деление на «простых» и «непростых» людей?
– Но ведь в жизни так и есть, – не очень уверенным тоном замечает она.
– Все люди, Катя, очень простые. Как три копейки, если разобраться. Просто у кого-то эти три копейки есть, а у кого-то их нет.
– Ты правда так думаешь?
– Я в этом уверен. Везде все одинаково. Просто одни при разводе делят стиральные машинки, а другие машинки спортивные.
– Не злись, – касается она моей руки, – я не хотела тебя обидеть.
– Я не злюсь, я просто не понимаю, зачем все усложнять. Зачем искать какую-то поведенческую схему, объяснять чужие поступки? Людям вдвоем просто должно быть хорошо. А если плохо – это я и один умею. Тебе плохо, что ли?
– Мне хорошо, Вовка. Мне с тобой очень хорошо. Прости. Я после того детского праздника подумала: хорошо было бы оказаться с ним в поезде, например, до Питера. И всю дорогу вот так, запросто, потрещать. Обо всем и ни о чем. Я, на самом деле, не объяснений ищу. Я пытаюсь понять, когда конечная станция?
Диалог заходит в тупик. Она, видимо, чувствует, что последний вопрос был лишним, а я чувствую, что лишним был мой сегодняшний приезд.
– Ты давно развелся? – неуклюже пытается она вернуться к досужему, ни к чему не обязывающему трепу.
– Семь лет почти, а ты?
– Около того. С бывшей общаешься?
– Не особо, если честно. – Внутри резко пустеет, наполняется кислым привкусом испорченного вечера. – Сейчас я должен спросить про твоего бывшего, а потом выяснить, почему ты второй раз замуж не вышла, и в ответ рассказать, почему не женился? Давай сделаем вид, что мы все это спросили и даже с интересом друг друга выслушали. Хотя оба понимали, что ничего из рассказанного давно не имеет никакого значения.
– Согласна, – пожимает она плечами, – ничего в таких историях интересного нет.
– Потому что все они про сломать, Катя, а не про построить.
– А ты, – она пристально смотрит мне в глаза, – а ты когда последний раз думал о том, чтобы что-то с кем-то построить?
– Я стараюсь об этом не думать, – честно отвечаю я. – Это грустная констатация, но это правда.
– Ты сам очень грустный в последнее время. – В ее глазах появляется легкая дымовая завеса, такая, что не разобрать: жалеет она меня или потраченное время.
– Я последние лет тридцать грустный.
– Нет, это не такая грусть. Такая в нашем возрасте уже катит за нормальное настроение. У тебя в глазах что-то такое… будто бы страх или дикое напряжение. И еще мне все время кажется, что ты хочешь мне что-то рассказать. Будто вот-вот уже готов, но потом, резко, за волосы себя оттаскиваешь.
– У меня СПИД, – говорю я ледяным тоном.
– Дурак ты, Вова, – хлопает она меня по голове, встает, выходит в прихожую. Критически оглядывает себя в зеркало: – Надо больше задницу качать. Тебе принести еще вина?
– Нет, – отрицательно мотаю головой, – нет, спасибо.
Беру ноутбук, откидываюсь на диванную спинку, пробегаю наискосок поток новостей. Катя возвращается из кухни, ставит передо мной чашку чая, берет маленькую диванную подушку, подкладывает под голову. Как хорошая жена.
Садится в кресло напротив с обиженным видом и думает что-то вроде: «Дурак ты, Вова. Вот чего тебе не хватает? Мы оба взрослые состоявшиеся люди. Оба разведенные, переболевшие и перебесившиеся. Вытравившие к сорока годам всех тараканов и прочих насекомых, обитающих в голове. Чего бы нам с тобой вместе… ну, ты понимаешь». Потом осекается и вспоминает, что она «телезритель», а я «телеведущий», и между нами стена с толщину экрана, разбить которую не представляется возможным.
И ей, с одной стороны, неловко, что она лишний раз подняла тему разных статусов, а с другой – дико обидно, потому что, как ей кажется, она попала в точку. Сейчас он еще пару недель здесь попрячется от мира «богатых и знаменитых» (или как там она его назвала), наиграется с «простыми людьми» и забудет эту нашу историю как короткий и не очень смешной анекдот, услышанный в курилке.
И мне бы сейчас рассказать ей все как есть. Что мое сегодняшнее раздражение не оттого, что заезжая «звезда» осчастливила уездную поклонницу визитом, а поклонница завела разговор про отношения. И что прячусь я на самом деле не у нее, а в другом месте, и не от тех, о ком она думает.
А засыпаем мы в одной постели в который уже раз не потому, что мне трахаться с «алчными телками» надоело, а из-за того, что между нами что-то щелкнуло, что ли. Как это назвать? Тогда, на дне рождения, или позже, по дороге из ментовки, в машине.
И потом добавить, что дура она, как все «простые русские бабы». А чего хочет каждая «простая русская баба», мне рассказала Оксана, которая данное определение и придумала. И согласись я с этим раньше, может быть, не было бы в моей жизни никакого двойника.
Вот о чем бы нам поговорить.
А вместо этого я каждый раз, находясь здесь, думаю о том, что он и ее вычислит. Что у меня станет одним уязвимым местом больше. И бешусь я оттого, что не понимаю, куда он в следующий раз ударит. Бешусь от собственного страха и бессилия.
Вместо того чтобы закрыть глаза и вдыхать каждую минуту этого вечера в маленькой квартирке на окраине Москвы. Вечера, в который я чувствую себя по-настоящему хорошо. Пожалуй, впервые за долгое время.
Вот что-то такое она должна была бы сейчас услышать, но вместо этого слышит мой глухой, как из бочки, голос:
– Кать… знаешь… я, пожалуй, поеду…
Вернувшись в бар, развлекаю себя игрой с котом. Запускаю по полу винные пробки и смотрю, как Миша бросается за ними, стремясь сцапать в два прыжка. Коту игра надоедает быстрее, чем мне. Он пару раз провожает взглядом катящуюся пробку, потом фыркает и залезает под стол. В глубине хозяйственных помещений раздаются трели звонка скайпа. Нажимаю «ответить».
– Доброй ночи, – камера выключена, абонент все тот же Mersault.
Молчу.
– Приве-е-е-ет, – говорит он нараспев. – Есть кто? – Стучит по микрофону. – А Володя дома? Гулять выйдет?
– Чего надо, придурок? – огрызаюсь я.
– Фу, какой ты грубый! Я тебя разбудил? Могу перезвонить, если хочешь.
– Ты такой заботливый, как медсестра в больнице. Или как дальний родственник, который денег хочет занять.
– Совсем и не дальний, – хрипло смеется он. – Ты забыл, что ли? Ближе меня у тебя никого нет.
– Нет, не забыл. Даже соскучиться успел. Ты совсем пропал, не навещаешь братика. Может, встретимся, выпьем?
Ознакомительная версия.
