– Да ты чего, братан? В своём уме? Посадят ведь!
– Если не баран – не посадят. Фишка тут вот в чем: мы там напишем – актерская съёмка, старше 18 – и всё такое. А на самом деле – всё по-настоящему. Вот это зрелище! А ты-то чего? Зассал уже?!!
– Да не, не зассал… Но ведь сам говоришь – изнасилование. Пятнашка за такое светит!
– Дурак, какая пятнашка?!! Все, кто там сидят – своими же женами и любовницами посажены. Нормальная баба скорее руки на себя наложит, чем признается, что её снасильничали. Ну-ка стоп! Посмотри-ка на эту фифу!
Прямо перед ними тощая длинная девка съездила по мордасам ухажёру, что-то крикнула ему нелицеприятное и засеменила прочь.
– Давай за ней! – дёрнул теоретик изнасилований кандидата в практики, и они двинули по улице за девицей.
– Прям к моей берлоге прёт, – восхитился длинный. – Ща мы её сцапаем – и пикнуть не успеет!
…Пикнуть успела, и даже каблуком двинула куда-то под коленку, но только распалила этим наших друзей. Красные, возбуждённые, они затащили её в квартиру и заперли дверь на замок. Уф!!!
Тощий шмыгнул куда-то, бросив приятелю на ходу:
– Развлеки пока даму. Я технику настрою.
И смылся, но ненадолго. А вернувшись, зашептал низенькому:
– Короче так: ты – герой-любовник. Она – степная амазонка: дикая и необузданная. Взнуздай мне эту лошадку!.. А кстати: где она?
– Где-где… – тот пошмыгал носом. – Покатилась колобком!
– Отпустил?!!
– Как же, счас! Выгнал!!!
– Почему? Что такое?!!
– Не в моем вкусе, – отвечал тот гордо.
Большего от приятеля так и не добился. Откуда ж ему было знать, что сказала она ему простое: «Меньше пяти раз подряд не сможешь – всем расскажу!!!».
И пошла себе.
Одно слово – швабра.
– Возьмите мой костюм, граф!
Калиостро улыбнулся мне своей грустной улыбкой и ответил:
– Коли Богу было угодно, чтоб из этой передряги я выбрался босым и в дырявом плаще, значит таким я и должен явиться этому миру в этом городе. Номер в гостинице удалось достать?
Я покраснел:
– Здесь нет гостиницы, граф. Удалось снять на три дня половину дома. На это ушли все наши деньги.
– Афиши еще остались, я надеюсь?
– Афиши удалось сохранить. Две большие пачки.
– Сегодня же расклей их на заборах. И принеси вина.
– Слушаюсь, граф. Но скажите: разве мы будем выступать здесь? Вдвоем?
– Разве я говорил, что мы будем выступать? Я буду принимать посетителей. С этого городка и того достаточно. Я не собираюсь даже выходить из этой комнаты, пока в кармане моего дырявого плаща не зазвенят золотые монеты.
…Небольшой пристрой, за которым располагалось новое жилище графа, я как мог оборудовал в приемную: кухонный стол, вымытый и вычищенный, я закрыл сверху зеленым сукном и украсил дорогой моему сердцу медной чернильницей, как-то подаренной мне графом во время круиза по Франции. Хозяйке дома – расторопной старухе, которая просила называть ее баба Феня, велел вымыть пол и натопить печь, а у двери повесить колокольчик.
Сразу после полудня я принялся дремать за этим столом, как всякий уважающий себя секретарь. Хотя, надо признаться, быть секретарём графа Калиостро – искусство особое. Впрочем, вы сейчас сами все поймёте.
В двенадцать с четвертью появилась молодая женщина и попыталась мимо меня юркнуть к графу. Я, конечно, остановил, зашёл к нему, доложить как положено.
Вид графа был своеобразен: он был в старом домашнем халате, а босые ступни держал в тазу с водой. Лицо такое, будто у него болит зуб.
– Соизволите принять мадмуазель? – поинтересовался я у него.
– Дворянка? Из простых? – спросил он.
– Дворянка, – ответил я уверенно. – Но одета простолюдинкой.
– Лучший вариант, – сказал он задумчиво. – Проси!
Я несколько смущенно оглядел его наряд.
– Проси! – повторил он повелительно.
…Вышла она часа через три. На лице – следы слёз и какая-то смущенная, заговорщическая улыбка. Явно хотела что-то спросить, но я был занят следующим посетителем, так и рвавшимся в кабинет графа: юным дворянином, который просто-таки сгорал от нетерпения. С явным сожалением она оставила на моём столе кошелек и покинула комнату.
Дворянин, видя, что граф свободен, буквально ринулся к нему, так и не дождавшись моего доклада. А незнакомка, очевидно просчитавшая такую реакцию гостя, тут же вернулась и подошла к моему столу.
– Что это было? – спросила одними губами.
Я уже не первый год секретарствую у графа и привык ко всяким вопросам. Главное было понять, ЧТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО она хочет у меня спросить.
– Вы про ад или про рай? – уточнил я.
– Про всё! – сказала она. – И про ад, и про рай. Скажите мне, он Бог?
– Не знаю, – смутился я.
– Ну, правда, что ему тысяча лет?
– Нет, это врут, – сказал я уверенно. – Лет триста-четыреста, не больше…
– А…
– Тсс! – прервал её я. – Ни слова больше! Я не уверен, кем именно вам он представился, и обсуждать это прямо теперь не намерен. Сейчас вы думаете о нем одно, через час будете думать другое, через год – третье. Приходите года через три, когда всё уляжется. Тогда и поговорим.
– Но… – она почти плакала, – но ведь через три года вас здесь не будет!
– И через три дня тоже.
– Но как тогда…
– А вот так: поговорите об этом через три года с самой собой. И запомните: ровно через три, никак не меньше!
Она вспыхнула и выскочила, по-моему, обидевшись. Я перевёл дух.
Но тут из комнаты графа выскочил в ярости молодой человек и, выхватив из-за пояса пистолет, в неописуемой ярости начал вращать им у меня под носом, вопя:
– Что это было? Отвечай, подлец, что?
…Но в этот момент раздался звон колокольчика, и вошли два жандарма.
Лежит в моём архиве непонятно как туда попавшая рукопись: то ли в одну из редакций, где я работал, прислали, то ли кто из знакомых-пишущих притащил….
Названия нет (титульный лист отсутствует). Потом идет эпиграф (печатными буквами):
«Если дьявол есть, то доказывает ли это существование бога?».
И ниже:
«Если к тебе придет дьявол, как ты узнаешь, что это именно он?».
Дальше – много-много страниц (около тысячи) совершенно непонятным почерком. Настолько непонятным, что не только фразы, но и слова отдельные разобрать очень трудно.
И только в самом конце – снова печатными буквами – написано:
«И я продал дьяволу свою бессмертную душу за личную встречу с богом».
…Как человек любопытный, я несколько раз пытался за неё взяться, но каждый раз отступал: очень уж там всё неразборчиво. Много латыни и древнегреческого.
Но это я к чему веду…
В последнее время эта рукопись вдруг начала смердеть. Причем именно «смердеть», а не просто «вонять» или «дурно пахнуть», причем смердеть настолько сильно, что я всерьёз собираюсь ее выбросить.
Останавливает только одно: мысль – вдруг выкину что-то уникальное. Короче, внутренняя борьба во мне происходит нешуточная. Вроде бы всё складывается за то, чтобы выкинуть, но… рука не поднимается.
Может нужна кому? В хорошие руки за так отдам.
А… да, забыл совсем: чтобы вонь прекратилась, я упаковал её в полиэтиленовый пакет. Так представьте: она самопроизвольно по краям начала обугливаться и пакет расплавила!
А ещё… Только не смейтесь, ладно?
Мне кажется, что по ночам она воет и время от времени насылает на меня жуткие кошмары.
Один раз меня так зацепило, что я начал ей подвывать. Жена со страху на шкаф залезла, кот описался, а хомячок погрозил вызывать на дом психиатров. То есть наоборот…
Блин, она оказывается ещё и на память влияет! Может святой водой её окропить?!!
Короче, ежли кому надо, забирайте поскорее, а то я… Ну… Э… У… А… Гы!
Про гендерные роли в современном социуме
– Как ни крути, а женщины остаются женщинами: начинаешь за ними бегать – хвостами крутят, не обращаешь на них внимания – на всё готовы…
– Да и мужчины, знаешь ли, тоже не поменялись: по-прежнему готовы заводить отношения с куда большим числом женщин, чем в силах иметь, а вот постоянных отношений боятся…
Две маленькие рыжеволосые девочки грустно посмотрели друг на друга, а потом, не выдержав, расхохотались. Та, что чуть помладше, с очаровательно вздёрнутым носиком, смеялась так, что у неё слезы выступили на глазах. А потом вдруг неожиданно замолчала, словно поток смеха был перегорожен плотиной.
– И мы ведь такими будем? Причём уже скоро…
Вторая ответила серьезно:
– Да, госпожа Президент. Поток времени не остановишь. Через два года нам обеим исполнится по четырнадцать, и придется оставить большую политику. Мне – чуть раньше, вам – чуть позже…
Госпожа в ответ только горько вздохнула:
– Пора уже выбирать преемницу из числа претенденток…
– Или преемника.
Та кивнула:
– Или преемника. Все равно пора.
Старшая усмехнулась:
– Уже знаете, чем займётесь на пенсии?
Президент, однако, вольность игнорировала:
