Ознакомительная версия.
Женщины в кафе уже отпили из своих бокалов половину. Больше никогда сюда не приеду, что мне здесь делать, идиот. Снова упало, взмыло – чайка. В напряженной пустоте мучительной безысходности брел по улице Рузвельта, единственной в Советском Союзе. Отель «Бристоль», старая морская мина у дверей ресторана, тепло укутанная аптекарша за витриной. СПИРТА НЕТ.
Вечерами я задыхался от чувств и спускался к набережной в счастливом ожидании необычной встречи, исполняющей и завершающей мою жизнь. Когда той ночью я услышал запах дымящегося кизяка, я почувствовал, что уже был здесь когда-то давно, этот дым вскрыл тайный код к моей душе. У меня что-то было в этом месте. И под конец пути я не выдерживал и бежал, выбегая на «Московскую». И если бы счастье случилось и позвало меня с собой, я мог бы решиться на многое.
До набережной я сворачивал на Массандровскую, странным образом меня манила к себе эта улица лунных пятен. Замирала душа при виде этих деревянных комнат, прилепившихся к каменным стенам домов и зависших над улицей на деревянных сваях. Я шел так уверенно, будто знал цель своего пути, будто кто-то назначил мне здесь встречу и уже давно ждет меня и моего условного знака. Таинственно светились окна домов, все выше взбирающихся по отвесному склону, а с другой стороны низенькие крыши, и уже слышен шум прибоя, смешивающего и примиряющего все времена. Я шел, повторяя все ее изгибы, и с замиранием в душе чувствовал себя то ли контрабандистом, то ли фанатиком тайной религии, потом останавливался перед лунной стеной впереди, предчувствуя что-то, но, зная, что еще не время, поворачивал и шел назад, не оглядываясь. Когда-нибудь вернусь сюда и дойду до конца.
Толпа заметно поредела. Летние люди разъехались. Возле банка «Украина» сидел нищий старик в парадной форме моряка, с орденами на груди. Я дал ему пять гривен.
– Моряк?! – с радостною надеждой спросил он.
– Моряк, – соврал я.
Мы по-братски пожали друг другу руки, и я пошел раскачивающейся походкой.
Хорошее было настроение.
Снова сижу в дискоклубе ДИАНА. Взял пива, потому что от вина уже болят почки или печень, но что-то там болит. Руки холодные, как лед. Дрожу, даже кружку боюсь взять. Так вздрагивает рука, что даже смеюсь. Увидел молоденькую девушку, одиноко сидящую в углу. Такой нежный белый свитер и черная юбка. «Девушка, можно вас угостить?.. Девушка, вы одна? Девушка, вы не одна? Какая улыбка красивая. И так далее, и так далее… Девушка, девушка. Подойди да спроси, что ты сам с собой общаешься?!» Потом пришло много людей. Пьяные турки компанией, иностранные моряки, наверное, с американского военного корабля, все остальные – местные. Я курил и улыбался своему состоянию. Под этим сиреневым светом моя зеленая зажигалка вдруг стала голубой, а ее красная кнопка – яркооранжевой, и белые одежды исходят, дымят иссиня-фиолетовым светом, будто люди растворяются. Страшным упругим боем бьют динамики. Вздрагивает ложечка в чашке, и брючина шевелится на ноге. Если не двигаться, то сердце начинает сбиваться со своего ритма. Вдруг мне стало хорошо и радостно, и люди показались не такими плохими, и даже дружными, и так уютно вокруг. Зачем-то подмигнул кому-то. Выпил еще две кружки холодного местного пива «Оболонь». Губы приятно онемели и затяжелели скулы, будто на них железные пластины. Захотел, чтобы продавщица цветов вернулась. Она вернулась. Я купил розу за десять гривен и попросил передать ее той девчонке в углу, нежной и хрупкой. «От кого?!» «А хрен уже знает от кого, от Степного барона скажите!» Девчонка издали пожала плечами. Потом подойду к ней. «Ты показалась мне такой нежной и хрупкой, что я решил передать тебе хрупкий подарок природы»… и так далее, короче, пью. Уши горят и вот-вот отделятся от головы, а может уже, да и по фигу.
Мама-ма-марихуана, это не крапива, не кури е-ё-е-о-о-о… И вот я уже хорош. Вхожу в эту музыку, закрываю глаза и танцую так, будто утром умру.
Моя нежная, моя маленькая девочка, которой я подарил цветы, куда-то исчезла, пока я танцевал. Ее уже нет, и официантка спокойно убирает стол… САМБА! Дижанейро… Па-па-па-па-пау-пау. От грома тошнит, и немеют руки. Они поубивать, что ли, здесь всех решили, на хрен?!
Мелькнула лестница, как быстрый эскалатор. В туалете… в зеркале издалека, как из тумана проявилось мое отражение… я даже провел по зеркалу рукой, чтобы проверить реальность лица… женская прокладка валяется внизу. Чувствую, уносит и тянет назад, хватаюсь за кран, и кран вместе с холодной струей, вместе со стеной, вместе с зеркалом и моим изображением в нем скользит вверх и наваливается на меня. Потом вдруг… Не помню перехода. Снова в «Диане». Мелькнула девушка с большой грудью и длинной улыбкой. Свет падает, как снег, будто сижу в зеркальном новогоднем шарике. Вдруг в глазах рекламный щит – ЗАВЖДЫ КОКА-КОЛА. Вспомнил, что я в Крыму и что Ялта – это Украина! Пробежали охранники в казино. Кто-то присел напротив. Толстые пальцы с печаткой. Сигарета. «Парламент». Что они так серьезно сидят, как будто только что договорились банк грабить! Вот еще пальцы с наколкой. Пью. Пальцы ушли, на столе уже тонкие нервные руки. И вдруг уже пью бутылку вина вместе с Верой. Как-то быстро. Да, Вера, Рак по гороскопу. Я узнал ее, и очень обрадовался, что она одна.
– Ты вчера такая грустная была с этим бандитом, это же убийца какой-то, честно говоря, он так мучил тебя в танце, я видел. Мне так жалко было тебя, честно говоря.
– Что?! А он и есть убийца, он из Новороссийска.
– А ты чего с ним тут делаешь?
– ……………………
– Чего? А-а-а, ясно.
Она сегодня, наверное, очень долго была на солнце – её зеленые глаза так горели, что казались пустыми. Все в них видно, даже бархатную шероховатость самого дна. И все равно даже из-под донышка идет свет, будто ее голова наполнена солнцем, его сиянием. Она моргнула, и я увидел в глазах тень от ресниц.
– Что? Я? Я Степной барон.
– ……………………! – засмеялась она.
И я смеялся вместе с нею. Я казался трезвым сам себе. Надо же. Потом мы танцевали. Она была удивительно стройная и худенькая под своей большой джинсовой курткой. Маленькие твердые груди, как удивительное и приятное продолжение тела, а не что-то отдельное, двигающееся само по себе. И красивая, крепкая попка, как у многих курортных девушек, потому что часто плавают в сильной воде моря.
– А я думала, что ты «голубой».
– Я?! Ты что? Почему?
– Игорь Петрович сказал, что ты пидор.
– Надо же… Азнаешь, Вер, говорят, что пидоры всегда чувствуют других пидоров.
– Да? A-а. Хорошо, что он тебя не слышит.
– Вер, а что у тебя на майке написано?
– ……………………
– СЕНЕГАЛ. Удивительно – целая страна Сенегал на твоей груди умещается, и даже буква Е посередине растянулась… Вер, ты знаешь, они здесь все так ходят, будто у них два пистолета под мышкой… Ты, братан, походку сделай попроще!
Она закрыла мне ладошкой рот. Такая маленькая и крепкая. Удивительные у неё глаза, казалось, что они в темноте будут светить на ее лоб и щеки. Они были старше ее самой на сто лет, такая трогательная в них женская доброта и мудрость. Мы спешили говорить с ней, пока не было музыки, потому что потом ничего не слышно.
– Вер, у тебя глаза в темноте светятся?
– Нет.
– Вер, а ты знаешь, в Ялте даже у кошек теплые глаза.
– Здесь у всех солнечные глаза.
– Кроме вашего Игоря Петровича.
– Давай уйдем отсюда?
Мы пошли к выходу, там почему-то толпился народ. Мы спустились вниз по железной лестнице. По переулку вышли на набережную.
– Вера! – крикнул я. – А что это?
– Ты что?! – кричала она. – Это же шторм.
– Да? Я же оглох от музыки.
– Ты вообще глуховат, по-моему.
Море поднялось высоко, наверное, на метр. И странно было стоять на статичной набережной и видеть в нескольких метрах что-то кошмарное, зыбкое, клокочущее. Не замечая того, мы попятились, казалось, что и все дома пятятся назад. Я прижался виском к холодному камню стены. Мелко дрожала крышка старого почтового ящика.
– Что?!
– Голова кружится! – крикнула она.
– Ага!
Гигантская, жидкая глыба, крупно вздыхая, набегала свободно и размашисто, стеклянно вспыхнула в луче фонаря и пропала… вдруг набережную потряс удар, а потом над нами поднялось и выросло заиндевелое дерево. Замерло на долю секунды, и обрушилось вниз тысячами кипящих капель. Нас накрыло свежим и холодным дымом мельчайших брызг. Странно было, что море черное, а взрывающиеся волны – кипенно-белые.
– Ни-че-го себе, Вер!
– Знаешь, какие у нас в Новороссийске штормы? Ого! А в мороз из-за штормов так намерзает. Такие наледи на сто метров, ого! У нас ветер 50 метров в секунду.
– В Новороссийске?
– Да, про которую Малую землю Брежнев писал.
– Отойди, это очень сильная волна катится, очень!
– Что, очень?!
– Да!
– Давай, наоборот, подбежим.
– Давай.
Что-то лопнуло, треснуло и с жестким хрустом сломилось. Кипящая лава вздыбилась, легко перемахнула причал, зависла над парапетом набережной и рухнула на фонарь. Я прижал Веру к себе и поцеловал скользкое и горькое лицо. Нас снова накрыло влажным прозрачным облаком.
Ознакомительная версия.
