– Но мы совершенно не понимаем друг друга! Ты только послушай, что он говорит!
– А ты? Когда я тебя слышу, мне противны все либералы на свете. И хочется стать от тебя как можно дальше, Маша. Ты вот вроде бы вся целиком за открытость и справедливость. А я, слушая тебя, вспоминаю старую шутку: войны не будет, но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется. И мне, знаешь, вот совсем не хочется быть либералкой.
– Да он сам виноват, – вяло буркнула сестра.
– Его вина – на нем, а твоя на тебе, – строго сказала Женька.
– Да пошел он! – без энтузиазма отмахнулась Маша.
– Иногда мне просто хочется дать тебе по башке поварешкой, – пробормотала Женя. – Чтобы в голове твоей хоть что-нибудь перещелкнуло и ты бы утратила это глупое самолюбование и твое вечное сознание несокрушимой собственной правоты.
Женя закрылась в «детской», а Маша, чтобы унять злое раздражение, принялась готовить, ожесточенно хлопая дверцами кухонных шкафов, гремя посудой.
* * *Володя чувствовал себя потерявшим силу волком. «Старый волк, – думал он. – Акела… Потому я и собак не люблю». Когда-то, когда он только познакомился с совсем юной Машей, – он вдруг показался себе очень молодым. Внезапно нахлынувшая эта молодость так и распирала его, изливаясь в безудержной улыбке и отчетливой жажде жизни. Теперь та же Маша, его жена, вызывала в нем острое чувство совершенно безнадежной собственной старости. С ней он выглядел глупым, одряхлевшим и никому не нужным. Она словно все время тыкала его носом в горькое осознание: старик, старик конченый. И к тому же дурачина…
Володя выпивал с Женькой на кухне за закрытой дверью.
– Жень, я не могу с ней жить! – грустно объяснял он свояченице. – Она ненавидит все, что нам дорого.
– Кому нам?
– Нам, русским людям! – воскликнул Владимир. – Ненавидит нашу Родину! Женя, она пятая колонна! Ты понимаешь? Она готова променять свою страну на их тупую Америку!
– Володь, – чуть не плача, перебила Женька. – Тебя очень трудно слушать. Словно читаешь передовицу в советской газете. Не могу я сейчас про родину и страну… и про Америку не могу… Володя, какая Америка! Пропадает ваша семья! Подумай! Ваш дом. Ты и она. Не просто граждане, а муж и жена, родители дочери Вики, которые никак не могут вспомнить, что их всего двое, не могут договориться по-человечески. У вас же, может, скоро внуки появятся!.. Перестали бы вы уже говорить о политике… – тихо попросила Женя, совсем безнадежно взглянув на Володю.
– Хорошо, – согласился он, скрепя сердце. – С тобой можно и по-человечески. В конце концов, она ненавидит не только свою страну. Она ненавидит меня.
– Это пока вы не оставили в покое политику, Володя! Все из-за этого! Ты же ее тоже… того… недолюбливаешь. Но вы поговорите наконец как люди, может быть, все изменится?
– Уже бесполезно, только услышу новые оскорбления. И мне и Родине, – упрямо отождествлял позиции Володя. – Ничего нельзя сделать, Жень. Мне самому очень жаль. Но она… С таким человеком не по пути. Нет, не по пути.
Было ясно, что он готов к разводу. Этого Женька не ожидала. Она видела, что в семье Маши все плохо, в последнее время сама подталкивала сестру разрубить этот узел – но почему-то была уязвлена открытием: Володя тоже больше не хочет жить с Машей.
Женя заерзала на месте, кусая губу.
– Вов, но ты уверен, что врозь вам точно будет лучше, чем вместе.
– Ни в чем я не уверен, – отмахнулся он. – Только разве в одном: вместе уже не получится. Нельзя нам вместе, еще поубиваем друг друга.
– Вова, а дальше-то что? – Женя тоскливо смотрела на него, неизвестно на что надеясь. – Ну ладно Машка – дура и истеричка. Но ты-то! Серьезный мужик! Почему не попробуешь семью сохранить?
– Да какую, на фиг… – Володя выругался и отвернулся, переводя дыхание. У него дергалась щека. – Вот ты мне тут советы даешь, а у самой-то что в личной жизни? Ни детей, ни мужа. Где твой этот последний, как его – Сергей, что ли? Где он? Опять, что ли, жених соскочил?
Пьяная Женя смотрела на Володю овца овцой, и глаза наполнялись слезами, пока струйки их не потекли по щекам.
– Ну вот, – сказал Володя, – с собой разберись, миротворица. Советы давать легче, чем жить как следует. Ну не плачь, Женюр, не плачь. Эх, дуреха ты, дуреха…
– Мне не везет, – всхлипнула Женька.
– Повезет еще, – невесело усмехнулся Володя, не особенно веря в сказанное. – Ты, главное, за ум возьмись, – не удержался от наставления.
– Домой хочу, – вздохнула Женя. – Устала я у вас.
* * *– Володьку мне очень жалко. – Женя не смотрела на Машу, говорила, глядя в стену. – Он перед тобой практически беззащитен. У тебя целый арсенал ядовитых слов и ненависти. А он так не может. Вова может ненавидеть каких-то там абстрактных американцев, а вот с женой не получается.
– Ага, ага, – Маша язвительно усмехнулась. – Такой зая пушистый.
– Не пушистый, а беспомощный перед твоими уколами. Он и хочет тебе ответить тем же – да не может, не приучен вести домашние войны. Да и не умеет, как ты… Пытается и все время проигрывает.
– Потому что глуп, – реагировала Мария мрачно.
– Ты хочешь видеть только глупость – вот и видишь ее.
Маша хмуро молчала.
– С ним невозможно жить! – наконец процедила. – Ты даже не представляешь всю степень его дебилизма. – Женя поджала губы и покачала головой, глядя в сторону. Она и не надеялась найти в Машке сочувствие своим словам. – Бездушный чинуша, – продолжала сестра, – этим все сказано! Ничего человеческого в нем нет.
– Нет… А было?
– Не знаю, – отмахнулась Машка. – Теперь уже не уверена.
– Интересно… И давно ты это заметила?
– Не помню. Какая разница!
– Просто странно, куда это все человеческое могло из него подеваться? Я лично и сейчас считаю его человеком. И даже неплохим.
– Это потому что ты беспринципная. Тебе на все и всех наплевать! – припечатала по своему обыкновению сестра.
– Можно без ярлыков?
– Сама нарываешься.
– Маш, не обо мне, в общем, речь. Тебе Володю не жалко?
– Нет. Мне жалко тех людей, которые зависят от таких, как мой муж. Надеюсь, в скором времени – бывший.
– Да перестань ты смотреть на него как на функцию. Ну хоть попробуй увидеть человека – болеющего, страдающего, обижаемого тобой… Поговорите по-человечески!
– Жень, с такими взглядами на вещи человеческое просто не уживается. Или ты госчиновник – или человек. Одно из двух.
– Как я от вас устала, – вздохнула Женя, теряя аргументы. Не потому, что они были несущественны, а потому что бессмысленно излагать их глухим. Точнее – заткнувшим уши.
– Слушай, а у тебя-то как? – вдруг поинтересовалась Маша. – С Сережей-то с этим встречаешься?
– Нет уже, – сухо откликнулась сестра.
– Я, в принципе, так и думала, – кивнула Маша насмешливо…
Наконец Женин ремонт закончился, и она с огромным облегчением покинула поле боя, где ее родные остались вдвоем – добивать друг друга.
* * *Оба понимали, что развод неизбежен. Все грани были перейдены, все мосты сожжены. Володя пока не знал, как они станут жить после. Как поделят жилплощадь. Но даже и этот важнейший вопрос теперь отодвинулся во второстепенные. Развод становился делом выживания.
Он только не мог себе представить момент подачи заявления в загс. Почему-то пугала сама процедура. «В конце концов, не я довел до всего этого, – думал Володя с горькой обидой на Машу. – Ее вина! Вот пусть сама на развод и подает. А я подпишу».
На службе он как бы забывал о домашних бедствиях. Только иногда вдруг всплывала какая-нибудь сцена, звучала в сознании наотмашь бьющая фраза, словно ножом прорезывала острая боль. Но он отворачивался от воспоминаний, плотнее уходил в рабочие заботы и проживал худо-бедно весь день до самого вечера. Специально затягивал дела, чтобы отдалить момент, когда, стиснув зубы, нужно было возвращаться, старался растянуть путь с работы домой. Теперь Володя добровольно парковался подальше от своего двора и медленно плелся через «собачий» сквер, по-прежнему боясь и ненавидя псов, но с некоторых пор предпочитая их общество Машиному.
«Какой же ужас она устроила из нашей жизни, – думал он, бредя к подъезду и глядя себе под ноги. – Дура… дура… не могу…» Мысли о Маше приносили сердечную боль, Володя страдальчески морщился, осторожно потирая левую сторону груди. Неожиданно для себя вспомнил ту ночь, в которую они в последний раз были близки. И тот вечер, когда ели плов и повздорили за ужином. А потом помирились. Как она сама начала любовную игру, как была нежна и отзывчива с ним… Воспоминание уязвило пониманием утраты и полной невозвратимости добрых отношений. «Кому я нужен?..» – вдруг горько подумал Володя. Думать о том, последнем в их общей жизни счастье не хотелось. Однако эти образы не желали рассеиваться, словно прилипли к сознанию. Володя попытался переключиться на мысли о давних днях, когда они только начали встречаться, и потом, позже, эпизоды их счастливой любви. Но это оказалось еще больнее и неприятнее. «Если бы она была добрее ко мне, – подумал о жене и чуть не застонал. – Пусть уж считает как хочет про всю эту политику… про все это… но если бы она была добрее! Если бы не старалась постоянно меня раздавить, выставить дураком… Все могло быть иначе… Но что я могу, если она не хочет любить, ей нужно только ненавидеть».
