– Ой, ха-ха, Роза, ну ты умора!
– Да. Чего вы смеётесь? Говорят, что Советский Союз был тоталитарной системой, что по политологическим меркам выражается в блокировке обратной связи, исходящей от народа. Но тем не менее был глас народный. Да, этот глас фильтровался цензурой, но он был. Был «кухонный жанр» разговора, да и вообще любой крестьянин мог в Горком прийти. И ему никто не сказал бы, что он фейс-контроль своим механизаторским прикидом не проходит. А демократический режим по тем же неумолимым политологическим меркам обязан поддерживать обратную связь и демонстрировать серьёзную зависимость власти от мнения народа. Если эти условия не выполняются, то это не демократический режим. У каждого явления есть чёткое определение. Никто же не станет переделывать определение силы тока или формулу воды, потому что у него настроение изменилось. Так же есть чёткое определение демократического общества. И вот куды теперь крестьянину податься в этом обществе? Кто его станет слушать? Куда податься нищему интеллигенту, рабочему, пенсионеру? Их засмеют, им скажут, что они «не просекают фишку» и не умеют жить. Или озвучат своё фирменное «Потерпите, братцы! К следующей тысячелетке будет вам и сбруя, будет вам и лошадь, а сейчас великие дела надо делати». А у тирана Павла Первого на дворце ящик висел, куда любой гражданин мог ему написать всё, что вздумается. А у нас власть слышит только себя и признаёт только культуру согласия с ней, не допуская мысли о разногласии, право на которое заложено во всех современных конституциях. Нет у наших политиков умения предвидеть, предвосхищать результат своих деяний до того, как они будут рассмотрены и решены логическим путём. Ерунду какую-нибудь в жизнь воплотят, как с ваучерами вышло, будь они не ладны, а потом: ах, простите, мы не знали, не гадали, что такая лажа выйдет! Если я не знаю, под напряжением провод или нет, зачем же я стану за него рукой хвататься? Они тоже не знают, но хватаются. Устроят КаЗэ[3] на всю страну – и в кусты: извиняйте, но мы не подумали. Они хватаются за следствие, а причину не видят. Вот «единороги» обещают повысить рождаемость. А как они это будут делать – неизвестно. Одни обещают повысить рождаемость в два раза, другие – в три раза, Забористый вовсе грозится всех разом оплодотворить, включая мужчин. Одни обещают продолжительность жизни увеличить в два раза, их оппоненты заявляют, что они могут её увеличить в три раза. «Семёрка» божится увеличить пенсии в два раза, «ТУС» – в три, а «Надстройка» обещает повышение пенсий в десять раз. Кто больше? Аукцион, да и только! А какое тут повышение пенсий, если остановлено и развалено производство? Какая тут рождаемость, когда население спивается, включая женщин и самих детей, когда закрываются больницы, в провинции появились бабки повитухи. Повылазили всякие мракобесы и шарлатаны, заявляющие, что акушеры вообще не нужны, что можно очень удобно и безболезненно в ванне рожать. Одна вот так родила и умерла от кровотечения. Двадцать первый век на дворе, а у нас даже в некоторых городах ФАПов не осталось!.. Предыдущий министр здравоохранения услышал про эти ФАПы от кого-то из врачей и наивно спросил: «А что это такое?».
– Хе-хе.
– Да-а. Так и живём: министр здравоохранения не знает, что такое Фельдшерско-акушерский пункт, министр обороны никогда в армии не служил, министр транспорта уже забыл, когда в последний раз в пригородных электричках и на рейсовых автобусах ездил. Если бы у нас министр вооружённых сил дошёл до своего поста, начиная простым солдатом, то в армии не было бы ни дедовщины, ни пьянства, ни дезертирства. Говорят, что император Николай Второй мягким был человеком, негосударственным, но в полном обмундировании солдата протопал несколько вёрст и дал свои рекомендации для его улучшения. Наши министры на такое способны? Экс-министр здравоохранения хотя бы месяцок поработал простым врачом где-нибудь на периферии, так и не было бы многих глупостей, каких он начудил. Превратил врачей в писателей. По сорок минут на выписку одного рецепта уходит! Никто ничего не знает, чем занимается, а народ как-то должен изловчиться при таких правителях стать зажиточным и всем довольным. Люди умирают миллионами, как будто в стране война идёт, а они демонстрируют нам свою лакированную действительность. Они нас не слышат. Им кажется, что мы по старинке всё «одобрям» и отвечаем на каждую самую глупую реплику «бурными и продолжительными аплодисментами».
– Так это всё следствие непрофессионализма, – снова зевнул разомлевший от горячего чая Кубышкин, – а непрофессионализм у нас сейчас стал явлением тотальным и катастрофическим. Политики больше похожи на артистов, чем на политиков. Так и шли бы они лучше на сцену – всё ж пользы больше было бы. Никто не занимается своим делом. И никто так не страшен, как непрофессионалы, которые считают себя знатоками дела, за которое взялись. Бывшая медсестра устроилась по великому блату к нам экономистом – кто-то из Управы, говорят, её «пашет». И теперь что ни ведомость с отчётом, так ошибка на ошибке. Мне категорию ещё в прошлом году повысили, а она насчитала по старым данным. И вот я должен теперь по кабинетам бегать, её ошибки исправлять! А в политику кто пришёл? Те же непрофессионалы, которые до этого занимались, чем придётся. Растеряли профессиональные способности и навыки в чужом деле. Мне сосед-врач говорил, что к ним в поликлинику приходила комиссия каких-то «мудрецов», и они никак поверить не могли, что поджелудочная железа ЗА желудком находится, а не ПОД ним. Они-то думали, что раз называется ПОДжелудочной, то и находится под желудком. Так это для хирурга она под желудком больного находится, когда тот на операционном столе лежит. А люди из комиссии ничего этого не знают, но берут на себя право в составе каких-то делегаций отработавших по полвека в медицине врачей жизни учить. Тут показывали, как какой-то депутат подводников учил, как надо в автономку ходить, и я удивляюсь, как они его ещё не утопили.
– А я уж давно ничему не удивляюсь, – мрачно пробубнил главбух. – У меня отдел мозга, отвечающий за удивление, должно быть, атрофировался. Я ужасаюсь, конечно же, но уже ничему не удивляюсь. Удивляться на нашу жизнь – никаких удивлялок не хватит. Я так думаю, что политика наша скоро выродится и на смену ей придёт общественная деятельность. Человек может очень многое сделать и вне политики. Были и есть такие известные люди, которые сумели много сделать для страны в целом и для своих коллективов в частности, хотя и не лезли в политику. Мстислав Ростропович не был политиком, но тем не менее влиял на ход очень многих событий, создал детскую музыкальную школу, занимался благотворительностью. От таких людей и пользы больше, и смотреть на них приятнее. Ещё Черчилль заметил, что «общественный деятель отличается от политика тем, что думает не о следующих выборах, а о следующих поколениях». Нет в них этой мерзкой саморекламы и беспричинной шумихи, потому что им это не нужно.
– Если это и будет, то не скоро. А пока нужна политика, и политике этой надо учиться. Любая профессия уникальна и требует полного погружения в свой особый мир. Но к политике никто не относится как к профессии. Все играют в неё, как актёры в кино играли шахтёров, ткачих, кораблестроителей. Но актёр не заменит настоящего специалиста, как и рабочий не сравнится с профессиональным актёром. Вот Станиславский был дилетантом, точнее, с нуля создал новую профессию, но он же постоянно учился, двигался вперёд в своём развитии. А у нас в составе комиссии ходит по Заводу девочка какая-то, то ли невестка чья-то, то ли внучка. Намотчица по образованию. Кому-то ума хватило выдвинуть её на руководящую должность, и она теперь мужиков, которые тридцать лет работают на производстве и могут с завязанными глазами разобрать и собрать любой двигатель, учит, шмокодявка прыщавая, как он устроен! Амбиций столько, что слова поперёк нельзя сказать. Такого непрофессионализма в России, пожалуй, даже после революции не было, когда старую систему образования отвергли, а новой ещё не было создано, и новым полуграмотным хозяевам государства не хватало знаний ни в организации армии, ни в сельском хозяйстве, ни в чём-либо другом. Берию ругали, что он «Ядерный комитет» при ГКО возглавлял без соответствующего образования, а у него, тем не менее, Бакинское высшее техническое училище было закончено.
– Ты бы ещё Ликбез вспомнил. Сейчас-то уж все грамотные.
– Не в том дело.
– А в чём?
– В том, что никто своим делом не занят. У меня из бывших однокашников половина закончили институт Герцена, а учителем работает только один. Потому что не прожить на зарплаты, какие сейчас учителя получают, вот и идут педагоги кто куда. Один устроился работать в депо. Как-то приказал вымыть в моечной машине керамические изоляторы – слишком грязными они ему показались. Керамика потрескалась и крошиться стала. Честь и хвала профессии учителя, но горе, если он начинает работать не в своей сфере деятельности. Образование у человека одно, а занят он чем-то совершенно другим. И будь ты хороший шахматист, писатель, режиссёр, менеджер по продажам или ещё кто, это ровным счётом не значит, что ты станешь хорошим политиком, министром, президентом. Быть рядовым учителем или инженером – это одно, а функционером – совсем другое. Даже хороший пианист не обязан так же хорошо играть на скрипке. На скрипке ноту надо находить своими силами, а на рояле надо всего-то знать нужную клавишу, звук которой отрегулировал настройщик. И теперь лезут играть даже те, кто не знает и не ведает, с какой стороны к роялю надо подходить! Так вот и играют. Играют и недоумевают, почему никто не восторгается их какофонией. Если идёшь работать министром, то должен от и до знать свою отрасль. Министр здравоохранения Шевченко много лет работал простым врачом, делал сложнейшие операции в самых разных условиях, хорошо знал не понаслышке, как и чем оборудованы наши больницы и клиники, много лет практиковал в Военно-Медицинской Академии. А ему на смену пришли люди совершенно из другой сферы, поэтому таких «улучшений» напридумывали, что даже здоровые плачут, не говоря уж про больных. И ругать их бессмысленно, потому что они врачами никогда не работали, никогда, надо полагать, в очереди на приём к врачу не сидели. Не умеют работать, вот и стараются придумать почуднее, позапутаннее: мол, вам не понять нашей заумности.
