И вот уже в номере Руса спала в кресле рядом с кроватью Милы, направив свой длинный нос на неё, периодически тыкая им в её спящее лицо, видимо, чтобы убедится, что она рядом. Мила была приятно удивлена её поведением в быту. Руса не терпела никакого насилия и команд. В чём они с ней были удивительно схожи. Она решила вымыть Русу в ванне. Налила воды и повела её к ванне, подталкивая сзади, затем потянула за холку. Руса упёрлась, как ослик – собаку не поднять, а вымыть надо. Мила растерялась. А потом стала её просить самой прыгнуть в ванну, приведя для этого довольно убедительные аргументы. Руса всё выслушала и без команды прыгнула в воду.
В зоомагазине, в окружении любопытных мальчишек, они с Русой тщательно выбирали ошейник и поводок. Перепробовали почти всё, что было для больших собак. То, что было ей не по душе, она скидывала с себя или стряхивала. Надо отдать должное её вкусу. Она выбрала натуральный кожаный ошейник средней величины с медными заклёпками и плетёный недлинный кожаный поводок.
Санаторий гудел. Все приходили на водопой в стеклянный павильон, чтобы застать их вместе, сказать добрые слова и дать полезные напутствия. Руса незаметно, но быстро изменилась. Она выпрямилась, стала значительной и помолодевшей. После лечебного стакана подогретой минеральной воды Руса подводила Милу к скамейке и садилась рядом, горделиво подняв морду, внимательно слушала восторги и похвалу в свой адрес, при этом категорически не давала себя гладить. Особо она не любила мальчишек подросткового возраста, не разрешая им даже приблизиться к себе, щерилась и лязгала в воздухе зубами. Недоумённые мальчишки сказали, что она рожала щенят в приюте, а потом какая-то женщина взяла её к себе силком и она от неё сбежала. Досталось ей от этой горькой неволи и неприкаянной свободы…
Получив собачье удостоверение и справку о проведённой прививке от бешенства, попрощавшись с любимыми тропами и минеральными водами, Мила с Русой на стареньком холодном автобусе двинулись домой в Санкт-Петербург. Они сидели прижавшись друг к другу, слившись в одно целое, шелестя фантиками её любимых дорогих шоколадных конфет, которые делили поровну, по-братски. На душе было умиротворённо. Мила знала, что ей предстоит борьба за её здоровье, но это только придавало силы. Всепоглощающая любовь Русы давала неоценимо большее – душевное равновесие, гармонию с миром и ещё что-то непостижимое, высшее, что неподвластно было её разуму.
Приехав в Петербург на автобусную станцию на Обводном канале, они не торопясь вышли последними из автобуса. Мила сразу увидела взволнованного мужа и непроницаемого сына. Вдруг через несколько секунд вокзал пронзил громкий душераздирающий вой. Так мог выть тоскующий волк по убитой подруге в диком лесу. Это выла Руса, тревожно и истошно, подняв к небу длинную печальную морду. Все остолбенели. Прохожие остановились. Так же неожиданно Руса умолкла.
– Что это с ней? – спросил опешивший муж.
– Она узнала место, откуда её увезли, – ответила Мила.
Потом, как ни в чём не бывало, Руса запрыгнула на заднее сиденье автомобиля, положила морду на спинку кресла и стала смотреть в окно. «Ей это было привычно в той жизни», – подумала Мила.
Руса ехала домой, где её ждала ответная любовь всей её семьи, тепло и друг Гоша – сибирский кот, с которым она уже через неделю играла мячиком…
Однажды в огромном городе в ноябре наступило неожиданное потепление, которое оживило птиц, городских зверей и растревожило сердца людей непонятным волнением. Город будто провалился в молочную пелену, поглотившую резкие звуки, громкий разговор и шум торопливых шагов.
Из-под затянутого тучами сумрачного неба вот уже много-много дней не могло пробиться долгожданное солнце. И вдруг в трещине влажного серого асфальта из случайно попавшего туда семечка робко и нерешительно пробился тоненький росточек никому не ведомого растения.
Росточек тянулся к небу, к теплу, к людям, с любопытством озираясь на топающие вокруг него ноги, катящиеся колёса больших машин и тихих детских колясок. Так как в это время года зелёной листвы и травы в городе уже не было, росточек вызывал у людей удивление – они охали и ахали, стараясь осторожно обходить его, чтобы не растоптать такую хрупкую нежданную жизнь. Даже бездушные железные машины, увидев зелёный росточек на дороге, резко сворачивали в сторону, чтобы не задеть его нежные трепетные листики и, упаси боже, не раздавить.
Росточек был мал, наивен и доверчиво открыт всем. Он верил, что родился на свет для любви и добра. Даже несмотря на то, что пару раз на него случайно наступали и мяли колесом, он не обиделся на мир, не огорчился, а смог снова встать и вытянуться в полный рост.
«Что с ним будет, когда придут жестокие холода?» – думали с печалью люди, чирикали птицы, гудели машины. А провода, тянувшиеся под набухшим, будто обиженным, низким небом, старались обогреть росточек своими незримыми токообразными волнами.
И вот уже перед самыми морозами какой-то малыш, переходя дорогу с мамой, увидел росточек, упал на колени, закрыв его ручками и громко заплакал, прося забрать его к себе в тёплый дом. Росточек принесли в дом, посадили в плодородную землю в красивый глиняный горшочек, чтобы малыш за ним ухаживал, не плакал и никогда с ним не расставался.
В доме малыша с появлением росточка стали происходить чудесные превращения: казалось, что солнце светит каждый день, исчезли ссоры и скандалы, радость жизни переполняла сердца домашних и все дела пошли на лад и в гору. Росточек со временем окреп и превратился в маленькое деревце, и его пришлось пересадить в большую кадку. Под Новый год на деревце вешали светящиеся шарики, искрящийся дождик, шоколадные конфеты, а потом плясали вокруг него, радостно встречая праздник и будущее неизвестное время, без страха и волнения.
Малыш подрос, а вместе с ним и деревце. Оно уже упиралось в низкий потолок, наклоняя свои ветви с благодарностью к людям. Весной деревце пересадили в городской парк. В парке деревце оказалось под небом, которое оно видело раньше, живя на асфальте. От радостной встречи с солнцем деревце налилось весенними соками, бурно бежавшими из земли по её протокам. Впервые деревце расцвело многочисленными бело-розовыми воздушными цветами, привлекая к себе восторженных людей, поющих птиц и чутких зверей. Как только отцвели цветы – на дереве появилось множество небольших ароматных красных яблочек, весело катившихся по всему городу.
Деревце оказалось невиданной красоты яблоней, дававшей волшебные плоды круглый год. Тот, кому в руки давалось яблочко, мог видеть мир иным, чем он видел его ранее: обыкновенное казалось чудесным, серые дни представлялись цветными снами, снега превращались в жемчуга, дожди и слёзы – в хрустальные капли, старость – в молодость, а молодость – в цветущий сад.
Весь город дорожил своей яблоней: её охраняли, берегли и боготворили – ведь её удивительные яблочки обладали особым даром – делать людей счастливыми, мир – прекрасным, а жизнь – бессмертной.
Протечка
Монопьеса (вошла в шорт-лист Международного драматургического конкурса) «Время Драмы. 2015. Зима.»
Комната освещена горящей свечой. В большом мягком кресле, свернувшись калачиком, спит одетая женщина лет сорока, прикрывшись зимним пальто. Сапоги брошены около кресла. На потолке зияет огромная дыра на чердак, из-за обвалившейся штукатурки. На полу металлическая обшарпанная лоханка, в которую монотонно капает со стуком вода из дыры. Виднеется открытая застеклённая дверь в другую тёмную комнату. На полу валяется швабра, ведро, совок, тряпки. Около дыры стоит высокая стремянка, полуприкрытая плёнкой. Всё, что находится в комнате, в том числе и пол, покрыто полиэтиленовой полупрозрачной светлой плёнкой. Небольшие пустые ёмкости из-под хозяйственной посуды разбросаны в разных концах комнаты. Около кресла на табуретке догорает большая новогодняя свеча. Женщина во сне часто и тяжело дышит. Затем глухо вскрикивает, вздрагивает и через несколько секунд пробуждается от тяжёлого сна. Некоторое время лежит неподвижно, смотря в потолок. Начинает вспоминать сон. Встаёт, проверяет свет, беспорядочно и нервно нажимая на выключатель. Света нет.
Опять тот же жуткий сон из детства. (Держится рукой за сердце) Сердце колотится, как бешеное… Странные пустые комнаты. Выбегаю из одной – дверь растворяется со стеной. Впереди – другая комната и дверь. Вбегаю – то же самое… Кто-то дышит в спину, а повернуться страшно. Ноги приросли к полу. Хочется бежать, и не могу… (Пауза) Потом бег. Ноги как заводные механизмы. А мерзкое сопение не отстаёт. Комнаты с дверьми не убывают. Вбегаю в комнату, а там нет дверей… Ага! Не надо двери открывать. Уже легче. Слышу хрип в горле, стук в ушах. И страх, страх, страх… Впереди чёрная точка. Мчусь к ней. Вот уже вижу какую-то женскую фигуру на корточках. Руки обхватили колени, в которые спряталось и лицо. Вот оно, спасение! Из последних сил отрываюсь от страшного дыхания, вбегаю в комнату к женщине. Она протягивает мне руки, закрытые длинными рукавами какой-то монашеской одежды. Ещё чуть-чуть, и я схвачу их. Но она поднимает голову с колен, и, о ужас, я вижу вместо лица череп с пергаментной кожей, оскалившийся рот и глаза – чёрные дыры. (Пауза) Крик умер во мне, не успев родиться. (Задумалась) Это же её омерзительное дыхание гнало меня к ней, а глухой стук – это стук моего сердца. (Поглаживает грудь) Ну, всё, всё…угомонись, не стучи так. Это из-за проклятой протечки. Как только нервы на взводе, так этот сон с точкой тут как тут. Понятно – все протечки начинаются с точки, с пятнышка, которое расползается водяными щупальцами по потолку и стенам, как раковая опухоль, и пожирает дом, протыкая чёрную дыру несчастий.
