«Так и на этот раз будет, – думал я, с привычным удовольствием вышагивая вдоль Авеню-де-Атлантик. – Надо бы поскорее Федю повидать…»
Кстати говоря, с Федей я познакомился на этой самой знаменитой столичной авеню, протянувшейся в пределах городской черты вдоль линии желтых песчаных пляжей Копакабаны. Тогда я тоже шел по этой улице, тупо озираясь по сторонам и дивясь непривычным картинкам чужеземной экзотики. Рядом шагал мой корабельный приятель Севка Штерингас, тоже мэнээс, но, в отличие от меня, насмерть запуганный инструкциями первого помощника насчет поведения за границей. Он тоже крутил головой по сторонам и все время ахал:
– Митьк, Митьк, – дергал он меня за рубашку, – а нам на пляжи разрешат? – Он переводил взгляд на резвящихся на песке бронзовотелых мулаток в минимальных тесемках, играющих в волейбол, и в вопросительном ожидании рассчитывал на мой успокоительный ответ. – А туда вход платный или за так, не знаешь?
И только я открыл рот, чтобы ответить Севке по существу, как услышал за спиной:
– Сеньор! – Затем кто-то потянул меня за штаны и повторил, но уже настойчивей: – Сеньо-о-ор!
Это был мальчишка лет двенадцати от роду, а может, он был и гораздо младше, – на этой земле, жарко унавоженной солнцем и океаном, все произрастало не в срок, значительно опережая основные законы природы о правилах созревания всего живого.
Я обернулся и остановился.
– Чего тебе, мальчик? – спросил я его на хорошем русском языке. – Чего надо?
– Сеньор, ви русска? – Прищурившись от солнца, он смотрел на меня снизу вверх.
– Русска, – удивленно ответил я и посмотрел на него сверху вниз, – самая что ни на есть русска!
Мальчишка посмотрел на Севку и тоже спросил:
– Ви русска?
Севка почесал затылок и неопределенно хмыкнул:
– Ну как тебе сказать поточнее… Вот, например, если тебя интересует только национальная принадлежность, то можно считать, что… что не совсем, – Штерингас улыбнулся. – Но, очевидно, ты, дружочек, имел в виду несколько другое, да? Ты, полагаю, имел в виду вопрос моей гражданской принадлежности. В этом случае я бы…
Мальчишка не стал дослушивать Севкино разъяснение, а удовлетворенно кивнул и ответил сам себе:
– Русска! – Он сосредоточенно нахмурился, кивнул в сторону, обозначив глазами соседнее здание со сверкающей витриной, и сообщил: – Ходить нада! Сеньора Федья ходить надо! Прашу!
– Слышь, пацан. – Севка на всякий случай осмотрелся по сторонам. – Шел бы ты отсюда, а? Мы с Митькой по-вашему не Португалии абсолютно. Иди к своей сеньоре Федье и скажи ей, что у нас времени в обрез, нам завтра поутру спутник запускать нужно, а перед этим еще политинформация, – одновременно с этим он вывернул карманы и потряс ими в воздухе. – Нету ничего, понял? Суточные еще не выдали, понял? Гоу, гоу! – Он вправил карманы обратно и развернулся, полагая, что аудиенция завершена.
Мальчишка посмотрел ему вслед умными не по возрасту глазами, и я понял, что он вычеркнул моего друга из своих планов. Вслед за этим он крепко перехватил меня за полу рубашки, и я почему-то с веселой обреченностью понял, что попался. И он догадался, что я понял.
– Сеньор, – совершенно спокойно произнес он, – Федья очень хотеть!
– Ты идешь? – Севку уже начала раздражать дурацкая остановка посреди Авеню-де-Атлантик. – Дай ему поджопник, и валим отсюда. От греха подальше.
Внезапно я разозлился на Штерингаса:
– Ну и вали сам, если хочешь! Что я, в конце концов, как привязанный должен тебя сопровождать? Так и будем парами перемещаться? Пошли бы вы со своим перпомом!
Севка с сочувствием посмотрел на меня и, ничего не ответив, двинулся дальше по авеню. Мальчишка равнодушно проводил его взглядом и целеустремленно, не выпуская моей рубахи, потащил меня за собой, в сторону красивого здания. Он толкнул дверь ногой и под звякнувший входной колокольчик втащил меня в прохладную внутренность магазина.
– Сеньор Федья! – громко крикнул он. – Сеньор русска!
Свет вокруг был приглушен, посетителей в такую полуденную жару ждать не приходилось. Я осмотрелся: это действительно был магазин, причем шикарный, и, скорее всего, он был объединен с домом. Под стеклянными витринами в идеальном сверкающем порядке были выложены драгоценности, и я сразу понял, что все здесь настоящее, – все это ювелирное великолепие. С противоположной стены на меня смотрело лицо с фотографического портрета в дорогой рамке. Лицо улыбалось и было страшно знакомым. «Феде от Яши с футбольным приветом!» – размашистым почерком было написано по-русски внизу и поперек портрета. Надпись слегка задевала подбородок и улетала заключительным витком к левому уху.
– Правильно! – раздался веселый пожилой голос со стороны внутренней двери, ведущей в глубину помещения. – Он самый и есть, Яшин Лев Иванович! – На пороге стоял грузный старикан в золотых очках с пышными усами пшеничного цвета. Кончики их были слегка подвиты и приподняты вверх на старорусский манер. – Великий Лев Яшин! – старик хорошо улыбнулся и пошел ко мне навстречу. – А привел его сюда великий Пеле! – Он подошел совсем близко и протянул вперед руку. – А Федя – это я! – Он крепко сжал мою ладонь и добавил: – Березовой Федор Никодимович, русский бразилец!
Говорил он на правильном русском, но с легким оттенком, уводящим слова в неизвестном направлении. Я слушал и не мог усечь в каком: то ли в испано-португальском, где знания мои исчерпывались двумя с половиной словами, то ли куда-то еще, в направлении неведомого мне языка. Федор Никодимович залез в карман, выудил оттуда пару банкнот и сунул их мальчишке:
– Держи, Зоранчик!
Мальчишка выхватил деньги из рук старика и понесся к выходу:
– Грация, сеньор Федья!
– Он у меня разведчиком подрабатывает, – улыбнулся Федя, проводив мальчика взглядом, – сын моего продавца-югослава. Я его по-русски натаскиваю, чтобы было с кем разговаривать на родном языке. И деньжат даю. А он мне за это бывших соотечественников выискивает и приводит в магазин.
– Вы имеете в виду покупателей? – переспросил я старика. – Для удобства вашей торговли?
– Нет, уважаемый, – засмеялся хозяин, – как раз с точки зрения коммерции я всегда остаюсь внакладе – люблю подарки преподносить нашим людям. – Федя еще раз внимательным взглядом окинул меня с головы до пят. – Особенно тем, кто случайно в наших краях оказался, – он неопределенно повел подбородком, – кто оттуда, из Советской России. Как вы…
– А зачем вам? – поинтересовался я. – Тем более если внакладе.
Старик не ответил, а переспросил:
– Как вас величать прикажете, юноша?
– Митей, – ответил я. – С «Лаптева» я, вчера пришвартовались, не слыхали? «Профессор Лаптев», научно-исследовательский. Климат, гидрография… По линии ЮНЕСКО.
– Ми-и-итя… – с удовольствием протянул старик и снял очки, – как это звучит… – задумчиво добавил он, – очень по-русски. Очень… – Он помолчал…
– А откуда это у вас? – спросил я его, чтобы прервать затянувшуюся паузу, и указал на фото вратаря. – Он вам друг?
– Да! – твердо ответил Федор Никодимович. – Он мне друг. Он каждый раз, когда приезжает в Рио, обязательно навещает меня, и мы с ним выпиваем тростниковую водку и поем русские песни. Он другого не признает.
– Другую водку не признает или песни другие? – переспросил я скорее из вежливости и посмотрел на часы.
– И то и другое, – неопределенно ответил старик. – Он настоящий, понимаете, Митя? Оттуда все почти настоящие, кто здесь оказывается. Русский человек здесь по случайности быть не может, даже накоротке. Только по судьбе. По прошлой или по будущей. Я вот, к примеру, – по прошлой… – он с надеждой посмотрел мне в глаза, – еще с Харбина. И не с него даже, а с Дальневосточной республики. Хотите, расскажу?
«Началось… – с тоской подумал я, – теперь заговорит дедушка, не вырвешься от него», – а вслух ответил:
– Может, не сегодня, а то я только прибыл, толком еще не разместился даже?
Федя неожиданно обрадовался:
– Митенька, вот и хорошо. Завтра я заеду за тобой и поболтаем. Где вы размещаетесь-то?
«А может, он из фашистов бывших? – вдруг пришла мне в голову простейшая и понятнейшая мысль. – Из предателей?» – Я улыбнулся деланой улыбкой, думая одновременно, что Штерингас вряд ли успел засечь факт посещения магазина, и отреагировал:
– Спасибо, Федор Никодимович, я лучше сам забегу, когда время будет. Ладно?
Вероятно, моя нерешительность каким-то образом передалась старику. Он не стал настаивать и согласился:
– Хорошо, Митенька. Спасибо тебе на добром слове. Я буду ждать…
В этот момент я понял, что обязательно вернусь сюда еще. И что никакой он не фашист, а просто это я – обыкновенный запуганный мудак…
Я шагал по Авеню-де-Атлантик и думал, что еще два квартала, и я звякну колокольчиком в Федином магазине. Тогда он выйдет из прохладных ювелирных глубин, прищурится в моем направлении, да так и замрет на месте, не веря глазам своим в золотой оправе. А я тем временем вытащу из пакета настоящую «Столичную», лихо сверну набок резьбовую пробку и удивленно спрошу его:
