Ознакомительная версия.
– Скорее на блюдце.
– Должно быть, древние горцы не знали блюдец. Пристегнись. Сажусь.
От винта с камней взвилась пыль. Карл, перегнувшись, осматривался.
– Это же развалины.
Посередине «блюдца» стояла приземистая постройка без окон, с каким-то ржавым железным кругом наверху. Вероятно, когда-то там торчал метеозонд.
– Я снаружи не ремонтировала. Зачем? Но внутри удобно. Всё есть. Увидишь.
Спустились на землю, причем Каролина, проигнорировав предложенную руку, спрыгнула сама.
Остановились перед дверью. Она была новая, блестящая.
Что-то в стене звякнуло, стальная пластина отъехала в сторону.
– Автоматику поставила, – удивился Ветер. – Сама? Мастер золотые руки.
Внутри было темно, ничего не видно.
– Дура! – выругалась Каролина. – Сумку под сиденьем. Ты заходи, я сейчас. Выключатель справа от двери. Нащупаешь.
Он шагнул в дом, пошарил по стене, но кнопки не нашел, а тут еще дверь, должно быть, на самозакрывающемся механизме, с тихим щелканьем встала на место, и тьма сделалась кромешной.
Где чертов выключатель?
Через секунду свет зажегся сам собой.
Ветер зажмурился. Помассировал веки. Открыл глаза.
Он находился в совершенно голом помещении. Гладкие стены матово поблескивали.
– Пустовато у тебя здесь! – крикнул Карл, оборачиваясь. – Эй, Каролина! Ты что застряла?
Ответа не было.
Подождав еще немного, Ветер толкнул дверь. Не отворилась. Поискал вокруг – ни рычага, ни кнопки.
– Каролина, как эта штука открывается?
Тишина.
– Каролина!
Он огляделся еще раз, с удивлением. Вдруг подумал: как это она могла в одиночку так капитально тут обустроиться? Постучал по стене – ого, сплошной металл. И ничего вокруг. Вообще ничего. Металлические стены, металлический пол, металлический потолок. И металл какой-то непонятный. Нет, не сталь.
– Каролина! Да где ты там?
Прошло много времени.
Он звал. Колотил в дверь. Долго отказывался верить.
Но поверить все-таки пришлось.
Ветер умолк. Прислонился спиной к стене. Тряхнул головой. Несколько раз повторил: «Нет. Нет. Нет. Не может быть. Этого. Не может. Быть».
Потом опустился на пол и закрыл лицо руками.
Мир Карла Ветра стал совсем пуст. Как эта комната.
(ИЗ ФОТОАЛЬБОМА)
Нашел у д. Ф.!!! Holy shit…
Не дочитал чуть-чуть, потому что мочи не было. Брюхо подвело до урчания и голодной тошноты. Еще бы! Считай, сутки не жрамши, только чай пил. Надо подкрепить организм, а то неизвестно, будет ли потом время.
Короче, пошел в буфет. Отстоял сорок минут в длинной очереди, время было уже обеденное, зато покушал плотно, с запасом: суп харчо, битки с гречей, два бутерброда с краковской, компот. Думал колбаски еще взять – она была хорошая, жирная, но заглянул Шванц, пошарил взглядом по столикам, поманил пальцем. Черт знает, откуда он всегда знал, где Филиппа найти.
Капитан был в хорошем настроении, весь лоснился от довольности.
– Уже взяли, – сообщил он, хлопнув Бляхина по плечу. – Даже выезжать не пришлось. У меня сегодня Клобуков поставлен под наружное – я же хотел его брать. А он на вокзал отправился, как раз с супругой. В Кострому она собралась, операцию какую-то делать. Живо звоню в шестой, транспортный: так, мол, и так, помогайте, смежники. Поднимайте ваших, железнодорожных. У них опыт, сработали чисто. Муж с перрона ручкой помахал, поезд тронулся, а через десять минут на Сортировочной – техническая остановка. Сняли голубу под белы ручки и в машину. С минуты на минуту доставят. Пойдем потихоньку в приемный блок. Поглядишь, как я буду принимать мадам Носик-Клобукову по своей методе. Тебе понравится.
Про то, как Шванц принимает арестованных баб, если интеллигентка, или шибко заслуженная, или какая-нибудь фифа, Филипп слышал, но видеть не доводилось. Принцип тот же, что с мужиками: сразу сбить форс, на карачки поставить. Говорят, на женщин, которые много о себе понимают, это еще лучше действует.
Там ведь по правилам как положено, в приемном? Сначала задержанного помещают в «конверт» – узенький темный боксик, где не повернешься. Пока конвой оформит сдачу, пока то-сё. А человек сидит, трясется. Он еще тепленький, только с воли, ни хрена не соображает. В темноте-тесноте не очухаешься, с мыслями не соберешься.
Потом ведут на личный досмотр. Если баба – через женотделение. Приказывают догола раздеться и далее по инструкции: откройте широко рот – и пальцем в резиновой перчатке под язык, по деснам; встаньте на локти и колени – и тоже лезут, щупают. Мужику в одно место, бабе в два. Культурной дамочке оно страшно и стыдно, даже когда обыск проводит сотрудница, а тут в самый пикантный момент открывается дверь и заходит Шванц. Дамочка пищит, хочет прикрыться, а ей: ни с места! И стоит она в характерной позе, на четвереньках, гузном и всем прочим кверху перед следователем, вся как есть, беззащитная и срамная. А Шванц не торопится, похаживает, задает ей разные вежливые вопросы. Налаживает отношения, выстраивает правильный контакт. Большинство, говорят, от стыда реветь начинают. И после этого можно уже не бить. Максимум – пару раз по щекам, для встряски. Оно и следователю приятней, чем в «Кафельной» говно нюхать.
Поэтому Филипп пошел за капитаном с большой охотой. Любопытно было поглядеть. И какая у Антохи жена, тоже интересно.
В кабинете у начальницы женотделения пришлось обождать. Она, старший лейтенант госбезопасности товарищ Баландян, вообще-то была женщина веселая, компанейская. Филипп ее раньше только в столовой видел – обязательно в окружении мужиков, всегда регочет, всегда папироса в зубах, но сейчас, при исполнении, встретила их строго.
– Не бойся, не опоздал, – сказала она Шванцу. – Оформляют еще.
К Бляхину обратилась официально:
– Садитесь, товарищ. Вы здесь первый раз, обязана взять с вас подписку.
Шванц подмигнул – непонятно, к чему.
Надо так надо. Филипп сел, обмакнул ручку.
– Пишите: «Я такой-то такой-то обязуюсь перед начальником женотделения Приемного блока ст. лейт. ГБ Баландян З.А. во время наблюдения за процедурой досмотра, под угрозой дисциплинарной и партийной ответственности…» Поспеваете?
– Щас… «партийной ответственности». Дальше что?
– «…слюней не ронять и не дрочить».
И заржали оба.
А, это у них хохма такая. Что ж, можно и похохмить за компанию. Почему нет?
Он спокойно дописал. И серьезно так:
– Каким местом подписывать, товарищ старший лейтенант?
Баландян загоготала, с размаху впечатала Филиппу ладонью по спине (ничего так, крепко) – и Шванцу:
– Наш человек!
– Наш-наш. Ты, Зоя, его часто видеть будешь. Как говорили в дореволюционную эпоху, люби и жалуй.
Филипп, опять шутейно, вскочил, щелкнул каблуками, поклонился что твой кадет.
Баландян неуклюже изобразила дамскую присядку – как в кино про бар: ноги раскорякой, руки врастопыр – будто оттягивают юбку.
– Тогда я ему свою визитную карточку дам. Ту, которая для своих.
– Ага, дай. Ему понравится. – Шванц рассеянно поглядел на часы. – Посмотрю, скоро ли.
Но пошел не к двери, а к стене. Там стоял фотоаппарат на штативе, зачем-то направленный объективом в зеркало.
А товарищ Баландян вынула из стола фотку – размером с почтовую открытку.
– На, Бляхин. Чужим не показывай. Только своим.
Это и была открытка, только самодельная. Но сделана хорошо, почти как типографская. Посередине в овальчике сама Баландян, а вокруг голые женские туловища, без голов – три передом, одно задом. И надпись: «От Зои Б. с товарищеским приветом!»
И не боится, что стукнут. Хотя кому она нужна, с ее женотделением, на нее стучать? И потом, «свои» – это, наверно, всё начальство. Ушлая баба, сделал себе заметку Филипп, надо будет к ней присмотреться.
– Это я отсюда фоткаю тех, кто пофигуристей, – показала Баландян на аппарат.
Зеркало-то, оказывается, было не просто зеркало, а окошко из посеребренного стекла. Близко подойти – насквозь видно. Туда-то Шванц и смотрел.
– Завели. Раздевается, – сказал он. – Ну, я пошел. Любуйтесь отсюда. Не шумите только.
Старший лейтенант встала у стены, поманила Филиппа. Чего там, за окошком, он пока не видел – Баландян была дама в теле, загораживала. Но вот она нажала какой-то рычажок и отодвинулась. Стекло теперь стало совсем прозрачным.
Бляхин увидел комнату, почти пустую, если не считать стола, за которым сидела грузная тетка-сержант, что-то писала. Посередине еще стол, а перед ним – невысокая женщина с короткой стрижкой. Она была в лифчике, трусах, поясе.
– Чулки-то зачем? – спросила. – Что под ними спрячешь?
Голос был так хорошо слышен, что Филипп вздрогнул. Баландян приложила палец к губам, показала куда-то вверх. А, это она рычажком еще и какую-то заслонку открыла, ясно.
– Снимаем, снимаем, – буркнула сотрудница, не поднимая головы. – Всё как есть.
Филипп оглядел фигуру клобуковской супруги – ничего баба, подходящая. Молодая, лет тридцать. Плотненькая, но не жирная. Где надо широкая, где надо – тонкая. Наверно, спортсменка. Ноги только малость коротковаты. И мордашка не сказать чтоб особой красоты, однако ничего, с огоньком.
Ознакомительная версия.
