6. …третий день драматургического семинара.
7. …Никто точно не знает, как правильно называется праздник…
8. Я хотел позвонить в Питер, но почта закрыта из-за этих праздников. Нам сказали, что местные жители в поселке дают звонить со своих телефонов. Например, вот в той парадной (блочный дом) живет старушка… Зашел – на дверях расписание работы телефона. «С 14 до 17 перерыв». Я позвонил в дверь, открыла, лет восемьдесят, на полу деревенские половики; 5 рублей разговор; нет, только в Москву, в Питер нельзя.
В Дорохово все пьют целебную воду. Источник. Разрешили набрать. Есть холодная, есть теплая – цвета ржавчины, как дома из крана, когда после ремонта водопроводной системы…
Навесной мост. Рыбак ловит на живца. Давно не видел настоящих березовых рощ.
9. Красивый городок, холмистый. Деревянные дома с резными наличниками. Река. – «Вокзал, это там?» – «Да, автобусный». – «А железнодорожный?» – «Что вы! До железнодорожного еще 32 километра!» – Вот те раз. А я в Москву на электричке отсюда ехать хотел… А надо из Тучково!
«Рузский народный суд». Стоп. Что-то не так. Перечитал. Ах да, я же в Рузе.
Иду по Социалистической улице в направлении церкви. Направо – улица Урицкого, потом – Демократическая. В храме краеведческий музей, сегодня закрыт. Переулок Володарского – тропа между заборами – вниз, в овраг.
10. Библиотека. Книг новых нет, есть только советских и позднесоветских времен. Подшивки газет трех-четырехлетней давности разложены на столах как новые… – читай!
11. …повел меня в Малеевку. Когда-то принадлежала писателям. Он еще успел в те времена побывать. Полон воспоминаний. «А вот здесь мы жили… А вот здесь…» – Восторженный. – Ну, пруд. Ну, особняк. Оранжерея. Столетник в мой рост. К писателям уже отношения не имеет. – Обратно идем по берегу Рузы, а эта Руза петляет, идти и идти. По снегу шли, я мозоль натер. Стрелка: Руза – Москва, красивое место; далее уже просто одна Москва (река которая).
13. …из Москвы. – Опоздал на одиннадцатичасовую электричку, маялся часа два на вокзале. 5 рублей туалет. Чай, стакан, – 6 рублей. Билет до Тучково – 14 с копейками, это полтора часа дороги. Т. е. полтора часа дороги – сходить в туалет, выпить чаю и купить газету…
15. Министерство культуры. – Коридор загроможден какими-то шкафами, коробками. – Мрачно-премрачно. – N сочиняет высказывания о театре для первых лиц государства, он уже на грани нервного срыва. Творческой работы нет, раньше, говорит, пьесы на коллегии обсуждали, шел профессиональный разговор, консультанты из Института мировой литературы приглашались, а теперь… «Такое ощущение, что кто-то специально получает деньги за то, что уходят профессионалы». Спрашивает: я там же работаю, на радио? Нет, в январе уволился. Он говорит: «Если меня уволят, не знаю, в таксисты пойду». – У самого руки дрожат (не возьмут в таксисты), не может стопку держать. Прислушиваемся к шагам в коридоре. Кафкой повеяло.
Поезд, нижняя полка в купе.
16. …давно не смотрел TV, отвык. Вижу: отпускают Шутова из-под стражи, прямо в помещении суда он делает заявление о своей невиновности, вскочил на стул, говорит о произволе прокуратуры. Потом в толпе обнимается с кем-то. Вдруг налетают люди в камуфляжной форме, в масках… Вокруг Шутова живое кольцо. Крики женщин, плач. Толпу расталкивают, его хватают, кто-то падает, мелькают автоматы… И все в здании суда! Шутова волокут по лестнице… И увозят. Никто не знает, кто это были такие. Какое-то подразделение правопорядка… Невероятно. Не верь глазам своим.
17. …не только не услышал будильник, но даже не мог его найти, когда проснулся. Двенадцатый час, дети не вылезают из комнаты – притаились. Слышу: не спят. Прогульщики.
Ельцин поехал в Стамбул. В НТВшных «Итогах» рассуждают, оскандалится завтра он или нет.
Сегодня ночью метеоритный дождь – но не увидим: небо затянуто.
19. …в Стамбуле. Бодр, энергичен. Рано хороните.
Коля позвонил: у него «есть кандидат». Хочет полосу в газету, а то и две. До выборов остается месяц. (А я уже пятый месяц пишу роман о пиарщиках…)
20. …Проходя по Манежной площади, обнаружил закладной камень памятника Тургеневу – с чего бы это? Появился, когда меня не было в городе. Интересно, ожидает ли его судьба закладного камня памятника Гоголю, более сорока лет неизвестно для чего пребывавшего здесь же, на Манежной площади. Почему-то именно на Манежной имеют обыкновение образовываться закладные камни…
22. …Митька написал сочинение «Моя дорога в школу». Хорошо написал, удивил. – «…Сворачиваю влево и выхожу на Московский проспект. Если через него перейти, то зайдешь в темный-темный сад, но я не перехожу, а сворачиваю опять влево и иду прямо в сторону Москвы. Справа от меня стоят хмурые деревья, мимо проходят хмурые люди, сверху висят хмурые фонари, и я тоже хмурый. Впрочем, они, может быть, и не хмурые, но я точно хмурый. Не знаю, почему мне не надоело все время ходить одним и тем же путем. Только надоело носить портфель. Он тяжелый. С сестрой я хожу быстро, но сейчас я иду один и медленно…»
Ташка на занятия ушла, Митька с английским сидит словарем. Ветка с норвежцами где-то, ей всю неделю с ними работать.
«…Потом я свернул вправо, потом влево, потом прямо, потом опять влево, вправо, влево, то есть я уже запутался: то вправо, то влево. Впрочем, я дошел до другого светофора. Мимо проехал троллейбус. Мне надоело идти, и я захотел на нем проехать, как вдруг вспомнил, что у меня нет денег. Пришлось идти пешком. Я прошел еще пять минут, как вдруг погасли фонари.
Я иду сонный, злой, передо мной туман. Он постепенно рассеивается…»
За свою одиннадцатилетнюю жизнь не зарифмовал и двух строк. Я его спрашивал: неужели тебе никогда не хотелось написать стихотворение? Он: «А зачем?»
23. …натаскал от соседей сверху досок, рабочие рады – не надо носить на помойку. Там ремонт. Не верят, что у нас печь. Спрашивают: «Как это печь?» А вот так. Можно было бы запастись на всю зиму, если было бы где хранить. – Наверху громыхают. В прихожей и на кухне пошли трещины по потолку.
Коля Федоров, Гена Григорьев, я. Мозговой штурм. Работаем на кандидата: думаем. Он уже избирался; чем хорош, не очень понятно (разве что голосовал за импичмент). – Гена без единой копейки. Мы с Колей скинулись на 0,5. Выпили за небо, сад человека, мир в России (анаграмма ФИО «нашего» – буква в букву, праздничная получилась, – это Григорьев составил; обычно у него жестче выходит: например, Виктор Степанович Черномырдин // Просмердит ветчина рыночников).
24. Пилил дрова.
25. Сочинил интервью с несуществующим политологом. Объясняет, почему нельзя голосовать за журналистов, независимых и «крепких хозяйственников». Ни к одной их этих категорий «наш» не относится.
28. Перечень заслуг и «свои» обещания он пропустил, однако стал исправлять «человеческое» (дочь и зять рядом сидели). – «Картофельные яблоки». Это Коля придумал. – Вопрос: «А Вы умеете готовить?» – Ответ: «И умею, и люблю. Мое фирменное блюдо – картофельные «яблоки». Нет-нет, никакой политики! Уверяю вас!.. Этот рецепт мне рассказывал сокурсник много лет назад. Тогда объединения «Яблоко» и в помине не было. Хрущев был Никита Сергеевич и кукуруза. А рецепт очень простой. Варите картошку «в мундире» (ну и т. д. – рецепт). Все! Очень вкусно!» – Прочитал, поморщился. «Весь институт знает, что я терпеть не могу картошку». Дочь говорит: «Эту газету никто и не увидит в твоем институте». (Да он уже сам там 10 лет не работает.) Нет, это принципиально – вычеркнул.
30. Шквальный ветер ночью. Ветром открыло фрамугу, распахнуло двери в прихожую. Вой в печной трубе. За окном ухает. В три часа позвонил Григорьев: дошла ли до нас «волна»? – «Какая волна, ты с ума сошел?» – В окно посмотрел: в Фонтанке уже поднялась вода, но до края еще было полметра примерно. В пять утра вода выплескивалась на набережную. В семь, когда мои собирались в школу, вода уже спала совсем. Гена утром не помнил, что звонил, – Ветке сказал: «не я».
ТV. – В ноябре со все нарастающим воодушевлением громят Лужкова и в меньшей степени Примакова (Доренко и Леонтьев, ОРТ). В отношении Лужкова это уже напоминает ритуальное заклание. Лужков обвинен во всех грехах, и даже в убийстве. Ждем: скажут ли, что он пьет кровь человеческую и ест детей?
Декабрь
1. Стрелка барометра на отметке «буря». Ночью ожидали еще одно наводнение. Ничего не было.
До конца тысячелетия по версии 2000 остался месяц, по версии 2001 – плюс год.
2. Напротив стадиона кафе-забегаловка – вижу сквозь стекло: Предпоследний Романтик за столиком у окна. Он мне рукой машет. Захожу. Перед ним стакан с настойкой боярышника (в аптеке купил) и кусочек хлеба (здесь дали). Сразу о поэзии заговорил. О невежестве, его окружающем. У него феноменальная память – знает тысячи стихов наизусть. Решил мне новую книгу Ширали показать, Боря Хосид ее за свой счет издал, вчера привез экземпляр и еще 50 рублей дал, вот он и накупил на все 50 настойки боярышника. Глядь, сумки-то нет. Где сумка? Только что была. На стойке лежала. Украли сумку, пока со мной разговаривал. Я и не видел. Буфетчица – посудомойке: «У поэта сумку украли!» (его тут все знают – поэт.) Какой-то тип ошивался, он и украл, пока мы так мило беседовали… Очень расстроился: в сумке кроме Ширали еще 12 экземпляров его собственной книги, продает в людных местах. А зачем бомжу книги со стихами – выкинет и все. Я сочувствую. Спрашивает: «У тебя есть деньги?» – «Сколько?» – «Пирожок купить». Купил. Зовет «на Горбовского», того награждают премией «Ладога» в театре «Комедианты», хотел там свои книги попродавать. Нет, спасибо, у меня встреча. Ушел, он остался.
