Ознакомительная версия.
Караев кивнул, словно ни секунды в этом не сомневался.
– Мое настоящее имя – Семен Паламарчук. Бату Караев – просто творческий псевдоним. Когда-то давно я работал офицером-программистом Датапола и дослужился до старшего инспектора отдела борьбы с преступлениями против Символического Детства. Мы ловили сетевых педофилов. Как ты понимаешь, мы боролись с мыслепреступлениями, потому что других в этой области уже много лет не бывает. Сегодняшний развратник при всем желании не дотянется до инкубаторов и боксов, где подрастает заря человечества. Мы ловили преступных растлителей собственной мысли, пытавшихся придать ей некоторую внешнюю оформленность и оплотненность… Понимаешь, о чем я?
Караев ухмыльнулся, и Кеша почувствовал, что его лицо и щеки набухают горячей кровью.
– Более-менее, – ответил он, покосившись на окошко опций.
– Я работал винтиком системы, Ке. Как часто случается с людьми в юности, я был идеалистом – и верил, что помогаю обществу оставаться здоровым. Хотя, имея доступ к данным широкополосного сканирования, было очень трудно поверить в его здоровье. Складывалось впечатление, что оно сплошь состоит из патологических извращенцев, только кое-как соблюдающих внешние приличия… И мы не стали такими в последние годы, Ке, мы были такими всегда. Ты не веришь?
В этот раз обе опции были отрицательные.
– Нет, – ответил Кеша.
– А зря. Я работал в архивах Датапола и знаю, о чем говорю. Еще в начале двадцать первого века Датапол – он тогда назывался по-другому, но не в этом суть, – в первый раз составил полную базу всех секс-девиантов. Технология онлайн-наблюдения тогда делала свои первые шаги. В ее основе в те дни лежал простой, но мудрый принцип. Ты будешь смеяться, Ке, но каждый профессионал знает, что вы, извращенцы, реагируете не столько на картинку, сколько на подпись под ней…
Кеша проглотил это «вы, извращенцы» безропотно. Роптать не имело смысла по многим причинам.
– На картинке может быть пожилая негритянка, режущая арбуз, а подпись будет «тинэйджеры, пойманные в ванной» – и клиент все равно кликнет по ссылке. Человеческий мозг так прошит, что словесный уровень кодировки преодолевает визуальный. Сотни лет люди кричат, что мы живем в царстве визуальных образов. Это, конечно, так – но классифицировать визуальное многообразие можно только с помощью слов. Поэтому уже в двадцать первом веке главные порносайты мира были просто филиалами Датапола. Порноролики, возможно, снимались искренними энтузиастами, но их названия придумывали офицеры полиции по специальному алгоритму, позволявшему составить, так сказать, подробное меню всех возможных девиаций. И по первому же щелчку мыши эти диагнозы навсегда застревали в личной метадате… Я тебя не утомил?
Из двух опций Кеша выбрал «нет, ничуть», потому что «ни капельки» показалось ему чересчур сексуальной формой ответа.
– Уже в те годы офицер спецслужб мог увидеть подробное секс-досье на любого гражданина, имеющего привязанные к личным аккаунтам девайсы – а все девайсы, Ке, засвечивались после первого же использования кредитной карточки или электронной почты… Мало того, на гаджетах уже тогда стояла дистанционно управляемая камера, а потребители свято верили, что она работает только тогда, когда рядом горит махонькая зеленая лампочка, хе-хе-хе… И каждый почему-то считал себя обязанным носить в кармане так называемый смартфон – микрофон и глаз сразу нескольких спецслужб. Это было, как людям объясняли в медиа, современно и престижно… Тебе, впрочем, все это не интересно…
Караев, видимо, хотел, чтобы Кеша ему возразил – под его креслом появились опции ответной реплики. Из «почему, интересно» и «отчего, мне очень интересно» Кеша выбрал второй вариант, но Караев неумолимо покачал головой.
– Нет времени, – сказал он. – С тех пор технологии наблюдения стали неизмеримо совершеннее. А после появления внутримозговых подключений говорить о каком-то сопротивлении сканированию просто смешно. Тебе не понять этого олимпийского всемогущества, этого божественного всеведения, с которым смотрит в ваши души любой офицер спецслужб с полным допуском… Чем выше мы поднимаемся по служебной лестнице, тем больше узнаем про мир, в котором живем. Но я был уверен, Ке, что мои глаза открылись еще до того, как мне дали высший допуск. Я думал, что понял главную тайну сам.
Кеша покосился на опции и выбрал верхнюю.
– Какую именно? – спросил он.
– Слушай внимательно. Тебе известно, что можно расшэрить любую мысль. Но для этого ты должен подумать ее совершенно особым образом. Как бы проговорить про себя. Ты должен довести ее до определенного градуса интенсивности, сделать ее медленной и проартикулированной. Остальная территория твоей внутренней жизни – теневая зона, куда система еще не научилась до конца залазить. Это тот последний уголок, где мы можем побыть тем, что мы есть на самом деле. Но только очень недолго, легонько и тайком. Там нас никто не видит. Так, во всяком случае, полагают люди. И точно так же считал когда-то я.
Кеша почувствовал легкую тошноту. Ему было страшно от того, куда сворачивает разговор.
– Теперь подумай вот о чем, – продолжал Караев. – Каждый день через тебя прокачивают контекстную рекламу. Иногда несколько раз в час. Это происходит всегда одинаково. Ты о чем-то размышляешь, у тебя возникает случайная мысль, какая-нибудь быстрая и беглая ассоциация – и система тут же ставит тебе рекламный ролик по мотивам того, что крутится у тебя в голове. Мило и ненавязчиво, да?
В опциях появилось разнообразие – «да» и «кивнуть». Кеша кивнул.
– Ты не задумывался, каким образом система выбирает поп-апы? Ты ведь не шэришь ту мысль, на которую вешают рекламу. Ты не всегда даже успеваешь внятно продумать ее до конца.
Кеша знал, что это правда. Его собственный опыт – хотя бы с шампанским – подтверждал это каждую неделю. Но он почему-то не придавал происходящему значения.
Кеша кивнул, хотя никаких диалоговых опций не выскочило.
– Когда я понял это, – продолжал Караев, – мне стало ясно, что происходит одно из двух. Либо система может читать все наши мысли без исключения, и для нас не оставлено даже узкой полоски тени, где мы можем быть сами собой. Либо… Либо она заранее знает, что именно мы подумаем.
– Да, – сказал Кеша. – Точно.
Он понял, что говорит с трупом, как с живым. Впрочем, это было неважно. Караев все равно не слышал.
– Первый вариант я отбросил сразу, – продолжал Караев. – Наши самые легкие и быстрые мысли в принципе не могут быть считаны из-за своей неоформленности. Они не поддаются четкой локализации. Понимаешь почему?
Слово «локализация» в этом контексте наверняка означало не перевод на русский, а что-то специальное. Кеша пожал плечами.
– Ментальные объекты вообще не существуют в том виде, в каком вспоминаются нам, когда мы стараемся их вернуть. Когда мы думаем, мы как бы пытаемся вспомнить некую мысль, которой на самом деле еще не было. В этом природа творчества. Мы откуда-то знаем эхо звука, который хотим услышать. А система может считать только действительно прозвучавший звук. И лишь тогда, когда он был достаточно громким и долгим. Поверь мне на слово – просветить тебя насквозь цукербрины не могут. И вряд ли когда-нибудь смогут. Пока ты не делаешь себя прозрачным, в тебе нет ничего, что можно было бы увидеть.
Это звучало очень обнадеживающе. Кеша выбрал опцию «кивнуть».
– Итак, – продолжал Караев, – остался второй вариант. Система никогда не ошибается с контекстной рекламой, поскольку знает заранее, что мы подумаем. Я долго размышлял, как такое может быть. И, перебрав все возможности, понял.
Караев нагнулся к Кеше, и его глаза оказались совсем рядом – гораздо ближе, чем это предполагало физическое движение.
– Ты полагаешь, что система читает мысли, а потом вставляет между ними контекстную рекламу? – прошептал он. – Черта с два! Ей не надо ничего читать. Мы думаем мысли, в которые вставляют рекламу, потому что нас заставляют их думать. Их заметают в наши головы вот этой вот поганой метлой…
Караев выставил вперед свою клешню, и Кеша второй раз за день увидел легчайшую серебристую метелочку. В грубых красных пальцах Караева мозговой имплант фейстопа казался особенно нежным и невесомым.
– Мы с рождения подключены к информационному потоку, который промывает наши мозги с таким напором, что там не способна появиться ни одна случайная мысль. Системе незачем читать мысли. Ей гораздо проще прокачать через твою голову мысль, которую ты примешь за свою – а потом, как бы в ответ на нее, прокачать рекламу, удивляющую своей уместностью. Если цукербрины рекламируют картофельное пюре, они сначала заставят тебя подумать о чем-то круглом. Потом прокачают мысль, что это похоже на картошку. А затем уже включат рекламу пюре… Понял?
Караев откинулся назад и некоторое время внимательно изучал Кешу – так долго, что тот даже почувствовал себя неловко. Впрочем, чувство прошло, когда Кеша вспомнил, что Караев вообще уже никуда не смотрит. Но актером покойный террорист был неплохим – для Кеши он успел превратиться в живого собеседника.
Ознакомительная версия.
