Ознакомительная версия.
– Вы у нас живете? – спросил я, чуть не выронив из руки пустой чемодан.
Мысль, что Марк в наше отсутствие стал сдавать квартиру по часам, посетила меня с опозданием.
– Не, – сказала она, показав ключ с брелком из темно-синего стекла, по которому я безошибочно узнал связку, висевшую обычно на гвоздике в чулане.
– Убираться пришла. Дарима.
«Так и убирайтесь», – хотелось подхватить мне, но глаза ее испуганно расширились, превратившись в полумесяцы.
– Вас Марк нанял? – деловито спросил Кирыч, понявший, как обычно, больше меня.
– Аха, – выдохнула она немного гортанно, и повторила странное слово, – Дарима.
– О цене договорились?
И снова этот странный выдох, а затем добавление.
– Раз в неделю хожу. Уга-аха.
– Окей, – сказал он, – Приятно познакомиться, Дарима.
Они обменялись рукопожатиями, и я тоже всунул ненадолго свою руку в ледяную узенькую ладошку.
Дарима легко сбросила сандалии, будто державшиеся на ногах на честном слове и босая прошлепала на кухню.
– Не успеешь из дома ноги вынести, как дом уже и не узнать, – прокомментировал я, глядя ей вслед, не без удивления отмечая, что и у беременных бывает талия, – Как думаешь, Кирыч, если б нас в Испании машина задавила, как скоро набежали бы люди за нашим грязным бельем?
– Почему она нас задавить должна?
– Чтоб никому жить не мешать. Дать, так сказать, дорогу молодым, – на кухню возвращаться я не решался, там загремело и забулькало, а затем и мурлыканье вплелось.
– Ху-унтэ-эйхэй хэртэ-эухэй….
Я почувствовал себя героем фильма про оккупацию.
Отдраив кухню, Дарима вторглась в спальню. Я лежал на постели, пытался читать; она вошла без стука, притащив пылесос и ведро с водой. Отжав тряпку, немедленно полезла с ней под кровать, стукаясь головой о плашки каркаса.
Можно ли беременным так корячиться? испуганно спросил я сам себя.
– Хм, Дарима, – присев на постели, спросил я, глядя на торчащие из-под кровати голые пятки, – Вы откуда приехали? Из Узбекистана?
– Не, – послышался приглушенный голос. Судя по звукам, она изгоняла пыль и грязь с ретивостью для прислуги даже неприличной (хотя откуда мне знать, какой у прислуги должна быть ретивость?)
– А откуда вы? Вы кто по…, – отутюжненный еще советским интернационализмом, я так и не научился говорить о национальных особенностях без запинки, – …Из какого вы города?
– Из Селендумы.
– Какой думы, простите?
– Амидарха, сейчас тут, аха.
– То есть, вы иностранка?
– Не… ну-улгэн.
Выспрашивать дальше я не стал, чувствуя, что только мешаю.
– И что нам теперь делать? – я вышел в гостиную, сел рядом с Кирычем на диван, который перебрав корреспонденцию, пришедшую за наше отсутствие (реклама, счета, опять реклама, открытка с полуголым негром, письма, какая-то совсем невнятная труха).
– Что? – нахмурив лоб, он читал одно из писем.
– Зачем нам поломойка?
– Почему нет?
– Чтобы чужая женщина рылась в моем белье?
– У многих есть помощница по хозяйству.
– Если верить «Форбсу», у многих и миллионы есть. Нам-то что?
– Ты хочешь ее выгнать? – говорил, а сам, погруженный в чтение, вряд меня слушал.
– Я хочу дома чувствовать себя дома, а не на постоялом дворе. И даже проходном. У меня такое чувство, что нашу кровать выставили прямо на дорогу, а мимо машины ездят. Того и гляди, задавят. Что-то важное? – скосив глаза, попытался высмотреть, что может быть важней поломойного вопроса.
– Нет, – сказал он и скомкал письмо.
– А если она родит? Ты видел у нее живот?
– И что? – он бросил бумажный шарик на пол, к рекламным листкам.
– А если она прямо тут родит? Давай ей денег дадим, да и….
– Ты человеку милостыню предлагаешь? – строго посмотрел на меня Кирыч, – Хорошая девочка. Пусть работает. Мы можем себе позволить.
– Девочка.
– Хоть будет кому окна помыть, – он поднялся с дивана и стал собирать бумажную кучу воедино, видать, собираясь отправит ее на помойку.
– Я и сам могу помыть.
– Когда ты мыл в последний раз? – взглянул на меня он.
Кирыч был прав. В нашем доме обязанности хоть и были распределены, но исполнялись без фанатизма. Появление Марка в числе сожителей, ситуацию лишь ухудшило – его стремление бесконечно, круглые сутки, удовлетворять свои собственные потребности, было настолько заразительно, что забытые в грязи окна были, наверное, малым злом.
– Какая муха тебя укусила? – спросил я, – Такой серьезный сделался, будто война началась.
Кирыч что-то ответил, но слов его я не услышал – на всю квартиру завыл и зачихал пылесос. Уборка шла полным ходом.
– А у нас проджект, – вместо приветствия сказал Марк, явившись уже вечером, когда блеск в квартире, поначалу слепивший, начал понемногу тускнеть.
– У кого у вас? – спросил я, полулежа на диване с бокалом испанского красного,
Вынужден признать: никогда еще у нас не было так чисто – такого не было даже после ремонта, когда мы с Кирычем трудились вдвоем не покладая рук. Наверное, поломойство – это тоже талант. У нас его нет, а у экзотической девочки Даримы он определенно был.
– У нас с Лизочкой.
– С Лизочкой? И какой?
– Сейчас не скажу, – торжествуя, Марк удалился в свою комнату и выкрикнул оттуда, – А ты котиков любишь?
– Я люблю только котов.
Вирус, как и Марк, пребывавший в отличном настроении, осторожно тявкнул. Если прячете кота, показывайте скорей – намекнул он.
– У Маси есть идея завести котика-лолликэтс, чтобы он отвлекал ее от депрессии, – сказал Марк. Вирус потопал к нему в комнату, надеясь, должно быть, что самый веселый из хозяев в своем кавардаке укрывает миленькую кошку.
Я не стал ерничать, с чего бы бездельнице Масе страдать от депрессии. Преимущество возраста заключается еще и в том, что ты выбираешь кратчайший путь к цели.
– Зачем здесь все эти люди? – крикнул я.
– Ай, – ответил Марк, – уже приезжали? Я просил их не приезжать пока, надо же посоветоваться. Вы какие любите обои, бледно-зеленые или бордо?
– Лучше скажи, чтов твоей постели делала моя жирная коллега?
– А она что, одна была? – Марк удивленно высунул голову.
– Что она там с мужиком своим делала, я, положим, могу догадаться.
– Ага, я так и думал, что ты обидишься.
У Марка талант подбирать чувствам неправильные глаголы. Чем бы я там ни булькал, обидой эта эмоция точно не была.
– Кирыч, – крикнул я, – а ты чего молчишь?
Он не ответил, за кухонными хлопотами ничего, должно быть, не расслышав.
– Ой, это смешная была история совсем, вери фанни, – Марк вышел из своей комнаты и, сложив ручки кренделем, встал в дверном проеме, – На фитнесе иду из раздевалки, такой весь он-вог, на велотренажер. Гляжу! Какие люди!
Вирус, усевшись у его ног, согласно гавкнул, словно и сам видел знакомую кучу жира, скачущую зайцем на беговой дорожке (или на чем там скакала Манечка?)
– Она теперь тоже за фигурой следит. Представляешь? Даже похудела. Я так ей и говорю.
– А ты ее прежде в трико видел, чтобы сравнивать? —я глотнул вина.
– Но я же вижу, – сказал Марк, полагая, видимо, что если он зарабатывает деньги, фотографируя для интернета фриков, то без труда разглядит любой утерянный грамм.
– А зачем ей теперь худеть? Завела себе заморыша – он ее и такой любить будет. Как тот мышонок – ту слониху.
– Страшный, да? – спросил Марк с азартом, на мой взгляд, несколько нездоровым. Пахло сплетней.
– А кто может быть красивым после Ашота?
– Ну, да.
– Чего-то я в этой жизни не понимаю, – сказал я и отпил еще вина, – А какого черта ты нанял беременную чукчу?
– Она – буряточка. Такая национальность.
– Да, по мне хоть марсианка.
– У нее была сложная жизненная ситуация. Даримке-тыковке работа нужна была, а Лиза ей платить не может, у нее денег нет – в библиотеке задерживают опять. Не понимаю, почему ты обижаешься? С Кирей не обижаешься, а со мной обижаешься, правда, Киря?
Ответа снова не последовало. Ужин был важней.
– Ей денюжки нужны, Даримке-тыковке, скоро же ребенок будет, а она одна. Ей музыкант сделал ребенка и уехал. Лиза мне как рассказала, у меня все сердце кровью облилось. Тыковке же надо деньги откладывать на черный день. Дети, знаешь, как дорого? Не могу же я человека бросить на произвол….
– Ты полы мыть не любишь, вот и весь твой произвол.
– Да, пускай ходит! Смотри как хорошо стало! – выкрикнул из кухни Кирыч.
Перевес сил был не мою пользу.
– Зажрались, – сказал я, залпом влив в себя остатки вина.
– Ага, – радостно признал Марк.
В квартире оглушительно пахло свежестью.
– Я знаю, зачем нам Даримка, – объявил я на весь дом, – В конце этой истории она точно родит. Она будет тем ружьем, которое выстрелит. Это я вам обещаю.
– Романист хренов, – выругался Кирыч.
Ознакомительная версия.
