Ознакомительная версия.
– До свидания, Руслан Георгиевич, – сдавленно прошептала Люся и села в машину.
Артур, окрыленный, еще раз попрощался со всеми, с жаром пожал Авалову руку и тоже нырнул в автомобиль.
Ночью мне отчего-то не спалось. Я долго сидела в кресле у окна, вглядываясь в темнеющую улицу с приземистыми каменными домиками. Мимо прошли две женщины в длинных коричневых платьях и полотняных шляпах. Из-под полей виднелись заплетенные в косы темные волосы. Пробежал, громко топая по мостовой, смешной смуглолицый мальчишка в причудливом ярком одеянии.
Я думала о том, что люди, как ни крути, везде одинаковые – любят, борются, ищут, плачут, смеются. Куда ты их ни посели – в комфортабельные апартаменты в центре мегаполиса или в убогие хибары где-то на краю света. И, в принципе, любой сценарий, любой фильм рассказывает всегда одну и ту же историю – о жизни, о людях, о любви. Остальное – лишь яркие декорации. Потому, наверно, никто и не заметил, что все мои байки о Тибете – наполовину выдумка, наполовину пересказ прочитанного. Не так уж важно, был ли автор и в самом деле в описываемых краях, если чувства, которыми он наделяет своих героев, знакомы ему по-настоящему.
Я так и задремала в кресле. Снилось, как будто некто очень близкий и желанный обнимает меня своими сильными руками. Шепчет что-то нежное, обдавая жаром влюбленных поцелуев. И я тону в его объятиях, и мне больше всего на свете хочется, чтобы этот мужчина никогда не разжимал рук, держал крепко-крепко, чтобы не было возможности вырваться…
Человек из сна легко перенес меня на кровать, приговаривая при этом: «Не бойся, это я. Я!» Я провела рукой по бугристой поверхности кровати и неожиданно осознала, что это совсем не сон, а самая настоящая явь. А этот страстный любовник – вовсе не эротическая фантазия натренированного воображения, этот человек – Руслан, неизвестно каким образом прокравшийся в мой номер…
– А как же работа, творческий процесс, сплетни? – задыхаясь от нахлынувших чувств, почти простонала я.
– Давай ты хоть раз в жизни помолчишь! – прохрипел он, впиваясь в мою шею исступленным мужским поцелуем.
Я всей своей сущностью прочувствовала силу и гибкость его легкого жилистого тела, руки вцепились в его плечи, прижимая к себе до боли, он гладил мои волосы и бормотал что-то ласковое, бессмысленное, горячее… И меня снова закрутило и унесло куда-то. Эта его парализующая волю, отключающая рассудок манера любить – самозабвенно, настойчиво, беспощадно. Отдавать всего себя без остатка и получать в результате больше, выворачивать душу, побуждая и меня раскрываться целиком, забыв исконный инстинкт самосохранения. И каждую минуту чувствовать – вот же, он любит меня, любит! Потому что разве можно так искренне, мучительно и беззащитно лгать?
Все сомнения, продуманные решения и благоразумные обеты затерялись в чувственности этой ночи, я понимала, что завтра наверняка буду жалеть о содеянном, но сегодня… Никого дороже, желаннее, милее не было для меня сегодняшней ночью.
– Значит, ты решил воспользоваться тем, что в ближайшие дни съемок не будет, и предаться плотским утехам? – подшучивала я над Аваловым утром.
Мы сидели в моем номере, прямо на кровати, и завтракали. Авалов спустился и раздобыл где-то глубокую миску с тсампой – своеобразной жидкой кашей из муки, масла и чая.
Руслан рассмеялся и откинулся на спинку кровати.
– Именно так. Разве я не имею права расслабиться? Я ведь, в конце концов, тоже человек.
– Ты? – притворно изумилась я. – Никогда бы не подумала. Мне всегда казалось, что ты – бессмертный бог важнейшего из искусств.
– Не бог, – покачал головой он. – Маг или жрец, как вам будет угодно.
– Ах, ну тогда я тоже жрица. Весталка! – объявила я, натянув на грудь простыню наподобие античного хитона.
– Весталки были девственницами! – прорычал он, опрокидывая меня на постель.
Чуть позже, когда очередная опалившая нас лавина миновала, я спрыгнула с кровати и распахнула занавески. В окно медленно вползало утро. Темно-зеленые пологие склоны гор, видневшиеся далеко за домами, светлели, солнце, еще невидимое, прятавшееся за вершинами, окрашивало просыпающееся небо невиданными розовыми, палевыми, желтыми и белыми лучами. Над «центром мира» загорался новый день.
– Так у тебя каникулы, да? – обернулась я к Руслану. – Нужно провести их с пользой. Может, скатаемся, наконец, к священной горе Кайласу? А то нас в Москве засмеют, почти месяц просидели на Тибете, а самого главного не видели.
– Ну, тебя-то не засмеют, ты наверняка бывала там в прошлые поездки, – возразил он, и я прикусила язык – чуть не проговорилась.
– Все равно, знаешь, это такое место, которое никогда не надоедает. Поехали!
– Ну, поехали, – согласился он. – Побудем сегодня туристами.
Авалов уверенно вел джип по пустынной горной дороге. Наш проводник, тощий старый монах в странной оранжевой хламиде, с изрезанным морщинами темным лицом, что-то лопотал, тыча желтым пальцем в окно, но мы почти ни слова не понимали из его смеси ломаного английского и местного диалекта. По правую руку от нас ввысь уходили склоны каких-то невероятных цветов – желтого, красного, изумрудно-зеленого. Вслушавшись в болтовню гида, я сказала:
– Кажется, он говорит, что это пески. Какие-то высокогорные, что ли, пески. Удивительно, да? Никогда ничего подобного не видела.
– Да, – кивнул Руслан. – Дух захватывает. Нам бы сюда на полгода заехать, мы бы такого наснимали… Грибников, сволочь, денег жалеет, за каждый лишний день удавится!
– Господи, ты даже просто в окно не можешь смотреть, не представляя себе, как бы вся эта красота выглядела в объективе кинокамеры! – покачала головой я.
– Это не лечится, профдеформация, – усмехнулся он. – Но ты не должна меня осуждать, ты ведь тоже накатала сценарий по мотивам впечатлений от поездки.
– Ну… это совсем другое дело, – туманно ответила я.
Наконец после многих часов пути наш проводник задвигался на заднем сиденье и залопотал:
– Кайлаш! Кайлаш! – указывая пальцем куда-то за окно.
Руслан затормозил, и мы вышли из машины. Да, это действительно была она, священная гора, центр мироздания, по мнению индуистов. Она возвышалась вдали, сияя белизной пирамидальной вершины, увенчанной снежной шапкой, указывая своими гранями на четыре стороны света. Мы замерли, потрясенные ее величием и красотой.
Старикашка-монах бухнулся на колени и принялся бормотать молитвы. Мы же стояли, сцепив руки, и не могли глаз отвести от открывшегося зрелища. В синем темнеющем небе великая гора Кайлас сияла, могучая и неприступная, словно и в самом деле являлась средоточием всего небесного света, вратами в мир мудрости и знания.
– Знаешь, говорят, если обойти вокруг Кайласа, то избавишься от всех жизненных грехов, – почему-то шепотом сообщила я Авалову.
– Хочешь попробовать? – вскинул брови он.
– Нет, – я покачала головой. – Все мои грехи мне дороги как память. А ты?
– А у меня просто нет никаких грехов, – весело отозвался он.
Наш монах, оторвавшись от молитв, подошел ко мне и принялся горячо что-то бубнить, жестикулируя высохшими коричневыми ладошками. Я разобрала знакомое слово «Амрита».
– Он говорит о мифическом напитке бессмертия, – объяснила я. – По преданию, этот эликсир добыли боги и асуры. Не могу разобрать, что еще он лопочет, может, предлагает нам добыть пару бутылок за сходную цену? Представляешь, останемся навсегда молодыми и счастливыми.
– Я сам знаю секрет эликсира бессмертия, – пожал плечами Руслан. – Это искусство. Единственная возможность увековечить свое имя. Именно этим я и занимаюсь всю сознательную жизнь, – с лукавой усмешкой заявил он. – Только вот погрузиться в нирвану я еще не готов, меня слишком многое беспокоит на этом свете.
– Хватит смеяться! – притворно рассердилась я. – Мы с тобой почти достигли крыши мира, понимаешь ты это? А ты все твердишь о своем незабвенном кино. Просто представь себе, что для этого вот старика в желтой хламиде все твои творческие озарения не стоят и тарелки похлебки. Дурацкая суета вокруг говорящего ящика. Неужели тебя не посещают никакие мысли о бренности всего сущего, о бессмысленности жизни?
– Нет, – беззаботно покачал головой он. – Я счастливый человек, Марина. Мне пятьдесят лет, почти всю жизнь я занимаюсь тем, что мне нравится, делаю то, что мне интересно. И мне нет никакого дела до того, есть ли у всего этого какой-то высший смысл. Может, я действительно всего лишь букашка на ладони какого-нибудь там Великого Бога, но мне-то что до этого? Я – счастливая и довольная жизнью букашка. У меня все есть – любимое дело, признание, мастерство. Наконец, ты!
Он неожиданно притянул меня к себе, до боли стиснул плечи. Я прильнула к нему, боясь пошевелиться, спугнуть этот его порыв. Господи, неужели он, наконец, оценил, заметил, почувствовал? Неужели он понял? Глаза слепило белоснежное сияние, голова кружилась от нахлынувшей нежности. Впрочем, сказывался еще разреженный воздух.
Ознакомительная версия.
