Ознакомительная версия.
Я очень любила наши споры с Женей. Тот, кто сказал, что в спорах рождается истина, мало дискутировал. Ничего в спорах не рождается, я ни разу не видела человека, который поменял бы свои убеждения в ходе дискуссии. Но споры будят вдохновение, взрыхляют сознание, как плуг взрыхляет землю. Чтобы что-то вырастить, надо вспахать почву. Чтобы у тебя родилась идея (не обязательно связанная с предметом спора), надо растормошить твой ум. О чем спорят Саша и Андрей? Спорят ли? Ни разу не слышала.
Точно угадав мои мысли, Женя спросил, как дела у Александры.
– Написала отличную курсовую работу, – похвасталась я. – Ошибки в использовании паронимов (однокоренных, но не тождественных по значению слов) ни много ни мало – в произведениях русских писателей.
– О! – вскинул брови Женя.
– Поймать неправильное использование паронимов в бытовой речи или на телевидении проще простого. Люди не догадываются о разнице «царского и царственного», «удалого и удачливого», «типового и типического», «нетерпимого и нестерпимого».
– Глаголы «надеть и одеть» путает девяносто девять процентов населения. Так кого же прищучила Александра?
– У Гамзатова в переводе Козловского «половинчатой, неспелой взошла над островом луна».
– Надо «половинной», – кивнул Женя.
– У Роберта Рождественского: «Я тихонько и бережно стукну в низкое окно. Ты в окошко глянешь боязно…»
– Правильно: «боязливо». С другой стороны, хорошим поэтам многое прощается, перенос ударения, например, ради рифмы. Иное дело прозаики. Что у нас с прозаиками?
– У Белова «в лесистых (вместо «лесных») чащобах рождаются полчища кровожадного гнуса». У Алексея Толстого в «Хмуром утре» воинские колонны «двигались стремительным маршем к последней черте оборонных (вместо «оборонительных») укреплений Царицына». И так далее.
– Александра умница. И очень приятно, что она выбрала славистику, твою профессию.
– Твою тоже, – великодушно улыбнулась я.
– Саша потрясающая девушка, – продолжал кормить меня медом Женя. – Как-то рассказывает мне об одном ученом и называет его известным кровельщиком. Я не сразу понял, откуда взялось такое определение. Теперь ты догадайся. О ком речь?
– Какой-то архитектор?
– Холодно, мороз.
– Небольшая подсказка? – просительно скривилась я.
– Революционер в психиатрии, создатель школы… Ну?
Беспомощно пожимаю плечами.
– Оговорка по…?
– Фрейду! – выпаливаю. – При чем здесь кровельщик?
– А выражение «крыша поехала»? «Крыша протекает, крышу снесло»? Кто чинит крыши? Кровельщик! Диглоссия, никуда не деться. У Александры потрясающий лингвистический нюх, совершенно необходимая в нашем деле, от тебя унаследованная усидчивость.
– Но?
– И при этом, во время личного общения, она выражается как тинэйджер-бахвал.
– Но? Я ведь вижу по твоим бегающим глазкам, что есть еще одно «но».
– Будет обидно, если свою энергию Александра пустит на менторски-прокурорское выискивание редакторских ошибок. Ты прекрасно знаешь, что массовые ошибки речи со временем становятся нормой, закрепляются словарями. Так говорит народ, а народ, как мать, всегда прав.
– Не соглашусь. Мать часто вредит ребенку, а народ выбирает в лидеры тиранов.
– Андрей разделяет интересы Саши? – сменил тему Женя.
– Не знаю.
– Он гуманитарий?
– Не ведаю.
– А что ты про него ведаешь?
– Он передовик машинного доения.
– Чего-чего? – поразился Женя.
– Ты сам виноват: спросил про зятька, теперь меня понесет. Останови, когда надоест. Возможно, Андрей обладает недюжинными интеллектуальными способностями, пока спящими, не отвергаю такого варианта. То, что я отмечаю при наших редких общениях, – это набор знаний в модных молодежных, массовых тенденциях в культуре, в том, что называют мейнстримом. Иными словами, его образовательный багаж представляет его как типичного бонвивана.
– Говоря о зяте, ты достаточно критична.
– Уже останавливаться?
– Нет, продолжай, мне интересно.
– Он знает по именам всех звезд Голливуда и фильмы с их участием, но не раньше восьмидесятых годов. Одри Хепберн, фильм «Римские каникулы» ему неизвестны. Русская кинематографическая культура на нуле. Про «Летят журавли», «Баллада о солдате» и даже про «Холодное лето пятьдесят третьего» слыхом не слыхивал. Конечно, полный набор сведений о музыке: хард-рок, металлика, хай-тэк…
– Маруся, хай-тэк – это не музыка, а дизайн квартир.
– Хорошо, хорошо, – торопилась я. – Все понимаю, готова заткнуться, только еще одно слово о литературе. Он утверждает, что прочел «Улисс» Джеймса Джойса. Представляешь? Я знаю уйму лингвистов, но, кроме тебя, есть еще только два человека, которые освоили эту заумь. Не мог бы ты при случае заговорить с Андреем о Джойсе? Проэкзаменовать, так сказать?
– Конечно, мог бы, – глубоко вздохнул мой любимый мужчина. – Только надо ли?
– Не надо! – Придушив злорадство, согласилась я. – У тебя поблизости имеется магазин, где продают галстуки? Мне нужно купить парочку для зятя.
– Я тебя очень люблю! – рассмеялся Женя.
Моим козням против Андрея предшествовала активная мыслительная работа. В мировой художественной литературе описано много способов влюбить в себя девушку. Из самых популярных – совершить на ее глазах подвиг, желательно спасти саму девушку: вырвать из лап Змея Горыныча, Кощея Бессмертного или Бабы Яги, можно девушку вынести из горящего дома, вытащить из ледяной проруби, остановить ее взбунтовавшуюся лошадь, раскидать по сторонам обидчиков-насильников, на худой конец заморочить девушке голову революционными идеями, готовностью к самопожертвованию. Эффектно также давление на жалость – «она его за муки полюбила». Случаи обратного развития, когда страстно влюбленная девушка с вечера на утро разочаровывается в объекте воздыханий, крайне скудны. Оно и понятно: чтобы раскусить человека, требуется пуд соли с ним съесть, а это процесс длительный. Тот же пуд соли принятый единовременно – гадость неперевариваемая. И добрые писатели не издевались над своими героинями, пичкая их килограммами отравы. Логично предположить, что если подвиг влюбляет, то антиподвиг отвращает. Словом, человек должен совершить перед лицом девушки подлость, чтобы у нее открылись глаза. Перед лицом – это принципиально важно. Потому что рассказам о его неблаговидных поступках она не поверит. А любые отрицательные характеристики и суждения будут иметь противоположный эффект. Это я хорошо знаю на собственном опыте.
Когда мама говорила мне, что Игорь расхлябанно-вихлястый, что он не боец, не герой, а пылепускатель, что за симпатичной мордашкой кроется заурядная серая личность пошлого обывателя, во мне закипал дикий протест. Я теряла голову, физически ощущала, как во мне быстрорастущей опарой зреет негодование, буквально глаза лезут из орбит.
– Через десять лет, – говорила мама, – Игорь отрастит живот, будет сидеть на диване, пить пиво и смотреть футбол. В особо интересные моменты матча вопить от счастья. Таково его представление и желание счастья. В скучные моменты он будет чесать промежность.
– Ты на него наговариваешь! Ты его не знаешь! – топала я ногами, чувствуя, что впервые в жизни остро ненавижу родную мать.
– Он будет тебе изменять с подавальщицами в столовой, проводницами поездов и прочими незамысловатыми бабами. Непростых он будет обходить стороной – кишка тонка да и хлопотно.
– Игорь скорее погибнет, чем изменит мне! – убежденно восклицала я. – Ты не понимаешь, какие высокие отношения связывают нас!
– Не выше постели.
Мама оказалась абсолютно права. Но это тот самый случай, когда благими намерениями выстилают дорогу в ад. Повторять ошибки своей мамы, мостить своей дочери путь в сокрушительное разочарование я не желала.
Антиподвиг, то есть подлость, устроить сложно, хлопотно, и при отсутствии организаторских и режиссерских навыков рассчитывать на успех проблематично. Подлость Андрей уже совершил – украл деньги из моей сумки.
Обычно я имею приблизительное понятие о том, сколько денег находится в кошельке. Но тут заранее посчитала. Выгребла всю наличность из шкатулки, теперь деньги улетучивались из нее с космической скоростью, а нужно оплатить счета по квартире и за свет. Я отложила нужную сумму в одно отделение кошелька, чтобы не копаться в Сбербанке, во втором отделении, я точно помнила, лежало три купюры по тысяче, две пятисотенных и четыре сторублевки. Тысячу мне нужно сдать на подарок коллеге, пятьсот заплатить за химчистку, купить продукты и моющие средства – это примерно полторы тысячи, столько же остается. Не густо, поэтому я все и забрала из шкатулки. В банке, не пересчитывая, я протянула девушке-кассиру стопочку из первого отделения. «Тут тысячи не хватает», – сказала кассир. Я растерялась, стала вытаскивать деньги из второго отделения – тысяча, вторая, пятьсот, сто, сто, сто. Не хватает тысячи шестисот.
Ознакомительная версия.
