– Помилуй бог! Какой вы алкоголик!
– Это я-то не алкоголик? – возмутился ПП.
– Вы всегда возвращаетесь, – констатировал ДД. – Возвращаетесь к мысли, к теме, возвращаетесь с бутылкой. Вы не алкоголик – вы человек будущего! Четыре процента есть в биологическом смысле цифра гигантская! Куда более важная, чем остальные девяносто шесть оставшихся процентов. Потому что тогда это уже мутация! А в наш век полуголодающего человечества, нехватки природных и пищевых ресурсов на такую мутацию можно делать ставку. Ибо человек, который заправляется, как автомобиль, топливом (кстати, куда более дешевым и неограниченным, чем бензин), исключительно перспективен в эколого-экономическом смысле. За этими четырьмя из ста может оказаться великое будущее.
– Будущее… – мрачно изрек ПП.
И они заговорили об Орвелле. О незабываемом «1984-м». Мол, доживет ли Россия до будущего года?.. Из уважения к цензуре я опускаю здесь их заключения. Хотя не могу, для будущего, не отметить, что один из собеседников очень сильно Орвела не любит, а другой – находит в нем… Не называю имен.
– Ваш Лоренц убедительнее, – заключил ПП, еще помрачнев. – Сейчас, сейчас! Сами увидите.
– Я не хотел вас никак задеть… – оправдывался ДД.
– Это я не хотел вас огорчить. Я хотел было обойти… Но, к сожалению, мы уже пришли. Здесь, за этим волнорезом…
– Что это? – шепотом спросил ДД так, что из губ его вышли одни «о». – …о-о-о-о?..
– Как вам такой памятник морю?
«Это» – огромное, белое, бесформенное – покорно лежало на берегу, прибитое приливом к столбу волнореза.
– Уже третий день здесь лежит…
Ее было много. Корова не бывает такой большой. Она была как кит. Она не отливала ни перламутром, ни даже бельмом. Свет обтекал ее, образуя лужи. Небо, море – освещение коровы было вокруг. Никто не заметил, как изменилось ВРЕМЯ – как погода. Белое, серое, без солнца… Она уже давно ни о чем не думала, корова.
– Это как раз на границе двух сред, между двумя санаториями, – пояснил ПП. – МПС и ВЦСПС. Или наоборот. Так что они не могут определить, чья это юрисдикция… Ежу понятно, ЧЬЯ это юрисдикция! Теперь ясно, зачем я вам про маятник, зачем я вам про НО-О-О-ОЧЬ!.. Что мертво, что мертвее?.. время ли, не останавливающееся? жизнь ли в нем, с рождения убывающая?! Нет, это ВРЕМЯ – труп! это время – мертво! Как корова. И маятник – это не шаг времени: куда ему идти? – а граница вечной жизни и вечной смерти. Нас заносит маятником из той жизни в эту смерть как личинку, и мы претерпеваем метаморфозы, измеряя ими смерть как время… Взрыв и хаос – вот исходная модель, вот основа – вот что я силюсь вам втолковать…
Но ДД, наверно, не слышал его. Он обвел каким-то белым, оглохшим взглядом вокруг. Взгляд его был коровой. Увидел тот и другой санаторий. Увидел рыбака, закинувшего свою леску по другую сторону волнореза: разве что спиной повернулся… а так до коровы рыбаку было рукой подать. Увидел стайку смелых пляжниц, нехотя игравших в кружок в волейбол. К ним приближалось существо на двух ногах и без грудей, с усами, и они заиграли веселей.
– Господи! – простонал ДД. – На чем ОНИ ходят!!
И, как спринтер, рванул в прибрежные осоки.
Вернулся высоким, бледным и решительным:
– Я знаю где.
– Тогда пойдем, – не стал спорить ПП.
И они покидают море. Они идут. Им уже недолго осталось.
Но ДД исключительно плох.
– Капитан, капитан, оттянитесь… – напевает ему заботливо ПП, поддерживая его словом и под локоток. – Ну, корова… Ну как вас утешить?.. Хотите, я вам государственную тайну выдам? Подлинную версию «Витязя в тигровой шкуре»?.. В 1978-м, как раз в самый разгар абхазских событий, тоже, между прочим, засекреченных, туристы нашли эту шкуру, причем вместе с витязем. Тоже на границе двух сред: ледника и морены. А на черепе свежая рана. Инструктор попался опытный: ледорубом дальше действовать запретил, поспешил вниз, заявлять. Только ледник этот, в свою очередь, был естественной границей двух районов: одного мингрельского, а другого абхазского. Кому охота брать на себя убийство русского туриста? Мингрелы утверждают, что тело найдено на абхазской стороне, абхазы, соответственно, – что на мингрельской. Турбаза заверяет, что у них ни одного русского туриста не пропадало. Тогда сам собой возникает вопрос: мингрел он или абхаз? Если мингрел бил абхаза, то тело хочет абхазская сторона. И либо отомстить, либо возбудить дело. Мингрельская же сторона не уверена, что это не абхаз мингрела убил, и тогда пусть они сами отдают и тело, и дело. Запутавшись, кто из них кто, созвали экспертизу из местных краеведов, в смысле – мингрел или абхаз?.. Но витязь оказался более древним, чем существующее административно-территориальное деление. Туристы успели поработать ледорубом, но все равно он очень хорошо сохранился в своей тигровой шкуре, ибо тогда тигры еще водились в этой местности. И тигровая шкура хорошо сохранилась, и высокая козья шапка а-ля Робинзон Крузо, и, главное, оружие: и нож, и дротик, и стрелы, что характерно, с костяными наконечниками. И никто никого не убивал! Сам, дурак, попал в лавину. Однако, когда прямой уголовной ответственности сторон не оказалось, спор разгорелся еще принципиальней, ибо установить его этническую принадлежность означало бы разрешить «давний спор славян между собою»: кто коренным образом, а кто нет. Пока летели к ним из Тбилиси, уже пропал нож и нательный амулет – была выставлена круглосуточная охрана из представителей обеих сторон. Прибывший поэт выдвинул, на основании высокой шапки, гениальную идею, сообщил ее секретно на ухо главе комиссии. Гипотеза не прошла – но впереди был юбилей бессмертной поэмы, ЮНЕСКО и Колонный зал, и пренебречь таким тезисом председатель не рискнул. К тому же тело, спокойно пролежавшее свои шесть – восемь тысяч лет, уже третий день было подвержено современным влияниям. Также сохранность тигровой шкуры от краеведов. Военный вертолет объявился незамедлительно, и с участников была взята подписка об ответственности за разглашение. В Тбилиси было произведено дознание. Он бы сознался и что он Шота, и что он Автандил, куда бы он… делся. Что он не абхаз, он бы сознался точно. Но дело в том, что это был первый человек, дошедший до нас в подобной сохранности, то есть событие куда более мировое, чем любой литературный юбилей. Пока летела московская комиссия из Лаборатории сохранения при Мавзолее, у витязя, содержавшегося опечатанным в центральном морге, исчезла не только тигровая шкура, но и, уму непостижимо, все его мужское хозяйство. Скандал становился действительно международным, поскольку за сокрытие находки подобного масштаба от мировой общественности нас могли чохом вычистить из всех международных ассоциаций, включая то же ЮНЕСКО, не только из какого-нибудь антропологического, не говоря о правах человека!.. Выяснилось, что сохранение его, тем более секретное, в его уже несколько подпорченном состоянии обходилось бы нашей родине в тысячи долларов ежедневно, даже если срочно эвакуировать его в Москву, но – не рядом же его класть… Дешевле было бы отправить специальную экспедицию в какую-нибудь Швейцарию, где и подбросить его под местный ледничок, а там бы его наши же альпинисты и обнаружили бы, сохранив честь открытия за отечеством… Но и этот проект наталкивался на целый ряд технических трудностей, включая таможенный и паспортный контроль. И витязь был засекречен окончательно, то есть исчез, хотя розыск тигровой шкуры еще продолжался и в этом направлении наблюдались сдвиги: был реквизован нашейный амулет в виде камня с дыркой каменного века, который я, по случаю, получил в подарок.
С этими словами ПП рванул рубаху на груди, обнажая куриного бога.
– Веревочку, конечно, пришлось заменить. Хотите, подарю?
– Господи! – стонет усталый ДД. – До чего же все тупо, тупо, тупо!
– Не верите? Берите, берите!.. – настаивает добрейший ПП.
– Вы ручаетесь за подлинность дырки?
– Почти. Она может оказаться и древнее…
– Дырка – древнее каменного века?..
– Кстати, доктор… Лось – это конь или корова?
– Конечно, корова! – злится ДД.
ДД не верит ни одному слову – и как раз в этом случае зря. ПП намекает, что, возможно, интересные органы были похищены самими органами для другой лаборатории сохранения, тоже секретной, заботящейся о сексуальном здоровье руководящего аппарата. По этому поводу он начинает рассказывать новую достоверную историю, как он сам однажды попал в палату высокопоставленной клиники, именно в подобного рода отделение, потому что однажды ему прищемило…
Но эту историю он уже не успевает рассказать, потому что они достигают города, а именно столицы солнечной и гостеприимной Абхазии, города Сухум. Их победу над пространством приветствует городской духовой оркестр, исполняя «Амурские волны».
– Вот что значит «медные трубы»! – восхищается ДД. – Всегда гадал, что бы это значило? Огонь, вода – понятно, но что за медные трубы такие? А это, оказывается, слава! В смысле фанфары. В смысле триумф…
