Впрочем, в моем случае деньги тоже сыграли роль Божьей помощи: чтобы не делать кесарево при двенадцати керосиновых лампах, муж залил в генератор бензин за бешеных 25 лари и раздал всему персоналу деньги – как раз стоимость одной коровы.
Когда у нас завелись кое-какие свободные денежки, мы решили помочь маме восстановить усадьбу ее мечты.
Найти и купить корову предстояло папе.
Невесту люди выбирают с гораздо меньшим тщанием, нежели мои родители выбирали себе корову.
– Смирная, но комолая.
– Доится прекрасно, но такая психическая!
– Всем бы хороша, но – дорого.
– Мелковата.
– Крупновата.
– Крупновата, и жрет много.
– А чего у нее один рог скошенный?!
В конце концов папа вроде нашел подходящий экземпляр, приволок домой, но сослепу не разглядел, что два соска у нее сросшиеся.
Мама громко сказала прочувствованную речь о папиных покупательских способностях и заставила вернуть бракованный товар назад.
Папа, который уже успел отдать деньги, говорил корове много ласковых слов о ее хозяевах.
Корова упиралась и умоляла не бросать ее, обещая давать молоко даже из трех сосков.
Хозяева успели потратить деньги за два часа отсутствия коровы и попросили месяц на сборы.
Мама развила свои ораторские способности до того, что наш дом облетали кругом вороны, а папа уходил ночевать в пустой коровник.
Пришлось дать корове испытательный срок и доить уродские три соска.
Мама каждое утро и каждый вечер доит корову.
Еще у нее под опекой куры, утки породы индоут – они очень красивые, как испанские гранды, – кролики, поросенок Машка и два разновозрастных теленка.
Маме уже немало лет, и она не может разогнуться – проблемы со спиной начались пару лет назад, может, и раньше, но она не обращала внимания.
Да, еще кошки – они дикие, к нам не подходят, только к маме.
Главная кошка ложится маме на спину и вместе с ней путешествует по саду-огороду.
Представьте: зеленые заросли, и над ними плывет кошка, а перед ней – мамин зеленый берет, как у французского летчика.
Маме хорошо – спина прогревается, и есть с кем поговорить.
Хотя она со всеми разговаривает.
Единственное существо, которое конфликтует с мамой, – это корова.
– У нашей коровы психологические проблемы, – констатирует мама, принеся ведро с жалкими двумя стаканами молока.
– Что это?! – возмущен папа. – Да зачем такую корову держать вообще!
– К психоаналитику сводить не пробовали? – интересуюсь я. – Если что, я могу помочь. Истерички – моя специальность.
– Нам ее подсунули, – горячо возмущается мама. – Сразу же не видно, что она чокнутая.
– Да что она такого делает-то?
– Что? – Папа уже совсем оглох и, если не видит губы говорящего, страшно раздражается.
– Я говорю: почему она чокнутая?
– Ааа… Почему. Я вот ее веду пастись на поле кукурузное, там рядом лужайка, так она, как сеттер, с цепи срывается и бежит, меня тащит за собой, а я что могу?! Я ж немолодой все-таки.
– И все?
– Да какое все! – вмешивается мама. – Культурная корова ждет, пока ей дадут поесть, а эта! Бросается по дороге на все зеленые насаждения, хамка!
– Оооо! – Я начинаю понимать, что корова серьезно больна на голову.
– Объедает виноград, фасоль, все, что в зубы попадет! Нет, надо ее продать.
– А купят?
– Ну мы же купили, – вздыхает мама. – Вообще-то она неплохо доится, но только если в настроении, а как ей угодить, я уже не знаю.
– И еще она засранка, – резюмирует папа. – В жизни такой неряхи не встречал. Каждый божий день подмывать корову теплой водой с мылом – где это видано?!
– Вот сегодня мы ее оставили в стойле, папа уже замотался ее таскать взад-вперед, и траву ей туда принесли. Обиделась, видишь. Вчера молока полное ведро было, а сегодня – ну что это такое…
Мама с папой серьезно обсуждают корову, ее психологические проблемы, ее неправильные сосцы, и тут со двора доносится Машкин визг.
– Опять она сломала загончик, это не поросенок, а наказание! Ну зачем твоя сестра мне его притащила! Не умеет выбирать: мне сказали, что если ушки у поросенка висячие, то он спокойный, а у этой – не ушки, а антенны! Видишь, торчком стоят! И все время рвется к нам – прямо как собака, честное слово.
– Она общительная, – жалею я Машку, которая роет пятачком клумбы во дворе.
– Кругом одни психи, – смотрю я на маму, и она так серьезна, что меня разбирает хохот.
– Что ты смеешься?
– Продайте вы все это к чертям и живите спокойно.
– Посмотрим, – говорит мама. – Надо как раз корове сделать пойло. Может, придет в настроение…
Все мамины старания грозят нам радикулитом.
Кормилец поехал по делам на историческую родину, моя маменька прознала об этом и попросила завернуть к ним за гостинцами.
Заранее согласовала с мной список, в котором от меня фигурировали лавровый лист и апельсины.
– А телятину? Мы одного зарезали, – вкрадчиво подпустила соблазна маменька.
– Немножко можно.
– А яиц деревенских?
– Пяток.
– А фейхоа с сахаром?
– Мам, это все тащить на пятый этаж, пожалей нас!
– Баночку!
– Ладно, маленькую.
– Хорошо, маленькую. А яблочки наши? Мелкие такие, а еще райские как раз есть, варенье сваришь?
Судорожно вздыхаю. Никто у нас варенье не ест, еще заморачиваться его варить, да и сахар подорожал.
– Немного, мам, килограммчик!
– А…
– Мука у нас еще есть с того раза, не надо!
– Вы что, так мало мчади едите? Ладно, муку не надо, тогда…
– Все, достаточно!
– А… подожди, а киви, киви?!
– Ну НЕМНОГО!!!!
Кормилец сообщил о выполненной миссии изменившимся голосом, как графиня, бегущая к пруду:
– Вся машина в мешках.
– Я всем отдельно собрала: Гии, Зуре, Марине, Майе… – с достоинством парировала маменька мои подозрения.
Поднимали мы втроем мешки – мешки! – такие, знаете, из-под сахара, белые, и все смешалось в доме Облонских.
Увидев гигантскую бадью с вареньем из фейхоа, начала подозревать, что у маменьки проблемы с глазомером: это МАЛЕНЬКАЯ баночка, на ее взгляд.
С одной стороны, дай ей Бог всяческого здоровья и чтобы еще много лет мы эти мешки от нее таскали.
С другой стороны, пришлось опять колоть блокиум.
С третьей – как хорошо, что я от сыра отвертелась хотя бы.
А вот в следующий раз, пожалуй, закажу курицу… И кролика…
Мои родители – очень разные люди.
Мама – типичный меланхолик, смешанный с холериком, папа – сангвиник с флегматиком.
Их совместная жизнь – постоянная борьба, раздражение и нежная забота друг о друге.
Например, как они разжигают огонь: это процедура в деревне ежевневная и даже многократная – печку с утра, а потом еще и в саду пожечь чего-нибудь.
Так вот, папин метод прост и эффективен: он хватает самую увесистую корягу, швыряет ее в центр, потом льет солярку и ковбойски палит спичку.
Костер до неба, все гудит, шикарно!
Мама ругается и говорит, что так каждый дурак может – солярки налить.
И она священнодействует по часу: сначала подбирает поленья – самые сухие, одинаковые по размеру, укладывает их колодцем, или крестиком, или шалашиком, потом придирчиво отбирает сухие веточки, вязанкой укладывает их внутрь шалашика, потом идут щепочки, а еще ниже – пух и шуршащие листья горстью, и теперь вся эта пирамида выстроена, осталось чиркнуть спичкой; и крошечный младенец огня льнет к подхватывающим его пуху с листьями, тут же растет и лижет щепки, те горят мягко и веерно, детей огня все больше, их принимают с треском ветки, и вот уже вся эта толпа стучится к поленьям – затянет их или нет, вот вопрос!
Мама не дышит, мама выкармливает огонь, мама его держит ладонями, мама молится, и огонь наконец занимается ровно и начинает жить.
Папе все это – баловство и трата времени.
– Благословенные люди выдумали топливо, твоей маме лишь бы меня уесть, делать ей нечего, – папа беспечно чистит своим кривым перочинным ножиком позднюю грушу. – И так каждый день!!
– Твой папа – как будто из леса вышел, медведь настоящий, никак из него человека не сделаю, – торжествует мама. – Да я терпеть не могу запах солярки, зачем она, если можно все сделать по правилам!
Я оказалась на стыке: тоже не люблю запах солярки, но все, что в моей жизни получается, должно получаться легко.
Если я вижу, что двери открыты, то надо туда зайти, но ломиться в закрытые – не буду.
Я почему-то знаю, что мое ко мне придет само.
Но тем не менее я готова – много лет выкладываю шалашик, колодец или крестик. Как бы само собой, легко, не раздумывая и не мучаясь.
И это укладывание правильного костра происходит в течение всей жизни. Все, что ты делаешь – выкладываешь щепочки и веточки, медленно и верно, может быть, и сам не замечая, но когда-нибудь появится зажженная спичка, и все будет гореть как надо.
Папа купил свою первую машину, когда ему было уже за пятьдесят, а предварительно ходил в автошколу и сдал на права – все как положено, а не как было принято – просто дать на лапу и эти права купить.
