Некоторое время шли рядом, и я стала распутывать свои волосы пальцами – беспощадно, растрепывая их и вытягивая, и мы вместе захохотали, внезапно став приятной компанией друг другу.
Подарков я не принимала, этот неукоснительный принцип соблюдался всю жизнь и чуть не потащился за мной в замужество, но вовремя был пресечен.
А вот поужинать в ресторане «Потсдам» – это мы с удовольствием.
Ресторан был респектабельный, сдержанный, крахмальный, приглушенный и с бархатным воркованием оркестра – К., по его словам, очень часто сюда ходил.
Заказал он мне все сам – вообще был такой взрослый и искушенный, из высокородной семьи марокканской столицы, попал сюда просто потому, что из отечества его выперли за анархические выступления, и до сих пор не уверена – пургу ли гнал или правду говорил.
Хотя на фотографиях действительно было на что посмотреть – роскошные свадьбы в обморочно-ярких тонах, сверкающие подносы со сладостями, залы с арками и фонтанами, восточные дамы с гривами воронова крыла и обилием золота. Сам К. даже на фотографиях смотрелся как приблудный цыпленок в павлиньем питомнике.
В универе его слава была жестока и ужасна – совратитель! Чему там было совращать, я вас умоляю – рост метр двадцать на коньках и в шляпе, ножки кривенькие, разве что одет всегда безупречно – денди, ну и улыбка сияет, как вывеска дантиста. Кожа еще гладкая и оливковая.
Что это я его расписываю, как будто коня на продажу!
Он сам рассказал мне, откуда растут ноги у его жестокого женолюбия – в духе «поматросить и бросить».
Любил девушку из Касабланки, красивую как смерть, а она возьми и брось его. Тут даже гадать не надо – что они, как у одной мамы родились все?!
Давняя история, пил даже, чуть не съехал с катушек и потом решил мстить.
Он вообще-то был приятный собеседник, и мне как-то стало интересно – почему на меня его обаяние не действует? На всех – да, а на меня – нет?
Принесли ужин, я набросилась на еду, как пьяный матрос.
– За что ты мне нравишься – ты такая натуральная, – с полуулыбкой сказал К., наблюдая за мной якобы с любовью и обожанием.
Ни в чем нельзя быть уверенным – потому и якобы.
Он уже успел мне насолить, рассорив с подругой насмерть.
Подругу он, как и многих, соблазнил, я ее ругала и предупреждала, и он, конечно, поматросил и бросил, был жуткий скандал, а меня подруга за правоту возненавидела.
В итоге по непостижимой для меня самой черте характера – делать назло – я стала сближаться с К.
Должно быть, у меня тоже была проблема, но выглядела я неуязвимой и безупречной, что его и подкупило. Он хотел найти ту, которая будет чистой, – что-то вроде такого он сказал.
Ха! Не знал он, что я как раз оттуда, где такую лапшу девочкам вешают килотоннами!
– Я хотел с тобой серьезно поговорить, – сказал К., заметно волнуясь.
Я продолжала самозабвенно поглощать фирменное блюдо «Потсдам» с тремя видами мяса.
– Ммм, – для приличия покивала поощрительно – говори, мол.
– Я хочу сделать тебе предложение.
Мне очень не хотелось отрываться от еды – она могла остыть, но совсем не реагировать – это было бы, воля ваша, некрасиво. Зачем обижать того, кто тебя кормит?
– Почему ты молчишь? – слегка вибрируя голосом, спросил К.
Я вздохнула.
– Предложение – какое?
– Я хочу жениться на тебе. Послушай, не перебивай меня, – торопливо заговорил он, и далее передо мной стали разворачиваться скатерти-самобранки.
И дом на берегу в двадцать шесть комнат, и свобода, и путешествия, и работай где хочешь, и… Хочешь кино? Будет тебе кино: позволю учиться дальше. Хочешь жить в Европе? Будет тебе Европа, только пальцем покажи – где.
Он говорил долго, а мой ужин стыл, а мне завтра было не на что позавтракать.
– Наверное, нет, – прервала я цветистый поток, и он даже не удивился – чего можно ждать от надменной недотроги.
– Ты подумай все-таки, – сказал он. По-моему, он ожидал такого ответа, но облегчения я не заметила – гроздья девок висли у него на шее, а тут такой облом.
– Подумаю, – легко согласилась я. – Можно я попробую с твоей тарелки?
Конечно, я подумала.
Представила себе, что все – правда. Как было бы хорошо – буду посылать денег родителям, отремонтируем дом, папе машину новую куплю, всем помогу, и они простят, что я уехала с нехристем и уродом, даже не по любви – люблю-то я другого.
А ему – любимому – тоже наука будет. Нечего мной пренебрегать.
На второй день К. пришел снова приглашать меня – на этот раз ужин был у него в комнате.
Он словно ждал, что я сейчас отвечу согласием. Сказал, что стал изучать музыку моей страны – хотел слушать долго, говорит, и не смог – очень уж однообразная, как будто воют в горах.
Мы продолжали ужинать, мирно беседуя.
– Ну так как же ты мне ответишь? «Да»?
Я посмотрела на него, как на инопланетянина.
– Нет, – сказала я мягко, насколько могла. – Ты и сам понимаешь почему.
К. улыбнулся, и в его глазах мне увиделось бешенство дикого человека.
А ведь сам рассказал, что свою красавицу он избил так, что она оглохла и две недели лежала в больнице. Ему нельзя поддаваться.
– Ты ничего не понимаешь в музыке моего народа, – пояснила я. – Так-то ты отличный парень, конечно.
Перед сном я включила «Оровела» и с наслаждением лила тяжелые слезы любви – полуденный зной, бьжи в упряжке, сухая земля.
Нет, не будет ремонта и новой машины папе.
Вскоре К. женился на девушке, которая резала из-за него вены.
Она рожала ребенка одновременно с его любовницей, которую он тоже опекал.
Они в самом деле уехали в его страну и поселились в особняке в двадцать шесть комнат.
Единственное, что меня беспокоит в этой истории, – как именно было приготовлено фирменное блюдо «Потсдам».
Ей снится каждый раз одно и то же: что один из трех ее сыновей в дороге, и она ждет вестей, когда же он вернется, и внезапно откуда-то приходит черное и страшное – случилось то самое, непоправимое, и она кричит, кричит так, как никогда не могла себе позволить кричать наяву, и кто-то рядом трясет ее за плечо, вытаскивая из вязкого болота кошмара:
– Эй, эй! Очнись, это только сон!
Прозревая, она медленно, как и все в последние несколько лет, опознает сестру.
Много лет ее от ночного крика спасал муж. Толкал в бок и громко говорил – опять за тобой голые мужики гонялись? Открой глаза, не сбыться твоей мечте! Нестан сердилась и смеялась. Прошлым январем мужа не стало, а сны остались. Теперь до конца стеречь ее ночной покой будут только женщины. Они лучше пахнут, и не так сильно толкаются, и не надо им ничего объяснять – сами знают, что делать.
Нестан лежит и ждет, пока сестра – младшая, хоть и всего на пару лет, но все же младшая, – копошится на своей стороне кровати в лиловом полумраке, нашаривая тапки коротенькими ножками.
А у меня длинные, незаметно улыбается Не-стан и шевелит узкими стопами под одеялом. Это она пока еще может сделать сама.
Цаци покряхтывает и уходит в ванную. Дом и город спят, как будто и не было никогда солнца и людей. Ее дом, ставший таким же тихим, как она сама.
– Поехали к нам, – уговаривали дети, то один, то другой, то третий, беря в горячие сильные руки ее узкую смуглую ладонь. – Тебе там веселее будет, и нам спокойнее, ну что ты без нас тут одна! Поехали?
Нестан сжимала слабенькими пальцами ладони сыновей и не соглашалась.
– Вы поймите, люди говорят уже про нас, что мы не хотим вас к себе брать, куда это годится! – воспитанно сердились невестки.
Ай, вот горе тоже, что люди скажут. До того ли мне, воспитанные мои.
Говорить Нестан было тяжело – дыхания не хватало. Она крепилась, сколько могла, пока в доме длился гвалт и хаос – кто ушел, кто пришел, кто дверью хлопает, кто водой залил паркет, кто сковородку сжег – уезжайте уже скорее!!
Внуки здоровые, шумные, как ни стараются быть потише – все равно дом ходит ходуном, и сердце заходится.
Уезжайте, любимые мои.
Цаци, наконец, пришла и начала ежеутренний процесс подготовки пациента. Спустила легкие ноги сестры на пол, взяла за кисти рук, уперлась в комод рядом, рванула – усадила. Теперь надо переждать, пока кровь перестанет мельтешить в голове.
Потом палку в руку, поднять с постели и медленно-медленно добрести до ванной.
Врачи все время говорили – это очень хороший признак, что она такая опрятная и сама справляется с гигиеной. Долго ли так продлится – знает один Бог, но пока слава Его имени и спасибо детям, так хорошо все устроили – почти нигде не нужно висеть в воздухе, везде есть на что опереться.
Помыться, переодеться: – «Опять в серое? Зачем тебе невестка эту бордовую кофту подарила, ужас ты сидячий» – и угнездиться на своем диванном троне. Подушка за спиной, подушка под локтем, на табуретке – вода, телефон и пульт от телевизора, в блюдечке – пригоршня таблеток; и день начался.
